ОБЩЕСТВО

Об авторе | Александр Ильич Музыкантский родился в 1941 году. Заведующий кафедрой информационного обеспечения внешней политики факультета мировой политики МГУ имени М.В. Ломоносова, председатель правления Фонда «Российский общественно-политический центр». В 1991–2000 годах — префект Центрального административного округа города Москвы. В 2000–2004 годах — министр Правительства Москвы по вопросам информации и общественно-политическим связям и председатель совета директоров канала «ТВ Центр». В 2009–2014 годах — уполномоченный по правам человека в городе Москве.

От автора | В основу статьи положена лекция, прочитанная в июле 2009 года на Летней математической школе «Современная математика» в городе Дубна. Тогда же и был написан этот текст. В сильно сокращенном виде он был опубликован 27 июня 2011 года в № 25 журнала «Огонек». В настоящую публикацию внесены лишь некоторые правки, связанные с изменением числа управ в Москве, числа субъектов Федерации в России и т.п.

Александр Музыкантский

Избирать или назначать

к новейшей истории кладбища Sainte-Genevieve des Bois

Должен, прежде всего, рассеять недоумения, которые может вызвать заголовок. Может, кто-то подумал, что ниже будет рассматриваться вопрос, назначать или избирать покойников кладбища Sainte-Genevieve des Bois. Нет, речь пойдет совсем о другом.

Для меня эта история началась в 1991 году. Тогда много новых процессов проходило в стране и в Москве. В частности, наряду с другими, проходил процесс возвращения конфессиям культовых зданий. К тому времени в столице было немногим больше сорока действующих православных храмов, лет десять назад количество церквей составляло 570–580, а сейчас их число превышает 1100. Не все из них старые, возвращенные — многие вновь построены, некоторые восстановлены на месте разрушенных, но, тем не менее, таковы реальные масштабы процесса.

Среди прочих в 1991 году из посольства Франции в Правительство Москвы поступила бумага о том, что на улице Малая Лубянка есть католический храм Св. Людовика. Он был построен в 1830 году по проекту Доменико Жилярди на деньги французских католиков, живших в Москве. (Между прочим, храм Св. Людовика знаменит тем, что он является единственным католическим храмом в городе, службы в котором не прекращались все годы советской власти.) С этим зданием возникли какие-то сложные имущественные отношения, и посольство просило принять решение о передаче его французской общине, которая к тому времени уже возобновила свою деятельность в столице. Правительство Москвы согласовало вопрос со всеми заинтересованными ведомствами (все-таки Малая Лубянка, там в то время в округе множество зданий занимали весьма почтенные учреждения), и довольно скоро было принято решение удовлетворить просьбу посольства.

Думали, что на этом вопрос закончился, но из посольства пришло новое письмо, которое начиналось с благодарностей, что так быстро откликнулись. А далее сообщалось, что кроме храма там еще много зданий в этом районе принадлежали французской общине, там до революции целая французская колония была. Московские французы почему-то эти места любили. В письме говорилось, что все здания передать, понятно, невозможно, но вот одно из них (я даже адрес точный могу назвать: тогда это называлось улица Мархлевского, а сейчас — Милютинский переулок, дом 7а) они очень просят вернуть, потому что в этом здании планируется устроить Большой французский лицей для франкоговорящих детей, проживающих в Москве. Просьба тоже имела исторические предпосылки, поскольку с конца XIX века в этом здании располагались приходские училища того самого храма Св. Людовика.

Дом был, конечно же, занят разными организациями. Освободить какое-либо здание в центре города в любом случае всегда трудно, а особенно в Москве в начале 1990-х. Ну, ответили, что как-нибудь решим, подумаем. Вообще-то этот дом на улице Мархлевского в то время доброго слова не стоил: примерно 5 тысяч квадратных метров, давно нуждается в капитальном ремонте, кругом плотная застройка, дворовой территории нет, места для спортплощадки нет — как там детям учиться? Думали, французы на этом успокоятся. Но нет, они продолжали писать. И даже более того… Мэром Парижа тогда был Жак Ширак. Во время визита в Москву он поставил этот вопрос перед Юрием Лужковым, и еще он встречался с премьером Виктором Черномырдиным и опять тот же вопрос поставил. Ему все отвечали: хорошо-хорошо, отдадим, возвратим. Но особых шевелений по решению проблемы не происходило. В 1995 году Ширак избирается президентом Франции, и вопрос поднимается уже на самый высокий уровень. Приезжает какая-либо наша делегация — Ельцин, Черномырдин или Лужков — в Париж, в программу встречи включается вопрос о создании Большого французского лицея в Москве. Что-то надо говорить. Что-то надо решать. В Москву приезжают французские делегации — опять этот вопрос в повестке дня.

