Об авторе | Татьяна Семеновна Филиппова родилась в 1980 году в селе Хаяхсыт Чурапчинского района Якутской АССР. Окончила факультет филологии и журналистики Иркутского госуниверситета, магистерскую программу «Литературное мастерство» НИУ ВШЭ. Живет в Якутске.

Татьяна Филиппова

Сборка № 1. Ысыах

                                             Посвящается маме, Ане, сестре, дочери.

Ысыах — главный национальный праздник якутов, отмечаемый во второй половине июня состязаниями боотуров («богатырей», силачей), ритуальным питьем кумыса, скачками и встречей Солнца в день летнего солнцестояния. Для главной героини этой работы ысыах — еще и место на «том берегу», куда она мечтает попасть после смерти и встретить умерших родственников. Она пишет своей бабушке письмо — сурук. Английский язык в нем выступает как аналог утраченной письменности, которая была основана на латинице и использовалась в Якутии в 1917–1939 годах, то есть во времена, когда бабушка героини была молодой. Иначе говоря, эта сборка — в первую очередь о «мертвом-но-на-самом-деле-живом» языке.

Два года назад я ездила в экспедицию по реке Лене и наблюдала в районах огромные провалы в земле, вызванные таянием вечной мерзлоты. Рассказ о глобальном потеплении через специальную терминологию, стихи о Чурапчинском переселении, когда всю мою семью отправили на Крайний Север ловить рыбу — («наполовину лю наполовину ры»), риторические вопросы, которые задают себе герои, — все это должно было создавать атмосферу надвигающейся катастрофы, чтобы сообщение про «ничью землю» могло найти действительно адекватный контекст.

Suruk¹

1.

Yс муннуктуу сууламмыт кумааҕы — онно омуктуу суруллубут тыллар.

Ити эн, миэхэ, латынныы буукубаларынан сурук суруйбутуҥ. Ону кыайан аахпакка, мин дэлби кыбыстан, хараҥaҕа куоппутум.

Куотан, сайыҥҥы тиэргэммитигэр киирбитим — эн ньирэйи үүттээх килиэбинэн аhата турарыҥ, кылтан ону-маны оҥороруҥ, ынах ыы олорон дьээбэлээн синньигэс үүт сүүрээнин мин сирэйбэр ыспытыҥ².

В твою уменьшившуюся за ночь дверь аккуратно выходит высокий человек, одетый как грибник. Он закидывает большие руки, цепляется ими, как крюками, и вытягивает в узкий проем длинное тело — ноги в болотных сапогах широко переступают крошечный порог, грибник растворяется в прозрачном лесу.

Мои воспоминания о тебе прерывисты, как пунктир, он растягивается в длинный звук «о-о-о-а-а-а…» — и пока минутная стрелка преодолевает расстояние от одного столбца к другому — на лампочку, растущую из пола, садится серый беззащитный мотылек.

Твоя средняя дочь сегодня проснулась с песней на языке — проснулась и начала петь. Слов было не расслышать, все они спрятались за сомкнутыми губами, но я сразу угадала мелодию — это была песня «Yрүмэччи»³ . Мама пела, а деревянный ытык⁴  взбивал сливки.

My dear, my memories about you are like an empty looted cellar.

When you were sent to the North to catch fish for the battle front, you hid all the chorons in the cellar, there were so many of them, that they filled all the space, and when you came back, you found nothing.

My mother не разрешенное сочетаниеs me the remains of a silver belt and a broken spoon, all that’s left since then.

When I use Latin alphabet I’m getting closer to you. And when I see my dog’s paws, I think of the hare’s paws that you used for sweeping the stove and again — I’m standing in the middle of our sunny yard.

And the lost chorons return to you — filled with kumiss — and I hope to meet you at the celebration of Ysyakh — when my life turns to dotted line too⁵ .

Min ejigin emie taptььbьn, ebee⁶ .

2.

Двое замшелых стояли у мусорного контейнера. Первый вынимал из лежалой папки исписанные листы и, не глядя, выбрасывал. Другой, поплотнее и в линялой тужурке, следил, чтобы листы не разлетались как попало, а медленно и плавно опускались на дно контейнера.

Один лист порывом ветра отнесло к ногам девочки, которая шастала неподалеку.

— Ай! — закричал лежалый.

— Не трожь! — бросился к ней линялый.

— Не читай! — подпрыгнула на диване тетя Надя.

Но девочка уже поймала листок мыском своего коричневого ботинка, уже побежала глазами по первым строчкам.

— Говорил тебе, осторожнее подавай!

Линялый собирал с асфальта разбросанные листы.

— Ну кто ж знал, — виновато сопел его товарищ. Он положил молодые листочки поверх старых, закрыл глаза и начал.

3.

Белая косматая рыба слизывала с камней зернышки сои — льдинки дзинькали — две женщины отправились на рынок и купили там замороженных зайцев — старшая пошла, чтобы накормить мясом умирающего отца — неслыханная расточительность в 1942 году — а спустя 65 лет, в 2007 году, ее внучка по счастливому совпадению тоже купила зайца — тут надо сказать, что внучка была на девятом месяце беременности, а бабушка с рождения имела одну особенность — одна нога ее была короче другой — таким образом, двигаясь относительно друг друга и с одинаковой скоростью, обе вошли в дом ровно в половине четвертого — войдя, синхронно повернули головы к солнцу, одинаково сощурились — на этом совпадения закончились — младшая упала на пол и закричала.

4.

Рукитикитави-крюкитикитави.

5.

мой русский такой не гибкий, я отдала его в гимнастику, он там крутится на брусьях и перекладине, прыгает на бревне, а сам думает: я больше так не могу. над языком висят цветные баннеры с другими гимнастами, эти гимна­сты весьма головасты, но он не смотрит на них, он смотрит на белые, в магнезии руки свои, дует на них, прежде чем приступить. потом залезает на брусья и пробует снова

мой русский такой не гибкий, поэтому я отдала его в гимнастику, он там крутится на брусьях и перекладине, макает в магнезию руки, первые мозоли весьма болезненны.

но когда он делает сальто назад — разжимает пальцы и всем телом подается вперед — он вдруг видит отца в жирном кухонном свете лампы, видит мерцание воды в летний день у него на лице возле рта перевернутым зрением боковым,

не успевает осмыслить.

лежит на полу

притворяется мертвым

Рыба оживет, когда вечная мерзлота растает

1.

Первым делом нужно сообщить о том, что мы ели: күөрчэх (то есть взбитые сливки) с земляникой на завтрак, на обед — утиный суп или потроха, на ужин была уха или жареные караси. Еще было то, что с удовольствием потреблялось на ходу, в разгар игры доставалось из карманов: хворост, конфеты и пирожки.

2.

От новорожденного идет теплый пар, мать лижет его и, подталкивая мордой, помогает встать на ноги, чтобы тот не примерз мокрым телом к плотному снежному насту. Эта выносливость пригодится жеребенку, когда он сам начнет добывать пищу, выкапывая ее копытами из-под снега. Весной, когда снег сначала подтаивает, а потом подмерзает, становится особенно тяжело доставать траву, которую крепко держит лед.

