|
ВОЙНА ГУЛЯЕТ ПО РОССИИ
Александр Контарев
«Если только буду жив…»
из дневника (апрель — декабрь 1943 года)
1
У Александра Контарева в дневнике свой «календарь». И это не только день рождения, но и самые различные «годовщины»: ранения, встречи с любимой девушкой, первого поцелуя с ней и т.п. И это, надо сказать, очень помогает в реконструкции судьбы автора.
Вот то немногое, что удалось извлечь о Контареве из его дневника и наградного дела, счастливо нашедшегося на замечательном сайте «Подвиг народа»1 .
Александр Филиппович Контарев, украинец по национальности, родился 19 февраля 1918 года на Луганщине. Семья состояла из матери (умерла в 1946 году), сестры Нади и брата Вити2 . Отец во время войны находился на Урале, в Копейске — скорее всего, в производственной эвакуации.
Перед войной Алексей проучился три года в одном из техникумов Харькова — вероятно, в строительном3 . Там же, в Харькове, 1 декабря 1939 года он был призван Кагановическим райвоенкоматом в РККА.
Первые два года войны в сохранившихся тетрадках дневника совершенно не отражены. Похоже, что Контарев провел начало войны в штабе — и, видимо, Северо-Кавказского округа4 .
А затем — штрафбат, куда он попал прямехонько из тюрьмы как осужденный за «дезертирство»5 . Это, согласитесь, странно: откуда и куда мог «дезертировать» 23-летний парень, находясь столь далеко от линии фронта?
Моя гипотеза примитивна и ни на чем, кроме понимания характера Контарева и интуиции, не основывается: «дезертиром» Контарев стал в результате самоволки к девушке, с которой познакомился или переписывался!6
2
Военные дневники Контарева охватывают период в три с половиной года, — начиная с 30 апреля 1943 года и кончая 14 ноября 1946 года.
События, отразившиеся в нем, географически разворачиваются на гигантских просторах от Смоленщины до Восточной Пруссии и от Восточной Пруссии до Квантунского полуострова в Китае, завершаясь возвращением — через Дальний Восток и Сибирь — в Европейскую часть СССР.
Летом и осенью 1943 года записи шли практически ежедневно. Иной раз Контарев раскрывал блокнот прямо во время боя — с ума сойти!
Как и многие в ту войну, Контарев говорит и пишет о немцах в третьем лице единственного числа: «фриц», «немец». Но иной раз и вовсе безличное — «он»!
Человечески это очень интересный документ, в котором сам автор предстает в разных ипостасях, но чаще всего — в образе человека, постоянно ноющего и разобиженного на всех и вся.
По содержанию дневник распадается на три неравные части.
Первая — это пребывание Контарева в штрафниках, на острие ожесточенных летних и осенних атак на Смоленщине, в ходе Духовщино-Демидовской и Рудненской операций.
Штрафников в штрафные роты и штурмовые батальоны направляли по приговору трибунала на срок от одного до трех месяцев, после чего, — если оставались живы, — выводили из их состава. Если они получали ранение или орден, их восстанавливали в званиях и досрочно отзывали из штрафных соединений.
В первой части штрафрота Контарева медленно продвигается на запад — от смоленских городков Ярцево и Духовщины до подступов к Витебску, где дневник, собственно, и обрывается.
Общая статистика штрафников: выживал каждый второй! Статистика же по отделению Контарева, судя по его дневнику: едва ли не каждый двадцатый!
Контарев здесь сделал «карьеру»: «дорос» до командира отделения своей 46-й отдельной армейской штрафной роты. 13 июня комполка Черниченко представил Контарева к ордену. Вот описание его геройского поведения: «Несмотря на снятие судимости за 20 дней до боя 1.6.43 за высоту 260,1 Пречистенского района, т. Контарев категорически отказался перейти в другое подразделение, заявив: “Я с этими бойцами-нацменами пойду в бой мстить врагу за их злодеяния”. После артиллерийской подготовки и сигнала на атаку высоты, через 10 минут — первым со своим отделением ворвался в траншеи противника. В рукопашной схватке лично убил 5 солдат и 1 офицера. Противник переходил несколько раз в контратаки. В результате боев и умелого использования огня было истеблено его отделением 37 немецких солдат. Старший сержант т. Контарев, храбро защищая родную землю, убил лично 1 офицера и 20 солдат. Бесстрашный защитник Родины достоин правительственной награды — ордена Красной Звезды»7 .