Лужков предложил: «Давай напишем в наше посольство в Париже: может, чего-нибудь они могут нам отдать в таком же состоянии, что-то нам до революции принадлежало, тогда баш на баш, не так обидно будет». Написали, получили быстро ответ, что ничего похожего нет. Как потом оказалось, ответ неправильный. Было что у них просить, и можно было бы поторговаться. Но тогда написали: нет. Ну, нет, так нет. К тому времени президент Франции во время встречи с Ельциным в Париже еще раз этот вопрос поставил, и Ельцин пообещал. Написал Лужкову бумагу: давайте не жмитесь, мол, я обещал. Раз президент сказал, значит, вопрос решенный. Начали освобождать дом, переселять организации.

Тут в нашей истории появляется новый человек — Михаил Александрович Федотов. Известный человек — один из авторов Закона о печати, принятого в 1990 году. Михаила тогда назначили послом России в ЮНЕСКО, и, когда он осенью 1993 года уезжал в Париж к новому месту работы, я рассказал ему эту историю. Он говорит: «Слушай, ну там посольство, конечно, не хочет этим заниматься, ну и ладно. А вы попросите, чтобы Франция объявила кладбище Sainte-Genevieve des Bois мемориальным».

Вот тут первый раз появляется главный герой нашего рассказа, и самое время рассказать о нем несколько слов. Городок Сент-Женевьев-де-Буа расположен примерно в 25 километрах к югу от Парижа. И так сложилось, что с 1927–1929 годов кладбище этого городка стало традиционным местом захоронения персон российской эмиграции, эмиграции первой волны. Мережковский и Гиппиус там захоронены, Бунин, военные и церковные деятели, дипломаты, поэты и философы Серебряного века, ученые и политики… А поскольку русская эмиграция волнами идет, то из следующей волны там появляются могилы таких людей, как Александр Галич, Рудольф Нуреев, Виктор Некрасов, Андрей Тарковский. Всего там примерно 7 тысяч русских захоронений. Это действительно место сосредоточения нашей исторической памяти — самый большой русский некрополь за пределами России. Но поскольку за могилами давно никто не ухаживает, мест­ная власть поступает, как считает нужным в интересах местного населения: за­брошенные могилы исчезают, на их месте хоронят других и т.д.

Вот это кладбище, то есть его русскую часть, Михаил Федотов и предложил сделать мемориальным — вернее, обратиться с соответствующей просьбой к французским властям. Мысль всем понравилась, и переписка оживилась: они нам — о Большом французском лицее, чтобы его открыли в Москве, а мы им — о кладбище Sainte-Genevieve des Bois, чтобы его объявили мемориальным. Президент Ширак говорит: «Обязательно сделаем, мы же понимаем: это историче­ская память, культурное наследие. Сделаем-сделаем». Но дело не двигается.