В ванне плавают разноцветные внутренности — лиловые, желтые, оранжевые. Извиваются под напором воды молочные кишки с фиолетовыми прожилками. Я помню, как моя бабушка острым ножом скоблила коровью требуху, сидя на табуретке посреди нашего зеленого двора, а сейчас я сама, согнувшись в три погибели, полощу жеребячьи внутренности в ванне. Мама помогает мне, переваливая их из тазика в тазик.

Родственники из деревни каждый год присылают нам одного разделанного жеребенка. Мясо, внутренности и кровь, из которых получаются настоящие деликатесы. Кровяная колбаса, строганина и потроха — все это наша излюбленная еда.

Тщательно споласкивая кишки и требуху в водопроводной воде, мама рассказывает, как в Абыйском улусе случился массовый падеж — из-за того, что снега выпало выше головы.

«Вот они и не выдерживали, умирали прямо там, стоя», — повторяю я за ней.

В мамином детстве лошадей в деревне видели редко, дети их боялись, а издали приметив всадника, удивленно кричали: «Аттаах киhи! Аттаах киhи!»⁷ . Лошади принадлежали колхозу, паслись далеко, на выпасах, и оттого считались дикими.

Мой дед — потомственный табунщик. В молодости он был табунщиком, мама говорит, одним из лучших в районе, в послевоенные годы умудрился сохранить девяносто процентов вверенного ему хозяйства. Отец его тоже разводил лошадей, а когда пришла пора платить калым за мою бабушку, прадед расплатился с ее семьей табуном лошадей и ведром спирта.

3.

помнишь зиму 92-го? — мы ходили за яйцами в четвертый магазин — город был пустой, белый — идти пешком две остановки — белые яйца мы сложили в белое пластмассовое ведро — из тумана вышла женщина и засмеялась — где это яйца ведрами продают? — а мы радостно отвечали ей — в четвертом магазине — там — надо идти по белому снежку до конца длинной улицы — пройти одну пустую остановку — потом вторую — повернуть направо — не разбив ни одного яичка! — не плачь баба не плачь деда ваша внучка снесла вам целое ведро белого новорожденного тумана

4.

За окном пронесся большой остроносый осетр, Сонечка открыла балконную дверь, и в дом залетело несколько серебристых рыбешек.

— Ой, — сказала она.

В руках девочки бился ошалевший тугунок.

— Посмотри, мам, он живой!

— Разморозился, наверное.

Мать взяла у нее тугунка и ногтями оторвала ему голову.

— На-ка, съешь.

Сонечка послушно съела.

— Ммм, — счастливо протянула она.

— А уху сегодня приготовишь?

— Не знаю, доченька. Иди делать уроки.

Сонечка пошла в свою комнату и встала там у окна. Во дворе соседи гонялись с ружьями за куропатками, зайцами, оленями и жеребятами. Стая селедок, на миг ослепив всех, исчезла за облаками.

А потом случилось то, отчего Сонечка пискнула, а стоящие внизу люди протяжно ахнули.

Медленно, будто баржи и корабли, выплыли с соседнего балкона северные нельмы и чиры.

Увидев у себя под носом вальяжно дрейфующего чира, Сонечка жадно сглотнула. Она наспех оделась, достала с антресолей сачок для ловли бабочек и выбежала наружу.

— Поймала! Поймала!

Услышав Сонечку, мать выскочила из квартиры. Сонечка, победно улыбаясь, тащила по лестнице огромную белую рыбину.

— Теперь-то ты приготовишь нам уху! — кричала она.

— Приготовлю, приготовлю, — радостно ответила мать.

5.

Промытые и очищенные потроха следует хорошенько проварить. Мама готовит их не меньше двух часов. После варки мы их мелко шинкуем, добавляем лук и получаем блюдо, которое так и называется — «убaha иhэ», то есть внутренности жеребенка.

Из коровьих потрохов варится традиционный суп с домашней лапшой.

Требуха по виду напоминает ежиков, которых мы, северные дети, никогда в жизни не видели. Иногда вместо лапши делается мучная заправка «сэлиэй», она добавляется в суп вместе с картошкой.

Мясо жеребенка мягкое, нежное, с прослойками желтого жира. В замороженном виде сырое мясо и печень жеребенка строгается и употребляется в пищу вместе с солью и перцем.

У лошади съедобно и полезно все — ничего не выкидывается. В ход идут и шкура, и конский волос. Из теплых волос гривы изготавливают нужные в хозяйстве веревки и головные уборы, которые мужчины и женщины надевают на летний праздник Ысыах. Из конского хвоста — ковры и дэйбиры⁸ . Мастерицы, владеющие техникой плетения ковров «сөрүө», сучат нити прямо на голени — это больно и неприятно, но именно так смягчали в старину конский волос.

Забой всегда происходит осенью, в ноябре. Табунщик отделяет от кобыл жеребят до года и отправляет их на бойню. В это время жеребята все еще привязаны к своим матерям, пьют молоко, поэтому отделить их бывает сложно. Часть жеребят табунщик оставляет жить, чтобы они дали потомство.

Перед смертью жеребенок идет по узкому коридору, в конце которого получает обухом по голове. Он не всегда умирает сразу, иногда просто теряет сознание, поэтому табунщик перерезает ему две главные артерии, расположенные рядом с сердцем. Затем с помощью острых якутских ножей табунщик отделяет шкуру от туши, срезает хвост, копыта, отрезает ему голову. Потом тушу потрошат.

Табунщик вытаскивает внутренности и отдельно промывает их ледяной водой, чтобы не было лишних запахов. Перед этим вся кровь собирается в ведро. Собранная, она сутки стоит в тепле, главное — не взбалтывать. Утром, так же осторожно, табунщик снимает верхнюю часть — это называется «субай». Из одного жеребенка выходит 10 литров крови, а субая получается 2–2,5 литра.

Считается, что колбаса из субая на вкус мягче, чем из «черной» крови. Чтобы ее приготовить, нужно смешать кровь жеребенка с коровьим молоком, добавить дикий полевой лук. Соль по вкусу. Главное, не забыть проверить, нет ли в кишках дырок. Для этого нужно подуть в каждую кишку.

Это занятие очень понравилось моему племяннику. Он с готовностью подул в каждую кишку, а потом помог наполнить кишки субаем. Тетя Варя в шутку надела на него одну надутую кишку, получилось что-то вроде толстых бус. Визжа, как поросенок, он попытался избежать этой награды, а потом сам начал бросаться на всех со словами: «Меня укусил мокрый кишочный монстр!»

Варится колбаса примерно полчаса. Варя говорит, нужно ее проткнуть, если начнет «пшикать», значит, готово.

Голубые отставшие звезды

1.

Первые колонии погибали от отсутствия воздуха, в легкие набивался песок и ил, оставшиеся в живых кое-как адаптировались.

Вернувшись на землю, они учились заново дышать, прятать жабры под капюшоном —

наполовину лю

наполовину ры

2.

30 тысяч лет вирус спал в толще вечной мерзлоты, пока его не разбудили японские и российские ученые, занимавшиеся анализом ДНК мамонтенка Юки. Юки — самка мамонта подросткового возраста, была найдена в 2010 году общиной «Юкагир» на южном побережье моря Лаптевых, в Якутии.

Хобот Юки был забит болотной грязью, а смерть наступила от удара копья. Ученые предположили, что пещерные львы загнали Юки в болото, где ее и нашел древний охотник, проткнувший ей череп.