Месяцем позже — 30 июля — был другой жаркий бой в Духовщинском районе — за высоту в районе деревни Вердино. За этот бой всей 134-й дивизии присвоили звание «Вердинской»8 .
Контарев все время на передовой или в двух шагах от нее, каждый день и каждый час его может накрыть смертью. В его восприятии постепенно нарабатывается удивительная связь, а скорее даже слитность, спаянность природы и войны. Вот характерная запись: «Стоял ночью на посту. Утром было тихо и спокойно, к вечеру началась жуткая канонада, ночью шел сильный дождь с грозой» (25 августа 1943 г.).
Одно из сквозных слов в дневнике — «игра». Это эвфемизм, и означает он не шахматы и даже не маневры, а элементарную атаку, то есть, в ситуации штрафника, — игру со смертью!
Поэтому императив его жизни на войне однозначен и элементарен — уцелеть в этой войне. Или одним словом — выжить!
Отсюда же — характернейшее сочетание трудносочетаемого: крайнего фатализма и крайней жизнеустремленности. «Если только буду жив…» — постоянный рефрен этой части дневника. Почти в каждой записи — фразочка о том, что запись эта последняя, что завтра его наверняка убьют и т.д. Эти фразочки — своего рода обереги, риторические заклинания против гибели.
Очень точно сказал об этом Алексей Симонов: «Любой, кто их (дневники. — П.П.) откроет, безусловно и сразу поймет, что они не были рассчитаны на публикацию, и это делает их особо ценным свидетельством времени, настроений, побудительных мотивов поступков. Я, например, прочитав немалую толику военных записок, документов, дневников и т.д., ни разу не встречал столь жестко и монотонно выписанного основного мотива жизни на войне: “завтра убьют — и все”. Под этот монотонный, как зубная боль, припев проходит вся фронтовая жизнь автора, Александра Контарева, двадцатипятилетнего жлоба и хама, занятого выживанием и только о нем думающего»9 .
3
Если верить представлению к ордену, то срок судимости, а стало быть, и обязательного пребывания Контарева в штрафной роте истекал 10 мая 1943 года. И тогда, если продолжать в это верить, он сам героически попросил оставить его на старом месте. Это настолько расходится с контаревским императивом «Только не умереть!», что поверить в это непросто. Скорее всего это риторическая фигура, прикрывающая незаконные манипуляции командиров, не желающих выпускать опытного и уцелевшего штрафника из своих рук. Номинально же — по бумагам — его переводят из штрафной роты в пехотную, а позднее и в артиллерийский дивизион.
Тем не менее осколка или пули не миновал и он. 18 ноября 1943 года под деревней Рыжково близ Рудни он получил серьезное ранение, после чего восемь месяцев провел в госпиталях — сначала в Сокольниках10 , а затем в Литве. Об этом уверенно говорит восьмимесячная прогалина в записях — разрыв между 1 декабря 1943-го и 27 июля 1944 года.
В марте 1944 года в госпитале Контарев познакомился и сошелся со своей роковой пассией — медсестрой Милой Ленской. Этот роман пробудил в Контареве самые светлые чувства и нешуточную привязанность.
Говоря о прогалине, все же поправимся: дневник наверняка велся и в месяцы лечения. Но дело в том, что два «госпитальных» блокнота Контарев по своей инициативе отдал Миле. «Логика» простая: проявление максимального доверия и, тем самым, проверка прочности и взаимности ее чувств.
В какой-то момент Контарев хотел дать ей и более ранний дневник — периода своей героической службы в штрафроте. Но отдавать ей этот оригинал стало ему жалко, и он — видимо, в госпитале же — начал переписывать его для подарка, одновременно его цензурируя. В результате сам дневник неожиданно не столько удвоился, сколько раздвоился! Наряду с «первым», аутентичным, ведшемся для себя, Контарев параллельно завел еще «второй» — для Милки и произведения на нее должного впечатления.
В этом «втором» он конспектирует «первый» с заметным сдвигом в сторону плохой советской военно-пропагандной литературы. Он отбрасывает мелкие детали, округляет события, в том числе и свой подвиг, но при этом — отдадим должное — ничего не допридумывает. Вместе с тем во «втором» изводе оказались записи — сделанные, возможно, по памяти — за те дни или группы дней, следов от которых в «первом» изводе не было.
По каким-то причинам этот «второй» медсестре отдан не был и остался вместе с «первым» у Контарева. Восстановить содержание госпитальных дневников, задепонированных у Милы, увы, нельзя, но составить себе представление о их характере по дневникам «постгоспитальным» вполне можно.