Тем временем дом в Милютинском освободили. В августе 1997 года было заключено соглашение между Правительством РФ и Правительством Франции о предоставлении здания под Большой французский лицей в Москве. Предстояла процедура официальной передачи. Тоже интересная история. В начале сентября 1997 года президент Ширак посетил Москву с официальным визитом, и буквально накануне нам сообщили, что он выразил желание принять личное участие в церемонии передачи. Видно, так много слышал об этом здании, что решил сам на него взглянуть. Я туда приехал за полчаса до начала церемонии. Переулок узенький, две машины с трудом расходятся. Но с этим ничего не поделаешь, движение, конечно, перекрыли, пешеходов придержали. Правда, выяснилось одно не совсем приятное обстоятельство. Дело в том, что напротив, прямо ровно напротив передаваемого здания, — овощная база. Дело происходило в начале сентября, а на базе с прошлой осени еще осталась какая-то капуста. Можете представить ароматы… Подъехал Лужков, оценил ситуацию. Звонит своему министру Владимиру Малышкову, отвечавшему за потребительский рынок, спрашивает: «Это твоя база на Милютинском?» Тот хотел отговориться: «Какая? Почему моя? Вроде не моя». — «Твоя, твоя! — говорит Лужков. — Чтоб завтра тут духу не было». А уже прибывает президентский кортеж. Жак Ширак вышел из машины. Потянул носом воздух, покрутил головой. Но из следующей машины уже выбегает помощник и на ходу показывает на здание. Длинное аристократическое лицо Ширака еще больше вытянулось. Он, наверное, несколько по-другому представлял себе здание, за которое боролся пять лет на самом высоком уровне. Но делать нечего. Президент поприветствовал собравшихся, поблагодарил за решение вопроса, подтвердил, что здесь будет открыт Большой французский лицей, попрощался и уехал.

Потом французы еще года два–три искали деньги на реконструкцию, на переоборудование. Я, помню, даже писал в посольство, что не надо отодвигать открытие лицея вглубь третьего тысячелетия. Наконец, деньги нашли, проект согласовали. В конце 2003 года Большой французский лицей в Москве был открыт, он и сейчас работает. Мимо будете проходить, можете его увидеть.

А с кладбищем еще долго не получалось, хотя все наши руководители ставили вопрос перед президентом Франции. Президент отвечает: «Да-да, конечно-конечно», — и ничего не происходило. В конце 1990-х я оказался в Париже и был у посла России во Франции. Тогда послом был Юрий Алексеевич Рыжов, совершенно замечательный человек. Академик, специалист по летательным аппаратам, космосу и прочему, долгое время был ректором МАИ. А в 1992 году поехал послом во Францию и там работал целых шесть лет. Я ему описал ситуацию, сказал, что президент обещает, что президенту стоит подписать указ: учитывая, что кладбище представляет историческое значение и так далее, объявить его мемориальным. Рыжов говорит: «Я примерно догадываюсь, что происходит, но давайте послушаем специалиста». И приглашает Юрия Ильича Рубинского. Рубинский занимал в то время должность первого советника, уже лет двадцать работал во Франции и был больше француз, чем многие французы, Францию и Париж знал великолепно. Я еще раз повторил свой рассказ, и Юрий Ильич ответил: «Да все ясно, сейчас я вам все объясню».

Прежде чем сказать, что же объяснил нам Рубинский, нужно сделать маленькое, но весьма важное отступление. Нужно объяснить, как устроено француз­ское государство административно-территориально и как оно устроено законодательно.

Франция — большая страна (население — примерно 67 миллионов человек). Как и любое подобное государство, Франция не может существовать без административно-территориального деления. Самые маленькие административные образования во Франции — коммуны. Коммун там огромное количество, их примерно 35–36 тысяч, это что-то типа наших сельсоветов, это маленькие городки, деревни. Может быть коммуна с населением всего 400–500 человек, есть и более крупные коммуны. Территориально коммуны — это фактически бывшие приходы католической церкви, и существовали они, исполняя некоторые функции местного самоуправления, еще в феодальной Франции. Более крупные субъекты — департаменты. Сегодня их 101, включая пять заморских. Это тоже много, управлять трудно, поэтому сколько-то департаментов объединяются в регионы. Регионов с учетом заморских — 18. Эти три уровня во Франции носят собирательное название — территориальные общности. А следующий — уже государственный уровень: президент, парламент, министерства, высшие органы судебной власти.

Каждый, кто эту картину себе представит, скажет, что получается нормальная иерархия. Так практически все крупные государства устроены. Можно провести аналогию с Россией. Здесь та же самая картина. На самом нижнем уровне — муниципалитеты, сельсоветы, но их поменьше, конечно, чем во Франции. Очередной уровень — то, что у нас называется субъектами Федерации, их у нас 85. Это в каком-то смысле аналог французских департаментов. Следующий уровень у нас довольно-таки слабо выражен. В России это федеральные округа. Их у нас восемь: Центральный, Северо-Западный и т.д. И самый высокий уровень — государство (президент, Федеральное собрание, министерства).

