|
АРХИВ
Об авторе | Леонид Витальевич Шевченко (1972, Волгоград) учился в Волгоградском университете, два года — в Литинституте. В 1993-м вышла первая книга — «История болезни». Работал сторожем, дворником, копал могилы, был библиотекарем в детской библиотеке, занимался журналистикой. Убит 25 апреля 2002 года. Предыдущая публикация в «Знамени» — № 7, 2018.
Леонид Шевченко
В пиджаке неудобном из Польши
* * *
Я помню праздники воскресные,
я помню книжки интересные
и пух, летящий с тополей.
И чай с малиной и смородиной,
тогда всё это было родиной,
и телом, и душой моей.
Мне покупали «Мишку», «Тузика»,
мне сердце иссушила музыка,
ночами я смотрю в окно.
Сижу на кухне неудачником
или ветхозаветным дачником
из тех, что умерли давно.
…Вся обтрепалась ассигнация,
не открывалась навигация,
чего же ты, придурок, ждёшь?
Отличная зима аптечная.
Гори, звезда пятиконечная,
ты и меня переживёшь.
* * *
О юность страшная моя —
Московская или другая.
Я на трамвайной остановке,
В метро с букетиком нелепым,
В обнимку с книгой в поездах.
Всё это делается наспех:
Влюбляешься и ненавидишь.
А смерть, как маленький ребёнок,
Тебя за палец указательный
Берёт и по миру ведёт.
Ты улыбаешься.
18.03.1997
1990 год
Учащиеся на лестницах курили,
Осенний лист на дереве дрожал,
И партию ещё не распустили,
И при смерти СССР дышал.
И Горбачёв чего-то там болтает,
В Прибалтике готовится погром,
А лист дрожит, а лист не улетает,
Не может быть, чтоб кончилась добром
Вся эта жизнь шальная, безысходность —
Одна из вех. Послушай, не совру —
Деталь, пустяк, подробность:
Дрожащий лист, дрожащий на ветру.
Я жил в Москве, учился через силу,
Был дураком талантливым — хоть режь,
Мне жизни оставалось половину
перетащить за огненный рубеж.
А там? Что там? Семья, работа,
И белые и чёрные листы.
Я что-то знал, рассчитывал на что-то,
На чём-то ставил жирные кресты.
Я шёл навстречу, девятнадцатилетний,
Чему-то страшному и глупости шептал.
А лист дрожал, безумный и последний,
Как будто он меня предупреждал.
07.05.1997
Ангел небольшой
Дачный посёлок, в девять
Утра сопливый мальчик
Должен во что-то верить,
Встречая речной трамвайчик.
Хотя бы в то, что на дачу
Двоюродный брат приедет.
Маленький ангел удачи
Всё знает, всё видит.
Он рукою взмахнёт, просто
Что-то произнесёт без спешки.
Бросайте канат на пристань,
Сгружайте свои тележки!
Когда бы я жил без страха,
Когда бы я был свободен…
Ангел мой — небольшая птаха
Ни на что другое не годен.
1 июля
От первых чисел июля
Мне осталась легчайшая смерть;
Фонарик, немецкая пуля
И брелок олимпийский медведь.
Это было давно, но разлука
Продолжает меня волновать.
Эти удочки из бамбука
Только ангелу можно отдать.
Человека страшит неизвестность,
Будущего резкий свет.
Бесконечная дачная местность,
Лёгкий призрак шести лет.
Где мои подростковые шорты?
Где белки в лихом колесе?
Но признанье моё — твёрдо,
Откровенье моё — на все
Времена: и в каком-то дыме
Я свои различаю сны.
Почернела мебель в доме,
Побледнело лицо страны.
Огороды, реки, посылки
И весенний прекрасный снег!
Неужели тебе не важно,
Для чего погибает век?
О, я славлю тебя, честность
Белок в чёртовом колесе!
Человека страшит неизвестность…
Откровенье моё на все…
01.07.1997
Как будто в первый раз
Спешившие на тот вокзал,
Ушедшие за круг!
Кто за мгновенье постигал
Жестокий смысл разлук?
Кто грел трамвайное кольцо,
Считая каждый час?
И кто смотрел в её лицо,
Как будто в первый раз?
Ещё твоя звезда горит
Над прозою мирской,
Строитель этих пирамид,
Любовник городской —
И он сжимает кулаки,
Как будто в первый раз.
Солнцезащитные очки,
Кроссовки «адидас».
* * *
Этажи, подъезды, квартиры,
Нервный джаз, голубая кровь.
Это будут смертельные игры.
Настоящая любовь.
В пиджаке неудобном из Польши,
Словно ангел последний трубя,
Он с тобой не расстанется больше
И во сне не отпустит тебя.
Он командует отделеньем
И встречает в снегу Новый год,
В Черновицах, перед наступленьем,
Он отравленный воздух глотнёт.
