|
|
|
Евгений Бачурин
Улыбка Клавдии Васильевны
Евгений Бачурин
Улыбка Клавдии Васильевны
Родные просторы
Там, где синие реки текут подо мной,
Размывая кисель берегов,
И голодные птицы летят к берегам
Хлорофилловых зёрен искать,
Их догоняет мальчишеский крик,
И задумался в лодке старик, —
Столько рыбы водилось здесь
в старину,
А теперь не найдёшь ни одну.
Вот Матрёна несёт бидон с молоком —
В нём энергия листьев и трав.
“Закругляюсь, жена, —
говорит комбайнёр, —
Лишь не сжата полоска одна”.
А по мёртвой реке “Стенька Разин” —
буксир,
“Емельян Пугачёв” — сухогруз,
Разгулялись вдвоём
по просторам родным,
Вспоминают Советский Союз.
Ну и жизнь, господа, ну и век, земляки,
Электрический воздух звенит, —
Это новые песни поют у реки,
Солнце мутное встало в зенит.
И сдувает надежды с прокуренных ив
Политический ветер страны.
Автор смотрит на всё это,
руки скрестив,
Только видно его со спины.
Эксклюзивное интервью
— Ты зачем, Иван Петрович, с топором на дуб полез?
— Калориферы не греют, надо печку растоплять.
— Ты зачем, Иван Петрович, выбрал сук толщей себя?
— Говорят, энергокризис, запасём дровишек впрок.
— А зачем, Иван Петрович, ты сидишь лицом к стволу?
— А чтоб дерево видало погубителя сваво.
— Ну, так ты, Иван Петрович, душегуб и браконьер.
— Из таких, как мы, держава, ну а ты-то кто такой?
— Ты ж, Петрович, сук рубаешь, на котором сам сидишь.
— Я сижу в бронежилете и для храбрости поддал.
— Ну, а где ж охрана леса, лесники и егеря?
— Вон они сюды крадутся с электрической пилой.
Всех Петровичей Иванов по закону грабанут.
Всю Расею порубают — будем новую сажать. —
Ты зачем, Иван Петрович, ты чего, Иван Петрович,
Ты куда, Иван Петрович?..
Вперёдсмотрящий
Мы идём в сплошной колонне. Я пытаюсь заглянуть
Через головы и дальше,
Где-то там Вперёдсмотрящий
Нам указывает путь.
С прозорливостью присущей он не зря вперёд ушел.
Здесь не может быть подвоха,
Если нам сегодня плохо,
Завтра будет хорошо.
Я вытягиваю шею, ростом вышел не того;
Говорят, мужик он крепкий,
Жаль, что головы и кепки
Заслоняют мне его.
Всё равно ему доверье, досягаем он иль нет,
Потому что, как хотите,
Он вожак и вдохновитель
Наших доблестных побед.
В тесноте, но не в обиде, в темноте, но с огоньком
Мы за ним шагаем в ногу;
На него мы, как на Бога,
Полагаемся во всём.
Набираем темп и скорость, напирает задний ряд.
Эти задние не знают, —
Оттого и напирают, —
Что передние творят.
Есть, конечно, и такие, что покинули б ряды,
Но закон в строю железный:
Трепыхаться бесполезно —
Ни туды и ни сюды.
Темп и скорость нарастают, отдышаться не дают.
Остановишься — раздавят:
Эти задние не знают,
Что передние бегут.
Чем скорей, тем ближе к цели — так ведь надо понимать.
Говорят, что скоро вроде
К краю пропасти подходим —
Крылья будут выдавать.
Что ж, зато, по крайней мере, не свернули мы с пути.
Всё равно ему доверье,
Даже если в пух и перья
Надо будет обрасти.
Всё равно, как нам ни плохо, он — начало всех начал.
Здесь не может быть подвоха:
Подвела его эпоха,
Ну а он — не подкачал!
Не валяйте дурака
Если в жизни не везёт
И пиджак по швам ползёт,
А в душе озноб от сквозняка,
Потерпи, повремени,
Есть ещё такие дни,
Чтобы мы валяли дурака.
А дурак, он не дурак,
В норме у него пиджак,
И сидит он не на сквозняке,
Даже если вместе с тем
Он и глуп, и глух, и нем,
Всё так гармонично в дураке.
Вянет тело, слабнет слух,
Но зато крепчает дух
И не возбуждает женский пол,
И не знаешь, чту порой:
Биться в стену головой
Или лучше мордою об стол.
Факт, что горе от ума.
Соловки да Колыма.
Не уснёшь ни на одном боку.
Но твердят учителя:
Знание печали для,
А веселье только дураку.
Но бывают времена,
Где дурак садится на
Царство или президентский стул.
И народ идёт к нему
В цирк, в пивную и в тюрьму,
Чуя демократии разгул.
Несмотря на этот мрак,
Я смеялся, как дурак,
Думаю, разэтак вас, растак.
Умники во все века
Не валяли дурака,
Но зато их всех валял дурак.
Весенний гром
Там, где движется между нами пьяный и мусорный ветер,
А комплексы стен и башен стоят, как ящики стеклотары,
Там, где собрались вместе, бедные люди, как белые тени,
И домашние звери рядом, как младшие братья наши,
С мыслями о фиесте,
Вместе с детьми и песней
Вышли к весне.
А весна, она снова бродит, движется между нами,
То ли клочком надежды машет, то ли объявлена в рекламе,
Говорят, в этом году на ветках вырастут вместо листьев
Акции бирж и банков или компаний новых,
А налоги и билли будут краше
Лютиков и ромашек
В поле чудес.
Снова ласточка стучится в дверь, как нечаянная радость,
Предлагая двигаться вместе с нею в направлении тепла и лета,
Обещает запах жасмина вместо выбросов и бензина,
А запах сирени вместо порохового дыма,
И говорит, что не надо
Нам принимать за канонаду
Весенний гром.
Ночные мотыльки
Ночные мотыльки, зачем вы и откуда
летите к нам на свет, сгорая в тот же миг.
И сам я, Божья тварь, неведомое чудо,
козявка, а с умом, ничтожен, а велик.
И я хожу порой, большой, как царь природы,
и думаю, что прав во всём и всё могу,
а это только сон, улыбка глупой морды,
игра воздушных сил и радуга в мозгу.
Спохватится ли вдруг недремлющая совесть,
чтоб должный дать отпор соблазнам и страстям,
она всегда шумит, за душу беспокоясь,
и поздно, как всегда, и, как всегда, не там.
Гуляет наша плоть, одетая по моде,
до лампочки ей всё, ей всё до фонаря.
Но говорят, что есть поверие в народе:
кто слишком жизнь любил, тот прожил жизнь зазря.
Отбросим мелочь дел, поговорим о главном,
дымит вечерний чай, на даче, как в раю,
ночные мотыльки летят на пламя лампы
и падают, и я себя в них узнаю.
Бывает...
Бывает, человек войдёт и выйдет,
И никакого он следа не оставляет
Ни на снегу, ни в сердце, ни в веках.
А вот улыбка Клавдии Васильевны,
Её окутанные шалью плечи,
Часы архиерейские с причоком,
Крылатые, как бабочки, слова,
Когда-то обронённые за чаем,
Вошли в меня и тихо там живут...
И вот сижу седой я и косматый,
На всё махнул и ничего не помню,
Но голос вдруг её услышу
И смерти не боюсь.
|
|