Во Франции, правда, еще есть надгосударственный уровень в связи с тем, что она входит в Европейский союз (Европарламент, Еврокомиссия и другие). У нас такого уровня нет (в СНГ никаких надгосударственных структур не создано, и в ШОС, и в ЕАЭС — тоже).

Для нормальной жизни нужно, чтобы существовало какое-то начальство. Во Франции это происходит путем прямых, равных и тайных выборов на всех уровнях власти. На местных и коммунальных выборах каждый гражданин выбирает Совет коммуны, Совет департамента и Совет региона. (Как происходят выборы в России, пояснять не буду для экономии места.)

Получается, если отвлечься от деталей процедуры выборов, две весьма похожие картинки. Две типично иерархические структуры. Но это иерархия исключительно территориальная. Территориальные общности, конечно же, вложены друг в друга. Такая-то коммуна (муниципалитет) территориально входит в такой-то департамент (субъект Федерации). Такой-то департамент (субъект Федерации) территориально входит в такой-то регион (федеральный округ).

Но всякая аналогия пропадает, как только мы от территориального аспекта переходим к управленческому, когда от вопросов территориальной вложенно­сти мы переходим к вопросам административного подчинения. Здесь уже во Франции никакой иерархии, никакой подчиненности для избранных советов территориальных общностей нет. Главное слово здесь — компетенции.За каждым уровнем территориальной власти законодательно закреплен свой список прав и обязанностей. Это и есть компетенции данного уровня власти. Компетенции прописаны очень четко и языком, понятным и самой власти, и избирателям.

Если попробовать провести параллель с Россией, то параллели не получается. У нас зачастую и не поймешь, кто на каком уровне должен решать какой вопрос. Возьмем для наглядности Москву. Здесь мы имеем уровень районных управ и администраций поселений (в столице 125 районов и 21 поселение, и их главы назначаются мэром), есть префектуры административных округов (их 12, и префекты тоже назначаются мэром), есть мэр, который избирается жителями города¹ , и есть еще федеральный уровень. (Причем, в соответствии с москов­ским законодательством, префект может отменить решение главы управы, входящей в его префектуру, мэр может отменить решение префекта, ну а что глава государства может сделать с мэром города — этого, видимо, и напоминать не надо.) Вот жители и начинают мучиться со своими вопросами. Пошли к главе управы: «Это вы разрешили стройку у нас прямо под окнами?», а тот говорит: «Нет, это не я, это не мой вопрос». Идут к префекту, он говорит: «Это вообще не я, так мэр решил». Пишут мэру. Вот так и ходят, так и пишут.

Во Франции такого быть не может по определению. Поскольку действия должностных лиц определяются законодательно прописанными и общеизвестными компетенциями. Например, все дороги делятся по принадлежности. Это — коммунальная дорога, другая дорога — уровень ответственности департамента, а какие-то магистрали — ответственность регионов. Значит, за состояние вот этих конкретных дорог отвечает мэр коммуны. И все жители знают, какая дорога чья. И если ямы и ухабы на какой-то конкретной дороге, то сразу ясно, кто за это отвечает, а с кого спрашивать за яму вовсе даже не нужно. И никто из начальства не сможет ответить, что эта дорога не моя, или что ему денег не дали, что кто-то ремонт этой дороги в план на текущий год не включил, хотя он и просил, и т.п.

Или возьмем, допустим, образование. Коммуна отвечает за начальные школы. Строительство начальной школы — компетенция коммуны, потому что жители, которые там живут, лучше кого-либо знают, нужна ли им школа, расширить нужно школу или уменьшить. Вот эти тысяча или пятьсот жителей коммуны и решают, нужно ли построить новое здание и где или, может быть, лучше отремонтировать существующее. Департаменты отвечают за следующий уровень — за колледжи. Регионы отвечают за лицеи. За университеты отвечает государство.