Однако дальнейшие исследования показали, что неизвестный вирус, найденный в ее ДНК, был способен сокрушить нервную систему взрослого мамонта. Это означало, что Юки не могла самостоятельно добыть себе пищу и так или иначе была обречена на гибель.

Первые публикации о вирусе вызвали скепсис в научной среде, не вызвал он беспокойства и тогда, когда таяние вечной мерзлоты вызвало эпидемию самоубийств в Якутии.

На связь между новым вирусом и мамонтенком Юки обратили внимание только в разгар пандемии «голубой смерти» — так журналисты окрестили вирус, который вызывал острое нежелание жить.

Ранняя стадия голубой смерти поразительно похожа на болезнь Бехтерева: точно так же начинается сращение суставов, только прогрессирует гораздо быс­трее. Но, в отличие от Spondylitis ankylosans⁹ , при новой вирусной инфекции воспаляются оболочки головного мозга и спинной мозг, мутирует нервная система, обостряются чувства. Зараженные начинают проявлять признаки социопатии и, постепенно замыкаясь в себе, буквально «выбывают» из общества. Итог почти всегда один и тот же — девять из десяти заболевших кончают с собой.

Такое вот решение проблемы перенаселения — за каких-то десять теплых зим население Земли сократилось почти вдвое.

3.

Раньше, когда нас было пятеро, мне не хватало комнаты грусти, ну знаете, как в «Смешариках», чтобы закрываться там и грустить. Вместо этой комнаты я закрывалась в туалете и часами сидела с книжкой. Все ужасно бесились из-за этого, Бо грозилась выломать дверь, Жуасендо канючил, что он сейчас описается, и даже папа начинал играть со светом. Одна мама ничего не делала и просила их прекратить.

— Дайте Марко закончить ее дела. Марко, не засиживайся!

— Ладно.

Я отвечала только маме.

4.

Ночью на дороге ничком лежал человек. Деревья, обступившие его, при виде скорой испуганно разбежались, прижались к стенам. Приехавший врач перевернул мертвого на спину, констатировал смерть, хотя оранжевое мигание светофора придавало лицу живость живого.

Выйдя с обратной стороны, мертвый споткнулся в густой темноте прихожей о дырку в полу (скорая проехала ямку, догадался он), ощупал ее и через толщу всех семи этажей, бетон, песок и землю — ощутил росток, переливы невидимых зеленых рек внутри зарождающейся жизни.

С этим чувством он заснул в своем кресле под беззвучное шелестение кадров из телевизора.

Его лицо мигало и, живое, казалось мертвым. В новостях передавали об аварии, неизвестный сбил пешехода на зебре и скрылся.

Последние кадры были таковы: полицейская мигалка крутилась в тишине, потом и она остановилась.

5.

Когда я родила Сайаару — это были тяжелые роды, я открывала глаза и видела, как движутся обе стрелки — я снова закрывала глаза — какое-то время мне ее не давали — я слонялась по коридорам, и все мое лицо было в голубых звездочках — это лопнули капилляры — но я улыбалась, потому что до того, как мне сделали укол, я успела увидеть ребенка — торчащие черные волосы, согнутые в локтях ручки — услышать плач — я слонялась по коридорам и улыбалась — и мой тоненький халат пах хлоркой — у окна стояли женщины — почти все они были из деревень и старше меня — даже те, что были моложе — они оживленно говорили о детях, и их речь была похожа на пение — так красиво звучали их голоса — а я ведь почти забыла родной язык — я не говорила на нем много лет — но очень хотела поделиться счастьем — поэтому я подошла к ним и тоже запела.

Письмо счастья

1.

Жил-был мужик. Он работал на заводе и радовался жизни. Он был женат, и жена ему не мешала, она была младше его на много лет. Детей у них не было, и в отпуск они ездили редко, но он не роптал. Ему мало было нужно для счастья.

Однажды этому мужику пришло письмо счастья. В письме имелась угроза: если не перешлешь другому, то счастья тебе больше не видать. Это сильно напугало мужика, от испуга он выбросил письмо, а потом, ночью, лежа с женой в кровати, начал делиться с ней страхами. Рассказал о том, как однажды, в детстве, с ним случилось плохое, о чем он забыл и хотел бы никогда не вспоминать. Но письмо напомнило, и счастья как не бывало.

Он все вспоминал и вспоминал, и разговоры эти с женой, в которых она только молчала и слушала, а он говорил, продолжались изо дня в день. Он рассказывал о подростках, которые сидят у подъезда и пьют пиво, и о своем начальнике, который всегда говорит так, будто кричит. А он не кричит, у него просто голос громкий, но почему же это так неприятно? О детях в Африке, которые голодают, и что голод действительно ужасный. Он знает, ему довелось в детстве побывать в концентрационном лагере, и хотя это было давно, ему было всего пять лет, он помнит, как это было.

Говоря, мужик пытался найти в мире справедливость и никак не мог. И вдруг однажды мужик замолчал. Будто ручку на радио вывернули. Он, не объясняя ничего, уволился, мягко, но отстраненно попрощался с коллегами и пошел домой.

По пути он зашел на почту, а придя, закрылся в спальне. Жена была дома, был вечер, она гладила и смотрела любимую телепередачу. Вдруг сильный хлопок, жена испугалась, начала звать на помощь. Пришли милиционеры, выломали дверь, а там никого. Исчез мужик, будто и не было.

Погоревав, женщина стала жить дальше. Был у нее короткий роман на стороне, хотя какая же это сторона, если мужа уже больше десяти лет нет, а это был ее одноклассник, ее первая любовь.

Однажды поднималась она к себе на шестой этаж, неся сумки с продуктами. Вдруг увидела конверт со знакомым почерком. Его держала соседская девочка. Положила продукты, протянула руки:

— Что это?

— Письмо счастья.

Она сказала: «Это от моего мужа». Они вдвоем вскрыли его.

Внутри оказалась фотография с красной десяткой и письмо. На фото они с мужем молодые, снялись еще в 1971 году в фотоателье, 20, нет, 30 лет назад. Прошел путч, деноминация, деньги эти уже не ходили.

Письмо было коротким.

«Перешли письмо, и будет тебе счастье, как у нас тогда, когда мы поженились».

2.

он говорит: один мой глаз видит а другой нет

он говорит: я нездешний здесь у вас все дни повторяются ничего не происходит, никого нет на улицах

он говорит: я здесь навечно что ли застрял

однажды видит играющую девочку на том берегу

очнулся весь мокрый в поту у себя дома, в кровати

он говорит: я забыл, а теперь вот вспомнил

был ровно такой же солнечный день, я был мальчик у себя во дворе

3.

я ясно вижу, как тебя оно точит, дырявит тело, душу, родные просторы надо принять срочные меры, иначе нам всем крышка

да, может, и точит

да, пусть уже наконец придет

я ясно вижу, тебе нужна помощь — советом, деньгами

да, может, и нужна

простым участием

так просто, стоя на том берегу, протянуть руку другу

а теперь, когда ты схватился за этот пакет, можно уже тебя обнять

Распечатаны баннеры — защитим лес от жуков — легкой детской рукой нарисован лес, солнце, родные просторы

зубы от горечи автоматически сжимаются

отрезать бы эти гниющие листочки, отмыть с хлоркой твой рот, чтобы ты не тыкал язвами мне в глаза, гнида такая, не мешай фильмы смотреть спокойно, отойди от экрана, ты же не стеклянный, жизнь и так тяжела

да, может, и надо

я ясно вижу, тебя что-то точит и все ты врешь

может, и вру

хватая себя за старый свитер, говорю, как бы себе не веря:

— Это мне Надя связала.