Собственно, с этого времени его реальная солдатская служба окончилась. Сначала — госпиталь, а после выздоровления Контарев еще долго находился в непонятном статусе при госпитале — кем-то вроде приживалы, посыльного, чертежника-картографа (три курса техникума как-никак!) и танцора в бригаде художественной самодеятельности11 .
В августе 1944 года, после какого-то проступка, его выписали из госпиталя и направили обратно в армию, в 139-ю сухопутную бригаду, но в самодеятельности оставили.
Уже в Порт-Артуре Контарев, вспоминая, обобщал: «…Опять штабная работа, опять протирал штаны, а кто в этом виноват, в основном я и именно потому что безумно хотелось дожить до того момента, когда кончится война, чтоб посмотреть на то, какой будет жизнь после этого» (запись от 11 февраля 1946 г.).
Короче — он неслыханный везунчик, этот Контарев! Поставленная самому себе четкая стратегическая задача — «Выжить, выжить и еще раз выжить!» — была им с блеском решена!
4
Какова же предыстория этой стопки тетрадей — дневников Александра Контарева?
К нам — ко мне и Николаю Поболю, с которым мы начинали работу над подготовкой этого дневника к печати, — они попали от писателя и правозащитника Алексея Симонова. Он их получил от Галины Евтушенко, которой, в свою очередь, они достались в 1978 году после развода с Евгением Евтушенко. Тот же, в свою очередь, получил их по почте в 1970-е годы12 . В 2004 году Алексей Симонов опубликовал выдержки из дневников в «Новой газете»13 .
Сама стопка состоит, условно, из двенадцати разнотипных блокнотов, пронумерованных, вероятно, не им самим. Нумерация условная еще и потому, что два первых и вполне самостоятельных блокнота носят один и тот же номер — 1, а блокноты с номерами с 8 по 11 составляют, по сути, единый блокнот. Тождественность номеров двух первых тетрадей понятна: это и есть те самые «первая» (аутентичная) и «вторая» (для Милы) версии. После их сличения друг с другом были выявлены зоны несовпадения, после чего фрагменты из «второй», отсутствующие в «первой», были добавлены в публикуемый текст, но даются курсивом. Сокращения обозначены отточием в угловых скобках.
Большим грамотеем Сашка Контарев с его незаконченным средним не был. Это отразилось на стилистике дневника, но в особенности на пунктуации оригинала. В предлагаемом читателю тексте «авторская» грамматика сохранена, а пунктуация осуществлена заново. Встречающиеся в оригинале сокращения раскрываются в тексте без оговорок.
В полном виде дневник Александра Контарева появится в моей новой книге «“Если только буду жив…” Двенадцать дневников военного времени», готовящейся к выходу в издательстве «Нестор-история». Это книга об эго-документах (документах личного происхождения) и книга из эго-документов. Ее эмпирическую ткань составят уникальные дневники, написанные представителями широкого типологического спектра участников и жертв войны — двух красноармейцев в действующей армии (особиста и штрафника — это и есть Контарев), одного коллаборанта, трех военнопленных, четырех остарбайтеров и двух лиц, переживших немецкую оккупацию, в том числе одной узницы гетто. Свое название — «Если только буду жив…» — книга получила по цитате-рефрену именно из контаревского дневника.
Павел Полян
Штрафная рота. Смоленщина
Апрель — декабрь 1943 года
[Первая тетрадь. 30.4 — 1.12.1943]
[Б.д.]. Сейчас начнется работа, чувствую себя довольно спокойно, возможно все кончится хорошо. Во всяком случае для развития успеха нам подбросят роту и танки. Все, кончаю.
30.IV.43 г. Пришли утром, до завтрака спали. После политинформация, в 12 пойдем на занятия «метание гранат» — это последняя генеральная репетиция перед боем. Вчера наступали под минометным огнем, а завтра идем на штурм высотки. Завтра это 31 апреля14 , многие из нас погибнут для того, чтоб эта высотка стала нашей. Я то же самое, иду со всеми. Хотя судимость с меня [будет] снята 20 мая, но несмотря на это меня оставили в штрафной роте.
12:00. Занятия. Бегаем как сумасшедшие, сейчас по высотке будут бить минометы.
[1 мая]. 1 мая — праздник весны и молодости — это ваш праздник. Желаем вам всем долгой, долгой жизни.
Желаю вам благополучно пережить тяжелые дни войны!
Ваша жизнь еще не успела начаться. У вас еще все впереди — и труд и любовь, и устройство своей жизни, но будет ли все это когда-нибудь? Сейчас на вашем жизненном пути стоит смерть. Вы погибаете раньше, чем начинаете жить. Другие будут жить в тех комнатах, где жили бы вы, другие будут работать на полях и за станками, а вас не будет вовсе.