И подобным образом расписаны все полномочия, это и называется компетенцией. Эти полномочия обеспечиваются финансированием, системой налогового законодательства. Для каждой территориальной общности есть свои местные налоги, ставку которых определяет соответствующий совет. Есть, конечно, система финансовых субсидий. Но это уже детали. И такая система действует еще чуть ли не со времен Гражданского кодекса Наполеона. Во всяком случае, сегодня действует с некоторыми поправками Закон о местном самоуправлении, принятый в 1891 году.

А чтобы четче понять, как эта система управления работает и почему она не является иерархической, нужно упомянуть еще два фундаментальных принципа.

1.Решения, принятые на любом уровне в рамках своих компетенций, не должны согласовываться ни с каким «вышестоящим» руководителем.

2. Никто из «вышестоящих» руководителей не может такое решение отменить.

Допустим, мэр (совет коммуны) принимает решение построить здание новой начальной школы. В совете коммуны сами выбирают для него место, подключают архитекторов, заключают с ними договор, платят деньги из своего бюджета либо берут кредиты и строят. И мэр коммуны не должен этот вопрос ни с кем согласовывать. Это раз. А во-вторых, это решение никто не может отменить. Не может какой-нибудь «начальник» мимо проехать и сказать: «Что это они тут начали строить? Школу? Нет, не нужно здесь школы, надо отменить».

А оценку деятельности мэра и всего совета коммуны дают избиратели на ближайших выборах. И мэр не сможет им сказать в своем отчете: «Это мне не согласовали, это мне не разрешили, это мне отменили». Вы чувствуете некоторую разницу по сравнению с тем, что в нашем отечестве происходит?

А если после прочтения сложилось впечатление, что Франция до того децентрализованное государство, что вот-вот рассыплется на регионы, департаменты и коммуны, то это мнение ошибочно. Франция, напротив, в высшей степени централизованное государство. За единообразным применением законов следят префекты, централизованно назначаемые в каждый регион и в каждый департамент. Бюджетными дотациями занимается министерство финансов. Все учебные программы утверждаются министерством просвещения, и оно же контролирует их исполнение. И так далее. И есть еще, разумеется, судебная вертикаль и вертикаль органов внутренних дел. И, тем не менее, все эти «вертикали» ни в коем случае не покушаются на самостоятельность советов территориальных общностей, пока они действуют в рамках своих компетенций.

А теперь послушаем, что же рассказал первый секретарь нашего посольства Юрий Рубинский в ответ на недоумение по поводу того, почему же президент Франции так неприлично долго тянет с реализацией своего обещания по объявлению кладбища Sainte-Genevieve des Bois мемориальным: «Что такое Сент-Женевьев-де-Буа? Это маленький городок, жителей всего тысяч 30, где, как и положено, есть свой избранный мэр. Далее, в соответствии с законодательством Франции, управление кладбищами входит в компетенцию самого низкого уровня, в компетенцию коммуны. Коммуна должна смотреть, сколько земли нужно, может быть, люди стали чаще помирать, надо расширить кладбище, или, наоборот, сузить, или еще что-то. Почему в данном случае никто этого вопроса решить не может? Действующий сейчас мэр города — коммунист. Там традиция такая: они в этом городке мэра избирают из коммунистов еще со времен Народного фронта. И как коммунист он не любит этих белогвардейцев, которые на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа прямо рядами лежат: корниловцы, марковцы, дроздовцы. Жители знают, что он их не любит, потому что перед выборами — он там на сколько-то лет выбирается — там конкуренция политиче­ских партий — каждый кандидат свою программу излагает, и, конечно, время от времени возникает вопрос: а давайте кладбище сделаем мемориальным. И каждый кандидат говорит: я — за, я — против. И кого-то выбирают по предпочтению жителей. Последний раз выбрали коммуниста. Президент или кто-то из его администрации, видимо, к мэру с этим вопросом обращались. Но не помогло». — «Ну и что, ничего нельзя сделать?» — «Почему нельзя? Примерно через два года очередные муниципальные выборы. Выберут, скорее всего, другого, тот по-другому к этому вопросу относится. С ним, наверное, можно будет договориться. Вы поймите ситуацию. Президент Ширак может пользоваться каким угодно авторитетом, его рейтинг может зашкаливать за 100 процентов. Но если он подпишет какой-нибудь указ, декрет о том, что кладбище Sainte-Genevieve des Bois, учитывая огромную историческую значимость, принимая во внимание многочисленные обращения и т.д., объявить мемориальным, то декрет этот доживет ровно до того момента, как он попадет на стол соответствующей судебной инстанции. Там его отменят сразу же. И не потому, что такое решение неправильно по сути, что не нужно этого делать (подобный вопрос даже не будет рассматриваться), а потому, что такой указ нарушает распределение компетенций. В компетенцию президента управление кладбищами не входит. Это и есть принцип разделения властей. Не в смысле законодательной, исполнительной и судебной (такое разделение во Франции тоже работает), а в смысле разделения власти государственной и местного самоуправления. Этот принцип во Франции работает самым железным образом».