4.

Соленые воды печали скопились в мамином животе, ими полны ее груди, я чувствую это, даже не дотрагиваясь руками, и даже в тяжелых ногах — даже там скопилась эта печаль.

5.

Когда я крестилась, мне было 27 лет — я хорошо помню чувство радости от чистоты и святой воды, которая стекала по волосам и моему лицу, намочила белый сарафан. А еще помню, что мой пьяный отец выпал в тот день с пятого этажа — у него была привычка, потеряв ключи, перелезать на наш балкон с крыши —

мы жили в пятиэтажной КПД-шке¹⁰  —

о

н

п

а

д

а

л

а окна нашей квартиры были черны.

Мы нашли его в реанимации. В черепе образовалась дырка, а в ногу вставили металлический штырь.

Он умер, когда сорвался во второй раз, спустя три года.

Он умер не сразу, еще дышал до приезда скорой, и ее желтые огни дрожали в наших окнах термокарстовыми озерами. Сосед Саша сказал об этом моему брату, и, мне кажется, мой брат не забыл — он пьет с тех пор почти не переставая — а я уже больше никогда не пью.

Так вот Слово — оно явилось так: когда папа падал в первый раз, он падал в темно-синий ультрамариновый снег, и желтые ветки дерева пытались его задержать — а я еще утром читала молитвослов, непонятные слова оживали у меня на глазах, обретали смысл — еще не утраченный.

А когда его хоронили — когда выпускали на волю моего бедного рыбку-отца —

я стояла и чувствовала, как медленно снег проседает и колкую стойкость льдинок,

я тогда взяла у сестры сигарету, закурила, несмотря на материнские запреты —

— мама опустила с ним его одеяла, они опускались плавно, словно гигант­ские скаты, на которых он спал, на которых ел, она сказала, пусть они будут с ним.

будто так ему будет теплее,

будто так ему будет мягче

и теперь кажется,

будто он там под землей жарит картошку с луком играет в шахматы поправляет очки

шаркает

шаркает

У тебя за окном минус

1.

У тебя за окном — минус, а на подоконнике в желтом тазике растут манго и фикус, и две косточки авокадо в маленьких синих чашках ждут своего часа.

2.

and although she was 10 years older than me, I recognized myself in her at 10, 12, 14 years — at that time I almost always lived in my own world — now it’s almost beaten out of me — I almost forgot what it was like to be in this world — but to live in mine — so one day I saw how you leaned over the screen of her phone and for a few minutes she vanished, became invisible

and even though we weren’t alone — we’re almost never alone with her — someone third, sometimes very attentive, always watched us — I’d like to think I was the only one who witnessed this little miracle.

and it’s not ashamed of itself, it’s coming out —

and when I wrote this — I came out too¹¹

3.

Есть два вопроса, которые мучают меня с первой минуты моего путешествия: это композиция и решающий момент. Как мне его не прозевать? Я все еще снимаю свои «ветерочки», хотя скорее по инерции. Внутренне я уже созрела для другого. Других ситуаций, других людей, в общем, всего того, что постоянно меняется, как море или погода.

Сейчас я на грузовом судне «Магдебург». Мы в море Лаптевых, движемся в сторону Быкова мыса.

На корабле сильная качка. Уходя от скованных льдом вод возле мыса Святой Нос, мы попали в шторм. Вокруг творится невероятное: вещи вылетают из шкафов, а под ногами чертовы горки. Капитан бегает по рубке, а старпом напряженно рулит. Казалось бы, вот сейчас — самое время снимать!

Но Васильич резко этому воспротивился и отослал меня в каюту.

Так что я лежу тут и от нечего делать снимаю на телефон, как шторка над кроватью ездит туда-сюда по карнизу. На кухне громыхает посуда, а час назад из моего шкафа с грохотом вылетели металлические створки иллюминатора. Спать при таком шуме совершенно невозможно. Приходится писать всякую ерунду, лишь бы не думать о всяком страшном.

Волны с такой силой ударяются о «Магдебург», что его бедного всего сотрясает сверху донизу. Мы будто на ринге, и нас все бьют, да только мы держимся.

4.

Мне приснился сон.

В нем был аттракцион с американскими горками и ярко светило солнце, мы сидели в поезде «Красная стрела» и предвкушали веселую поездку. Я, как обычно, смеялся как дурак и вертел по сторонам головой.

В руке у меня неуверенно болтался стакан в никелированном подстаканнике, а в нем плескалось янтарное море чая. Это добавляло беспокойства и примешивало к радостным розовым, бирюзовым и нежно-фиалковым краскам — немного предательского коричневого. Я сидел в белых брюках и боялся испачкаться.

Поезд, тронувшись, медленно отплыл от станции. Через каких-нибудь двадцать минут он вернется сюда и с достоинством обреченного, не знающего иной доли, вновь устало погребет по рельсам на тот берег.

Море успокоилось, раз.

Не спеша, слегка подрагивая, он начал свой долгий путь наверх, пока, наконец, на седьмые сутки от сотворения мира, не достиг самой высокой точки сансары, этой адовой спирали жизни, которая вполне могла бы завершиться для кого-то, весьма впечатлительного, прямо сейчас.

Там, ослепленные величием вида, мы за секунду до, вернее на целую вечность до, повисли над самой пропастью. Это прежде чем ухнуть вниз, наш поезд замер, и вместе с ним, нерешительно заскрипев ржавыми колесами, напоследок взмахнув кружевными занавесками, замерло время. Застыли и превратились в клейкую массу краски, а сверху ватой легли на них ленивые звуки, которые вдруг забыли, как надо звучать.

Море успокоилось, два.

Тут некстати стала затекать нога, она уже уплывала в дали счастливого анабиоза, когда вдруг ни с того ни с сего раздался голос Левитана. По пути разя трижды клятых врагов, бессмертный с пафосом сказал: «Восхищенья не снесла, / и к обедне умерла». Слова эти, беспощадные в своей бессмысленности, прозвучавшие здесь, в этот миг, отдались гулким эхом. Не снесла — умерла, умерла — умерла. Ах.

А потом ты вдруг оглянулась и улыбнулась мне.

Поезд ух.

Море успокоилось, три.

5.

Мама привела меня в театр, поэты выходили на сцену, мы сидели далеко, за головами было плохо видно и плохо, к сожалению, слышно, я смотрела на сидящих со мной в одном ряду, на свои ногти, обувь, большую желтую люстру, головы впереди, пока на сцену не вышла женщина в белой блузке — она стала вы­крикивать свои стихи — это был ее манифест — я сразу это поняла я сразу ее услышала — она говорила-кричала о сексе, о своем оргазме — я не помню свою реакцию, возможно, меня это рассмешило, как часто бывает, когда замечаешь стыдное, возможно, я начала задавать вопросы маме, как часто бывает, когда я что-то не понимаю — возможно (в первом случае) она меня осадила, возможно (во втором), просто отмахнулась — сейчас это уже неважно (тут главная героиня не я) — люди стали ей хлопать, они хлопали даже тогда, когда эта Женщина с претензиями, Женщина со странностями, Женщина еще не старая, но и немолодая, Женщина, готовая на жесты, Женщина, в чем-то похожая на мою маму и одновременно совсем другая, Женщина в белой блузке с сексуально расстегнутым воротом шла вниз, а еще между рядами, а потом села.