И когда не печальны, не рады
Вы однажды умрёте за всех —
Поплывут перед вами Карпаты,
Земляника, черника, орех,
Коммуналки, развалины, театры,
И стрельба, и тюремный забор.
Всё, что было — последние кадры,
И закуривает режиссёр.
К освобождённому Иерусалиму
Она звучала над базарами,
Над тьмой продажной, как в кино,
Возможно, мастерами старыми
Она написана давно,
Мелодия. Весь мир — пародия,
Весь этот современный дух,
Но возвращаются животные
И с ними маленький пастух
В село своё с печальной верою,
Смеётся оборотень-кот,
И Дон-Кихот читает Мелори,
Летит прекрасный Лансэлот.
Из города спешит туманного
Горацио без парика,
И Фауст только что бездарного
В сердцах прогнал ученика.
25.12.1996
Вальс цветов
В детстве ему поставили на проигрыватель «Вега»
Эту пластинку — и он представил
Композитора, пляшущего в платке в горошек.
Теперь всегда ему играл
Только «Вальс цветов».
Когда он обнимал Анюту, духовая секция
Сопровождала их несчастный небесный путь.
Когда он мчался в поезде и перевозил
Японские телевизоры из Москвы в провинцию —
«Вальс цветов».
Когда его пристрелили на войне
И он умер — «Вальс цветов».
Он что-то хотел сделать, и что-то постичь,
А Вальс гремел, не щадил
Ни ушей, ни стёкол.
Это придумал Чайковский Пётр Ильич,
И Щелкунчик чёртов зубами щёлкал, щёлкал.
И в кровавом снегу, где лежали
Люди как трупы и трупы как люди —
Продолжали распускаться
Розы, гладиолусы, пионы.
Торжество классики — и вся жизнь.
Любопытно,
Какие цветы для меня распустились?
12.09.1997
Гай
Я Цезаря вспомнил, солдата,
И Форум увидел во сне.
«Сработали» кратко и сжато
«Записки о Галльской войне»,
Он мог основать на Луне
Провинцию Рима. Когда вы
Болтали судьбе вопреки,
Он сделал игрушку из славы,
Диктуя свои дневники
И не разжимал кулаки.
Поскольку ты веришь во что-то,
Ты должен однажды понять,
Что есть мировая работа
И будущей жизни печать.
Навечно открыта тетрадь
С его писаниной. Из ада
Он с новой заботой придёт,
Возможно, душа Александра
Его укрепляет полёт.
Тебе только боги мешали,
Твои воскрешая черты,
Я знаю — что Рим разрушали
Гай Марий, Калигула, ты.
21.01.1997
Подлинная философия
Когда Гамлет загадку разрешил,
И на Европу сумрак опустился,
И Заратустра твой разговорился,
И Фауст в Вермахте служил.
Лепили небо, и спортсмен один
Держал весь мир чёрно-зелёный.
Сжал кулаки дородный славянин,
Чайковским вагнеровским вдохновлённый.
Открытая и громкая игра.
Кто жил «в возвышенном как дома»? Нет возврата,
И опустела сумасшедшая палата,
И вышла в секретарши медсестра.
И мчится в будущее тёмное экспресс,
Трясётся с трубкой в тамбуре учёный,
И Данте, плача, входит в лес,
Где юный Вертер — проводник никчёмный.
08.02.1997
* * *
Я шлю проклятие надежде,
переполняющей сердца
Гёте «Фауст»
Война, разруха, гибель и пожар —
Он смотрит в мир через стеклянный шар
— в большую площадь искренно, до дрожи.
Его лицо становится моложе,
А дух бессмертный несговорчивей и строже,
В его глазах предутренний кошмар.
Ты прожил жизнь и всё-таки воскрес,
Но у воскресших времени в обрез —
У пьяницы, у сноба, у туриста;
У «божества», как пошутил Мефисто.
Не клавесин, не партия альтиста,
А ветра шум пронзительный в ушах.
Осколки сфер, дождя и снега.
И этот город исчезает быстро,
И облака растут, как на дрожжах
Перед духовным взглядом человека.
Вот и кабак, воспетая дыра!
Мы пили спирт и песенки орали.
— дуэт достойный кисти и пера.
«Пора, мой доктор! Юноша, пора!»
Баллада не нуждается в морали,
Свободна от схоластики игра.
Плыви, плыви куда-нибудь, Арго!
Играй скромнее лютня и гитара.
Когда утонет дочь Марго
И брат умрёт от точного удара,
Тогда и посмеёмся.
Почернел
Стеклянный шар. Ты этого хотел?
Закрой глаза, не прерывай объятья.
Я вижу девочку в горящем платье.
Не только смерть, возмездье и проклятье —
Сама весна в своём венке идёт,
И на ветру твоё лицо бледнеет,
И щуришься, и дышишь тяжело.
Кто этот шар с улыбкой разобьёт —
Не пожалеет, нет, не пожалеет
Холодное, но хрупкое стекло.
23.04.1997
Публикация Елены Ластовиной и Сергея Калашникова
| 