Все стало более-менее понятно. Единственная надежда на нового мэра. Оставалось только ждать.

Как же продолжилась и чем закончилась эта история? Во-первых, в ноябре 2000 года кладбище посетил президент Путин с супругой во время государственного визита во Францию. Это была сенсация. Его встречали чуть ли не все жители города. Ранее никто из советских или российских руководителей этого кладбища не посещал. Путин возложил цветы к нескольким могилам. Он сказал, что кладбище — это наша история, что мы не должны его забывать. Сторонники объявления русской части кладбища мемориалом получили значимую поддержку.

И все-таки эта история продолжалась еще несколько лет. Только в феврале 2008 года мэр города (конечно же, уже другой) Оливье Леонард сообщил, что «французская сторона получила средства, выделенные Россией за аренду мест на кладбище в Sainte-Genevieve des Bois, где похоронены русские эмигранты, среди которых многие известные деятели». Комментируя это сообщение, советник по культуре нашего посольства в Париже сообщил, что «уже несколько лет назад посольство России во Франции и мэрия Sainte-Genevieve des Bois начали совместную работу, чтобы прояснить вопрос со статусом русских захоронений на французском муниципальном кладбище Sainte-Genevieve des Bois».

И наверняка это был один из вопросов, который обсуждался жителями перед очередными коммунальными выборами в городе. Там на каждых выборах в течение многих лет возникал вопрос, как поступить с кладбищем. Вот один из кандидатов среди прочего и предложил такой вариант. Этот вариант был одобрен жителями, и кандидат стал мэром.

Сколько заплатили? Вот точная справка: «Платеж в размере 692 712 евро в городской бюджет Sainte-Genevieve des Bois позволит сократить задолженность по арендной плате за прошедшие годы, и эти средства еще покроют арендную плату за несколько лет вперед». Соответствующее распоряжение подписал премьер-министр России, в ту пору Виктор Зубков² .

Хотелось бы обратить внимание на два момента. Во-первых, все платежи поступили в бюджет города Сен-Женевьев-де-Буа, поскольку по французскому законодательству земля под кладбищем принадлежит муниципальным властям, и только они и могут взимать плату за ее аренду.

Во-вторых, обратите внимание, посольство Великой России вело переговоры не с президентом Франции, не с Елисейским дворцом, и даже не с Министерством иностранных дел, а с мэрией города, в котором жителей-то всего 30 тысяч человек. (Вы можете себе представить, к примеру, мэра той же Балашихи или Долгопрудного или главу управы района Восточное Дегунино, которые ведут переговоры с МИДом Франции?) А все потому, что по-другому решить этот вопрос просто невозможно. Потому что, в соответствии с законодательством, во всей Франции кроме мэра этой коммуны нет ни одного должностного лица, которое могло бы решить этот вопрос.

Так закончилась эта история, начавшаяся для меня еще в 1990-х. Хотя вопрос о создании русского мемориала на кладбище Sainte-Genevieve des Bois неод­нократно поднимался общественностью еще в советское время. Но тогда до серьезного обсуждения этого вопроса с французской стороной дело не доходило. Не знаю, быть может, менталитет высоких советских чиновников не допускал даже мысли о переговорах с мэром городка с 30-тысячным населением. Впрочем, я могу и ошибаться. Возможно, главная причина в том, что на кладбище в Sainte-Genevieve des Bois похоронены русские эмигранты: борцы Белого движения, диссиденты, пассажиры философских пароходов. Лишь считаные единицы из них были тогда причислены к советскому пантеону.