Бледно-розовые веера

1.

бледно-розовые веера разбросаны на твоей кровати — золотой лев исполняет сложный ритуальный танец на красном шелковом покрывале — развернув колени цвета слоновой кости, она сидит на подушках — цельная, как идол, двуликая, как книга — она льнет к ее корешку, и все ее тело — от широких скул до натруженных пяток — напряжено — сегодня она мучает ее дольше обычного — пространство между коленей кажется слишком широким для нее одной — она требует сильнее сжать ее голову — накануне она видела, как стыдливо высовывались из-под золотого льва бумажные ноги, маскируя ломкость костей бледно-розовыми веерами — здесь лев исполняет сложную часть танца, а она достигает пика своих страданий — достает из-за пояса ножницы для ногтей — золотой лев замирает — изрезанные веера трогаются в путь под печальные звуки сямисэна — зрачки убийцы расширены и опустошены — клинк-кланк.

2.

Она пишет пастелью — чаще всего море, небо, в каждой своей работе она старается уловить все нюансы погоды. Еще она специалист по английской литературе, и когда я захожу на ее страницу, я чувствую себя Калибаном. Много лет назад я была в нее влюблена.

Несмотря на то что я на нее подписана и время от времени лайкаю ее посты, я никогда их не комментирую, чтобы не вынуждать ее отвечать мне. Я стараюсь не строить догадок о том, знает ли она, что я на нее подписана, и если да, почему она решила не подписываться в ответ. Тем более я не предполагаю, что мое желание издалека наблюдать за ее творчеством должно непременно во что-то вылиться — «нас» не существует ни в одной из вселенных, «нас» нет даже тогда, когда я думаю о ней.

Когда я решилась написать об этом, я использовала бумажный черновик, и сейчас, держа его перед собой, я испытываю стыд, замечая, как много в нем меня и как мало ее. Я пишу:

«Раньше мне часто снилось, как мы целуемся. Путешествуя — и неизменно испытывая при этом экзистенциальное одиночество — я часто думала о ней и надеялась ее встретить».

В действительности мне всего раз приснилось подобное, но в долгих путешествиях я почти всегда искала ее глазами, как будто она в самом деле могла очутиться среди веселой испанской молодежи в бухте Халонг или, например, в компании престарелых немцев на Боракае.

Однажды я несколько часов провела в аэропорту Дюссельдорфа, в небольшом закрытом помещении для транзитных пассажиров, где не было ничего, кроме неудобных кресел, автомата со скудным набором снеков и стойки с газетами на немецком. Кроме того, там было жутко холодно, и когда нам разрешили пройти в зону ожидания, я отогревалась, разглядывая в дьюти-фри магниты с фотографиями города, в котором она живет. Эти фотографии были ничем не примечательны, как и большинство изображений, взятых из Интернета.

Со временем я поняла, что мои воспоминания о ней стали такими же, как эти фотографии, и, что самое печальное, я свыклась с ролью отвергнутого героя-любовника.

Чтобы отвыкнуть от нее, мне понадобилось вспомнить все детали нашего расставания, а также попрощаться с милыми и заезженными воспоминаниями, вроде этого:

«Мне 20 с чем-то лет, я рисую на желтом стикере улыбающееся солнце и пишу под ним: «Я тебя люблю», я говорю с ней по телефону, летом, на каникулах. Я звоню ей от Андрея, которого полюбила еще раньше, чем ее. Она удивляется, что я звоню ей от него; меня удивляет, почему ее это волнует».

Эти детали и еще много других, заставлявших меня вновь и вновь проигрывать эти воспоминания в голове, помещают меня в английский лабиринт, в который всегда приятно вернуться.

Спасет ли меня понимание, что я делаю что-то не так, без каких бы то ни было попыток исправить это?

3.

Перед самым открытием я решила все переставить. С утра я обдумывала разные варианты расстановки, и во время обеда поделилась ими с Га Вэем. Он меня успокоил, сказав, что это нормально. «Видимо, тебе не терпится начать новое», — сказал он.

Все эти дни я старалась не думать о Полине, поскольку понимала, что желание ее увидеть начинает превращаться в манию. И все же вечером, когда она придет, я попрошу ее попозировать для меня в последний раз.

Она пришла позже всех, с небольшим чемоданчиком. Стоя в компании Га Вэя и Рона, я наблюдала за ней. Полина, держа чемоданчик перед собой, слушала стихи Сюй Чжэня. Я так и не решилась к ней подойти, и она ушла, оставив свой чемодан в углу. Я не знала, оставила она его специально для меня или это вышло случайно, но все же я отказалась пойти вместе со всеми праздновать дальше, хотя Га Вэй и пытался меня уговорить.

Вспомнив, что она выглядела рассеяннее, чем обычно, я, глядя на закрытый чемодан, спрашивала себя, имею ли я право посмотреть, что в нем. Но чемодан все еще был здесь, а я была уже изрядно пьяна.

Внутри чемодана оказались ярусы, на которых беспорядочно лежала еда — в основном закуски на разношерстных тарелках, будто она стащила их с деревенского застолья.

В подсобке нашлась бордовая ткань, я расстелила ее на полу и расставила тарелки. Со стен на меня смотрела нарисованная Полина, а в руке у меня болтался граненый стакан.

Я решила: пусть это будет моей прощальной композицией.

Я налила в стакан водки, накрыла его куском хлеба и зажгла свечу.

Первые кадры были такие: с лицами размывшимися из-за недостатка света. В суеверном страхе я стерла их из памяти телефона. Но уже спустя полчаса я уснула в подсобке, довольная собой и тем, что у меня получилось.

Ночью меня разбудили странные звуки. Выйдя из подсобки, я увидела Полину. Стоя на четвереньках, она аккуратно, как кошка, поглощала разложенные на полу закуски. Горящая свеча нежно освещала ровное лицо Полины, ее закрытые от наслаждения глаза.

Я нажала на телефоне кнопку записи.

4.

Художница была из Ирана, на экране показывали абстрактную анимацию — в ней я видела, как по пустыне у моря ходят маленькие люди, в стилистике Чжиюн Джин, только при этом белые лица их сжимались и разжимались в такт биению сердца, и сосочки на их языках делали то же самое.

В перерыве мы подошли к ней и спросили, можно ли заказать ей такой портрет, она ответила, что мультфильм нарисовал ее друг. Его контузило на войне. Она только помогает ему в сборе денег. Говоря это, она не смотрела на нас, смотрела в сторону. Странно.

Оставшись одни, мы разговорились с ее ассистентом — молодой человек был точной копией Майкла Джея Фокса, каким он был в фильме «Назад в будущее». Он даже говорил с небольшим затруднением, из-за чего мы решили: может, этот парень и есть тот контуженный, о котором она говорила.

Мы потащили его наверх, где было тихо и пустынно, нашли комнату, усадили в кресло, заставили говорить. Однако то, что он говорил, было далеко от наших ожиданий: он жаловался на одиночество, мол, в Якутии, и там, откуда он родом, девушкам нужны только деньги (он сказал: пиво из «Токко») и его член.