Но, так или иначе, вопрос решился. Россия вносит в бюджет города Сент-Женевьев-де-Буа арендную плату, а русская историческая часть кладбища становится мемориальной. И все довольны: и жители России, которые сохранили, сберегли свою историческую память, и жители Сент-Женевьев-де-Буа, которые получают деньги за аренду земли. Да еще это кладбище стало местом паломничества многих русских людей, посещающих Францию.

Все хорошо, но возникают вопросы, связанные с бросающимися в глаза отличиями в организации жизни во Франции и в России. У нас действительно иерархия управления в самом прямом смысле этого слова. У нас каждый начальник, начиная с самого мелкого, принимая какое-то решение, если он не хочет, чтобы потом отменили или его решение, или его самого, должен постараться его с вышестоящими организациями согласовать, провентилировать, получить разрешение. С другой стороны, любой начальник покрупнее может принять любое решение в отношении действий любого начальника на нижележащих уровнях. И практически все начальники на всех уровнях назначаются, а не избираются, поэтому чувствуют свою громадную ответственность перед начальниками, их назначившими и лишь в очень небольшой степени перед населением. Эта иерархия, которую в последнее время называют вертикалью власти, от самого верха до самого низа пронизывает все уровни управления, и считается, что в России она единственно эффективна. Считается, что она обеспечивает больше порядка. В общем, это совершенная утопия.

Во Франции, как видим, ситуация совсем другая: каждый начальник от президента до мэра коммуны избирается, каждый начальник совершенно самостоятелен в рамках своих очерченных законом компетенций и подотчетен избравшему его населению — а порядка в вопросах управления не меньше, чем у нас.

Теперь осталось обсудить последний вопрос — тот, который вынесен в заголовок: так избирать этих начальников или назначать. Исходя из того, что написано выше, хотелось обратить внимание на следующие моменты.

Во-первых, просто ставить вопрос, избирать или назначать, просто говорить: давайте выбирать — это лучше, чем назначать, или, наоборот, говорить, что назначать всегда лучше, чем избирать, — все это в отрыве от организации всей системы власти довольно бессмысленно.

Главное — это принципы организации власти.

Если должностное лицо обладает законодательно закрепленным набором компетенций, если оно в рамках этих компетенций может принимать самостоятельные решения и ни с кем не обязано их согласовывать, если никто не может отменить эти его решения, то, конечно, его надо избирать. А оценивать его будут избиратели, потому что они понимают, что он мог сделать, оставаясь в рамках своих компетенций, и что он фактически сделал. Эта начальная школа, эти дороги, зеленые насаждения, кладбище — все это в рамках твоих компетенций — и все это в порядке, тогда мы тебя еще раз выберем. А если нас эта твоя работа не устраивает — тогда извини. И при этом за такие-то и такие-то нерешенные наши вопросы мы с тебя и спрашивать не можем — это не твоя компетенция, и мы это прекрасно понимаем.

Если же система власти устроена таким образом, что должностное лицо находится фактически в статусе подчиненного и должно согласовывать все свои решения с вышестоящим начальником, если этот начальник и любой расположенный на еще более высоком уровне иерархии может решения отменить, или изменить, или, в конце концов, уволить нижестоящего начальника, зачем тогда такое должностное лицо избирать? Его надо назначать. И отвечать такой назначенец будет перед назначившим его начальником, а население будет как бы ни при чем.

Почему в России сложилась одна система, а во Франции — другая, и можно ли говорить, что одна из них априори более эффективна, — вопросы важные и интересные, и на них можно попробовать дать ответы. Но это уже другая тема, непосредственно к кладбищу Sainte-Genevieve des Bois отношения не имеющая.

1 В 2006–2012 годах мэр Москвы не избирался народом, а наделялся Мосгордумой полномочиями по представлению президента.

2  Распоряжение Правительства РФ от 20.12.2007 № 1866-р «О перечислении добровольного взноса Российской Федерации государственному казначейству Французской Республики в счет погашения задолженности за аренду участков для захоронения соотечественников на кладбище г. Сен-Женевьев-де-Буа».