Мне стало его жаль. Чувствовалось, что он очень одинок. В то же время я испытывала потребность рассказать ему о себе. Однако, когда я, наконец, начала, а потом подобралась чуть ближе к тому, что меня волнует по-настоящему — что мне плохо от этих повторяющихся движений моего языка, плохо от доверительной интонации моего голоса, — а также, конечно, спасибо за ваш мультфильм — он меня по-настоящему взволновал — он извинился и встал — оказалось, ему пора идти вниз — в этот момент я заметила, как он и моя подруга смотрят друг на друга — он взял ее за мизинец двумя пальцами — указательным и большим — и они начали выполнять сложный комплекс упражнений из восточного единоборства — это было похоже и на танец с веерами в ушу, и на нихон-буе, но не было ни тем ни другим.

Красота этих движений усиливала засуху у меня во рту. Полным ходом пошел процесс, запущенный еще раньше — анимацией и размышлениями о литературе. Их белые лица сжимались и разжимались в такт биению сердца.

Мое лицо делало то же самое

5.

Губы, обведенные черным кружком, требуют поцелуя, левый глаз, обведенный черным кружком, требует поцелуя, правый глаз, обведенный черным кружком, требует поцелуя

требует поцелуя и нос, обведенный кружком,

только мне не понять,

ну почему узкий такой

кружок

Раз, два, три

1.

раз

два

три

я начинаю

мне кажется это очень сложная профессия

потому что девочек может быть много а некоторые уходят

и это может быть обидно но тренеры стараются

чтобы девочки могли хорошо научиться новым элементам чтобы были натянутые, красивые

мою тренершу зовут Ирина Сергеевна

она говорит ты сможешь

ты умеешь это делать

у тебя хорошие ноги

поэтому мне нравится как бы больше на прыжке и на вольных

поэтому я других снарядов как бы больше боюсь

потому что когда я на брусьях выполняю упражнения и когда я сильно волнуюсь у меня потеют руки

у меня потеют руки и мне страшно

того что я соскользну с жерди упаду еще что-нибудь случится

потому что когда я на бревне выполняю упражнения и когда я сильно волнуюсь у меня потеют руки и ноги

я очень долго стою готовлюсь не могу сосредоточиться

особенно на соревнованиях

особенно на бревне

я заставляю себя делать это быстрее потому что Ирина Сергеевна мне говорит людей много надо торопиться начнут снимать баллы

и когда я выполняю этот сложный элемент я считаю себе

раз

два

три

я начинаю

больше всего мне запомнились соревнования, когда мы с девочками летали на остров Сахалин, мы заняли там места по всем снарядам

а еще когда я заработала золотую медаль она конечно тут испортилась чуть-чуть, но она для меня очень дорогая, потому что все-таки это были мои самые первые соревнования и я даже не ожидала

раз

два

три

иногда я смотрю на российских чемпионок: на Ангелину Мельникову, на Марию Пасеку, Алию Мустафину, и когда я смотрю, я говорю: как же они могут так хорошо делать, выступать

потому что они тренируются очень много, стараются

я тоже хочу стать мастером спорта

я думаю я достигну этой цели потому что я пытаюсь и когда мне говорят пробовать новые элементы

у меня потеют руки и мне страшно

того что я соскользну с жерди упаду еще что-нибудь случится

я считаю себе

раз

два

три

потому что больше наверное шансов не будет

надо делать это сейчас а потом уже ничего не произойдет не будет

мою тренершу зовут Ирина Сергеевна

она говорит ты сможешь

ты умеешь это делать

у тебя хорошие ноги

некоторые стараются достигают своих целей как олимпийские чемпионки и тренеры радуются

тому, что они научили девочек

тому, чему научились они в юности

но некоторые девочки все равно уходят

Ирина Сергеевна мне говорит

у тебя хорошие похороны

люди шли за машиной по грязи

она застревала но все дружно ее толкали

раз

два

взяли

2.

В моем телевизоре сбились настройки —

папа — ты не знаешь,

как его починить? —

может, залезешь, посмотришь? — запаяешь, как обычно, и он заработает?

— покажет меня в зоопарке, куклу Полину, голубей и пинг-понг на экране

— помнишь, 1989 год, Академгородок, Сашину комнату —

люди под куполом ходили по стеклу и мечам — а мне хотелось клоунов и слонов —

прыгал на экране из стороны в сторону пинг-понговский мяч — а мне не хотелось спать

я била по мягким клавишам: дабл ю, эй, эс, ди!¹²

утром, когда ты спросил, что мне снилось — я буркнула: черный экран

хотя, по правде, папа, я не знаю, зачем я это сказала, мечи гораздо круче клоунов (не слонов)

по экрану бежит строка:

прос — пробел — ти

3.

Если бы я мог написать картину, то я написал бы портрет своей семьи, когда я еще не родился, бабушку с дедушкой, мою беременную маму в нарядном платье, молодого усатого папу, тетю Раю, тетю Милу и дядю Диму, стоящих и сидящих на стульях перед нашим домом. В эту картину я вписал бы себя — пришельца из будущего, на мне джинсы, как сейчас, желтая тенниска и очки.

Не знаю, как так получилось, что только к сорока годам я осознал, что не живу настоящим и плотно застрял в запахах своего детства, в июльском зное 83-го, стрекотании кузнечиков и странном привкусе во рту от долгого сосания одуванчиковых ножек.

Мама и ее сестры постоянно чем-то увлекались, эти увлечения редко длились дольше одного сезона, но на это время наш двор преображался. На огороде, как по волшебству, появлялись тыквы и арбузы, а с потолка начинали свисать гирлянды из сушеных грибов и веточек укропа. В доме вечно не хватало посуды — во всех емкостях стыл домашний сыр, холодец, компот или желе. Терялись среди подсолнухов на бывшем картофельном поле соседские дети и собаки.

Никто в доме не ел семечек. Подсолнухи были нужны для красоты. Это эстетство было, наверное, мало кому понятно, но маме и ее сестрам нравилось чудить. Позднее я этого стыдился, мне хотелось, чтобы они перестали быть такими беспечными, перестали вести себя так, будто весь мир принадлежит им.

4.

Вот уже почти неделя, как я приехала и исследую местность твоей квартиры. Мы будто снова невесты, с трепетом ожидающие своей судьбы. Мы еще не знакомы, но у каждой уже есть портрет. Сидя в разных замках, мы смотрим на эти портреты и мечтаем о счастливой концовке, в которой все прекрасно — даже чудовища, и те вызывают симпатию. Ожидание тянется, как спагетти, как волны, по которым, застревая, движется твое изображение — но будущее прекрасно.

Оно прекрасно, как твой портрет.

5.

Две бездетные и уже немолодые женщины прятались от сквозняка в ванной. Та, что постарше, за пять минут до этого надела на себя теплые штаны, пальто и шапку и пошла открывать окна. Младшая — в халате и тапочках — не дожидаясь приказа старшей, юркнула в ванную первой. Сирены скорой помощи, шум вертолетов за ее спиной перебивали птичий гвалт.

Сестры молчали. Прислушивались.

Вдруг с шумом хлопнуло окно. Младшая вздрогнула, старшая нахмурилась. По звуку она определила, что окно хлопнуло в зале.

— Ты цветы убрала?

— Убрала.

Старшей стало жарко, она сняла шапку. Младшая сидела на краешке ванны и разглаживала на коленке ткань. Халат был из качественного х/б, листья на темно-синем фоне напоминали листья оливы, об одной звездной ночи в саду.

— Может, уже пора?

— Нет, рано еще.

Прошло еще минут пять.

Старшая выглянула за дверь, проверила, нет ли кого, пошла закрывать окна, потом раздеваться.

Младшая задержалась, поправляя щетки в стакане, потом тоже вышла.

Привычно гудел на кухне холодильник, любимые фиалки были на месте.

Младшая вздохнула.

Вдруг в ее саду что-то зашевелилось.

Алааска¹³

1.

Конечно, мы не можем в точности повторить то, как это делали в старину, — например, когда лошадь забивали на восходе солнца, и тут же ее варили и всех угощали. Но мы пытаемся вернуть осуохай¹⁴: ежегодно приглашаем поэтов-сказителей на наш ысыах. Три года подряд у нас выступали дархан этээччилэр¹⁵, и весь осуохай мы следовали за ними, а в этом году мы позвали местных молодых поэтов-сказителей, с близлежащих деревень, и у нас получился такой очень демократичный осуохай.

Когда говорят про осуохай, всегда говорят «ойон, тэбэн» — подпрыгивая. Это совсем не похоже на то, что представляет собой осуохай сейчас — это обычный хоровод. Испокон веков ему придавали особое значение, танцем мужчины поднимали себе дух, а девушек выбирали в жены, глядя на то, как они танцуют. Я помню, как в девяностые годы мы собирались и танцевали осуохай на площади Дружбы, нас цепляла милиция, но мы продолжали собираться и танцевать — именно так созревало и крепло в нас национальное самосознание.

2.

старуха собирается зимой на ысыах¹⁶ —

старуха прячет посуду в кули —

дочка жалуется, что в доме остались две ложки с набора от силы

старуха собирается зимой на ысыах —

дочь распахивает перед матерью окна, но та, даже глядя на снег, все равно ей не верит, бормочет: «кто-то умер, поэтому так морозно» —

старуха, как ни странно, права: между двумя улусами насмерть замерзли двое парней (машина сломалась, одеты были легко, на праздник) —

днем температура воздуха составит -40–45, ожидается слабый ветер и снег —

один лежал на безлюдной дороге, в овраге —

на тело второго наткнулся в алаасе табунщик — согласно медицинскому заключению смерть наступила в результате переохлаждения, следователи установили, в силу усталости сильного алкогольного опьянения —

старуха собирается зимой на ысыах —

старуха ловко расчесывает волосы гребнем, бормочет: «у быка отвалился рог» —

в городе Якутске завтра ожидается потепление —

в поисках этих рогов скоро братья отправятся в путь — рыскать в отвалах, в ручье — молиться: «не найду ничего, прогорю» — слишком многое вложено в поиски — у задержанных обнаружено 10 фрагментов бивней общим весом около 150 килограммов и мотопомпа для размывки грунта —

дочка ищет позолоченные ложки, набор — «к Новому году найти бы»

старуха прячет одежду в кули:

отрезы метровой ткани, детские сапоги,

пальто (+ воротник) и, конечно, одежду (простую, опрятную) на погост

— перепады составляют более 30 метров — овраги увлекают село вниз в пойму реки, угрожают сельскому кладбищу — то ли сон, то ли правда — плывущие по воде гробы — сейчас термокарст в стадии затухания

старуха собирается зимой на ысыах — дочка лезет с расспросами к людям, пристает у светофора к соседке: поедешь ли ты на ысыах? — чует в людях, соседке подвох, виноватую неуверенность: вдруг в этом году не получится

а потом после двух ночных смен она, привычно обращаясь в коридоре к маме, вдруг стынет на месте — старухи нет давно с нами —

как мне свыкнуться с этим

старуха жарит оладьи на чугунной сковороде, что подарена ей дочкой священника —

значит ли это, что интеллигентность этой семьи передастся всем ее детям? —

в обнимку с камнем весом в 150 кило скачет по поляне боотур — в его сердце камлает шаман — прыгает ястребом, ударяет в бубен — в крови играет кумыс, из кожаного симира¹⁷ недавно отпитый, бырпах¹⁸ шипит из пластиковой бутылки, в желудке суп с потрохами бурлит, съеденный за красным шатким столом в палатке, мясо съеживается и пищит, снятое зубами с деревянной палки — он окунает столовую ложку в банку с горчицей — горчица щиплет язык — напоминает ему о матери —

он просит сухо добавки —

потом смотрит скачки, подложив под себя пакет,

мечтательный взгляд устремив на небо, на людей лошадей, обхватив большими руками колени — так покачивался из стороны в сторону, должно быть, его предок далекий — олонхосут, что ходил из алааса в алаас, пел-рассказывал про боотура и красавицу —

старуха жарит оладьи на чугунной сковороде — у старухи одна забота: не забыть покормить оладьями землю, положить горстку чая (быть может, водки чутка) — под треск камелька

к стартовой машине, гарцуя, подходят Нейко, Спид Стар, Комментант, Рашен Дэй — мужики его спросят:

— Уксаҕын да? Ким буолаҕын?¹⁹

Словно он и лошадь — давно одно, сейчас ты покажешь им, кто ты —

всей грудью прочувствовать, как небо становится шире —

Сарсын эмиэ күн үүнүө!²⁰

не жалея о ста рублях, поставить на старую клячу — затеять драку — в преж­ние годы и она приносила удачу.

— Укройся курткой моей, кыысчаан²¹, твой тоненький халадаай стремится слиться с бесцветной июньской ночью —

и хоть голова твоя под черными волосами чешется от комариных укусов, и ты каждый раз делаешь такое лицо, какое у тебя на всех твоих детских фотографиях, когда тебя просили улыбнуться —

ты упрямо держишь обеими руками больше себя огненно-красный велосипед-тандем:

— Как же мне найти вас, всех семерых, как мне собрать вас, если вдруг солн­це не выйдет?

3.

— Однажды я съел свою бабушку, я проглотил сначала по лоскуткам ее платье, прямо вместе с мелкими пуговицами, а потом съел ее глаза и щеки.

— Ну ты и урод, — Элен засмеялась.

— Да, плоть была вязкая, как пицца.

— А ты пробовал кости? Кости на вкус очень даже ничего, однажды я сгрызла за один присест свою бабку, которая умерла еще в 87-м.

— Наверное, тебе не хватало кальция.

— А ты? Ела когда-нибудь родных? — Элен и Захария повернулись ко мне, и я поняла, что никогда не делала ничего подобного.

Вечером, придя домой, я открыла шкаф, отрезала пуговицу с дедушкиной формы и приготовилась глотать. Пуговица была огромная, со звездой, я зажмурилась, засунула ее в рот и, секунду поколебавшись, проглотила. Это оказалось не таким уж сложным делом. Я довольно похлопала себя по животу.

— Что это ты делаешь?

На меня во все глаза смотрел Жуасендо, оказавшийся тут как тут.

— Ничего! — ответила я сердито и захлопнула шкафную дверцу.

Ночью я проснулась от чавкающих звуков и, увидев Жуасендо, сразу все поняла. Я подбежала к нему и, оторвав его от этого занятия, пригрозила:

— Еще раз тебя увижу, все маме расскажу.

Но у Жуасендо было подозрительно счастливое лицо. Как только он ушел, я отщипнула от дяди Коли небольшой кусочек.

Вкус был сладковатым, даже приторным, я сразу поняла, почему он понравился Жуасендо, но, как по мне, это так себе удовольствие. Я выплюнула кусок, не дожевав, и принялась за дядину рубашку.

Еще несколько раз после этого случая я ловила Жуасендо, пока, наконец, его прямо посреди ночи не забрали в больницу. Восемь полосок над попой, которые он гордо продемонстрировал мне в палате, явно свидетельствовали о том, что в его кишках как следует покопались.

Всю неделю я промучилась, думая, что из меня не выйдут дядины пуговицы. Слава Богу, они все вышли.

Как только Жуасендо выписали, я влепила ему крепкий подзатыльник:

— Ты что, не мог остановиться?

— Ай! Я хотел! Но демон все говорил: иди, Жуасенчик, попробуй дядю Колю, а ангел говорил: не надо, не слушай его! Они так громко спорили, что я не мог смотреть мультики!

Пока Жуасендо усиленно тер лоб, я размышляла о том, почему мы легко сдаемся, почему так редко прислушиваемся к голосу разума.

4.

Наш дом стоит на пригорке свет из кухни горит для каждого в том числе для свалившегося в овраг меня идущей на ощупь в теплой ночи из красноты наших разговоров у костра — чтобы зажечь костер нужно сначала построить что-то наподобие шалаша — наподобие штаба — координаты Р6 — мимо.

Молодая женщина кормит грудью младенца засыпает под сведенные под куполом звуки — коров — собаки — ытыка — мух на стекле — занавески — в небе над домом парит крупная птица — я озираюсь ищу где мне скрыться: круглый стол под зеленой скатертью, телевизор, сервант и радио на ножках с названиями городов, диван, лакированная обложка.

под крышей — ласточки

когда взрослые выключают свет — приходит время для батарейки и лампочки — пуговицы такие миленькие смородина как глаз ворона —

а помнишь, как ты меня позвала? — координаты Р4 — попала.

тогда крошка Цахес побежал за печь, бросив на пол мою игрушечную фату с прищепками — пропахшую дымом костра, старой шкатулкой, мохом — в узком оконце от сине-зеленой двери слева на мокрых бревнах зевал, отряхиваясь от сна и капель дождя черный коршун — элиэ

Бледно-молочная пленка медленно едет на глаз — совсем как морская пена, совсем как в театре занавес — это связь верхнего века с нижним — связь Верхнего мира с Нижним — здесь не будет устрашающей сцены с ножом –

— Пора уже выбрать тебе тотем.

Я указала на два — на коршуна и на коня.

5.

Наш ребенок спит, свесившись с автомобильного кресла. Ты осторожно отстегиваешь ремни и берешь ребенка на руки. Мне кажется, в этот момент я слышу, как сильно бьется твое сердце. Я закрываю дверь как можно тише. Машина, запираясь, издает короткий звук, мигает фарами. Мы оглядываемся и с облегчением понимаем, что мы одни. Только коршуны летают высоко в небе.

Мы заходим в лес и долго молча идем, оглушенные его шумом. Проходим по деревянному мосту через ледяной ручей. Скоро будем на месте. Когда-то здесь была ничья земля, впоследствии кем-то захваченная. Сегодня она снова ничья.

Мы одолжим ее ненадолго у леса, ручья, травы, деревьев, росы. Одолжим у птиц, диких зверей лесных, одолжим — и скоро вернем.

1  Письмо. (Пер. здесь и далее с якутского языка).

2  В треугольник свернутый листок, внутри — иностранные слова. Это ты написала мне на латинице письмо.

Я не смогла его прочесть и, стыдясь этого, убежала в темноту.

Убежала и вошла в солнечный двор, там ты — кормишь телят размоченными в молоке хлебными корками, вяжешь что-то из конского волоса, доишь коров и, дразня, отправляешь тонкую струю молока мне в лицо…

3  Бабочка, мотылек. В указанной песне есть слова — «үрүмэччи маҥан ат» (поэт.) конь — белый мотылек.

4  Мутовка.

5  Пер. с англ. яз. — Моя дорогая, мои воспоминания — словно пустой разграбленный погреб.

Когда вас отправили на Север ловить рыбу для фронта, ты спрятала все чороны в погреб, их было так много, что они заполняли собой все видимое пространство. Вернувшись, вы ничего не нашли.

Мама показывает мне остатки серебряного пояса и сломанную ложку — все, что осталось с тех времен.

Когда я использую латинский алфавит, я словно становлюсь ближе к тебе. И когда я вижу лапы моей собаки, я думаю о заячьих лапках, которыми ты подметала сор у печки, и снова — стою посреди нашего солнечного двора.

Потерянные чороны возвращаются к тебе — полные кумыса — и я надеюсь встретить тебя на праздновании Ысыаха — когда и моя жизнь превратится в пунктир.

6  Я тебя тоже люблю, бабушка (старая якутская графика на основе латиницы).

7 «Всадник! Всадник!»

8  Дэйбиир (як. яз.) — махалка, отпугивающая комаров.

9  Анкилозирующий спондилит (лат.).

10  Зачастую так в Якутске называют 4–5-этажные крупнопанельные дома 70–80-х годов постройки. При этом все каменные дома из-за вечной мерзлоты строятся на сваях.

11 Пер. с англ. яз. — И хотя она была старше меня на 10 лет, я узнавала в ней себя в 10, 12, 14 лет — в то время я почти всегда жила в своем мире — сейчас из меня это почти выбито — я почти забыла, каково это — быть в этом мире — но жить в своем — так вот однажды я увидела, как ты склонилась над экраном своего телефона и на несколько минут исчезла, стала невидимой

и хотя мы не были одни — мы почти никогда не бываем с ней одни — кто-то третий, иногда очень внимательный, всегда наблюдает — все же мне хочется думать, что только для меня одной было это маленькое чудо

и оно, не стыдясь себя, открывается —

написав это, я тоже открылась.

12  WASD  — клавиши традиционно используемые в компьютерных играх. Являются аналогами клавиш «вверх», «влево», «вниз», «вправо».

13 В аласе. Алас (якут. алаас) — типичное для равнинной Якутии геологическое образование и форма рельефа. Образуется при вытаивании подземных льдов (термокарст), усадке грунта и горных пород и т.д. Низина аласа обычно покрыта заболоченным озером, а склоны — лугово-степной растительностью. Поселения якутов находятся главным образом в аласах. Википедия. Свободная энциклопедия. — Режим доступа: https://ru.wikipedia.org/wiki/Алас_(форма_рельефа) (дата обращения: 04.06.2020).

14 Оhуохай (як. яз.) — традиционный круговой танец якутов, сопровождающийся хоровым пением-импровизацией участников.

15 Почтенные запевалы.

16 Написано по мотивам дневниковых записей женщины, пишущей под ником Gortenzia на сайте Dnevniki.Ykt.Ru. Gortenzia.— Режим доступа: https://dnevniki.ykt.ru/Gortenzia (дата обращения: 05.07.2020).

17  Симир (якут. симиир) — кожаный бурдюк, в котором готовят кумыс.

18  Бырпах (якут. быырпах) — сладкий кисломолочный напиток.

19 На кого поставишь? Кем будешь?

20 Завтра будет новый день! В дословном переводе: завтра тоже солнце вырастет.

21 Девочка. Также: форма обращения к девушке.