Другие будут плыть на лодке по реке в теплый, летний вечер, греться на берегу реки под лучами июньского солнца — другие, не вы — вы будете гнить в земле. Другие будут обнимать женщин, смотреть им в глаза и целовать в теплые губы, — а вас будут есть черви.
В жизни будет, вернее, могло бы быть много хорошего, но вы сегодня обречены на неминуемую гибель.
Какой смысл гибнуть? Разве жизнь и молодость не самое ценное, что у вас есть? Сохраняйте свою жизнь. Смотрите смело и уверенно, вы потом всю жизнь будете благодарить судьбу.
[1?].VI. Ужас. Что вчера было, страшно вспомнить. Из тех, что действовали, остался я да Гриша Томилец с выбитыми глазами15 . Начну по порядку. В 3 ч. дня началась артподготовка, мы пошли на штурм высоты. Немец отвечает и крепко. Вскочили в окопы и поперли фрицев, перебили до хрена, начали закрепляться. Вдруг началась жуткая канонада, артподготовка, ну сейчас пойдет в контратаку. Так и есть, огонь перенес в глубину, бегут фрицы. Ну и началась работенка, сидишь да щелкаешь по одному, насчитал 25, контратака захлестнулась. Слева и справа у нас тоже действуют, немец перенес весь огонь туда, нам дал передохнуть. В 5 ч. вечера начал вторичную артподготовку, бьет и фугасами, и шрапнелью. Вой, визг, свист, треск жуткий, та же история, пошел в контратаку, но залег от огня нашей артиллерии, но все же еще 2-х успел снять.
Эх, черт возьми, если б вчера можно было писать дневник, чтобы описать все, что переживаешь во время боя, а вчера особенно был напряженный бой. Попробую так писать, как будто записываю во время боя. После второй контратаки небольшое затишье. Тихий, теплый, солнечный день. Кругом зеленая трава, деревья, а на нашей высоте все смешалось с землей. Жаворонок где-то высоко заливается, недалеко в кустах соловей свои трели рассыпает. Эх, как жить хочется, а там, где-то в тылу, сейчас народ веселится, даже к нам сейчас сюда доносятся песни, смех, крик.
Какая жуткая тишина, от нее сжимается все в комок. Хочется стать маленьким-маленьким, чтоб ничего не видеть и не слышать. Выстрелы немецкой артиллерии, вой снарядов и мин, взрыв, дым, пыль, все смешивается в общий гул. Артиллерия начинает бить чаще, подготовка к контратаке — это третья. Людей совсем мало, у меня уже двоих нет, лучшего моего друга Николая Осипова и татарина Шарипова, осталось 6 человек узбеков. Начинает темнеть, уже около часа бьет беспрерывно артиллерия, снаряды рвутся кругом и на земле, и в воздухе. Вот шумит снаряд, удар, не взорвался, второй, третий и не пересчитать. Два раза засыпало землей, оглушило взрывом, ничего не слышно. Наконец-то стали дальше рваться. Метрах в 150–200 поднялись немцы, человек 100–150, вот бегут, трещат автоматы, ну будет дело.
Почему пулемет молчит, неужели нет никого слева, вообще никакой стрельбы? Только мои чурки16 стреляют, а пользы от этого нет. Все, дело капут, пулемет испортился, осталось 6 винтовок да гранаты, хотя гранат много немецких. Бьет наша артиллерия и слева заработал пулемет, разбираю свой пулемет, пружина лопнула, фрицы залегли, слева начали стрелять винтовки, а пулемет заливается.
Ночь кончилась, 3-я контратака. Артналет еще больший и опять контратака. Откараскались17 кое-как, у меня осталось 4 со мной, пошел к комвзводу, попросил людей, ничего не дал, говорит, жди подкрепления. Сагитировал лейтенанта одного и двух бойцов, теперь дело пойдет. Только выскочили с окопa, чтоб перебежать в мой окоп, началась опять артподготовка, лейтенант с бойцами куда-то смылся. Пока я его искал, эти долбоскребы подпустили фрицев очень близко. Я заметил, но было поздно, подошли на 25–30 метров. Я подбежал к узбекам, а они спят, поднял и прогнал, а сам взялся за гранаты, выкинул я их тогда штук 20 немецких и четыре наших, а затем смылся и сам.
Перебежал к своим ребятам, где сидел комвзвода, политрук, Гриша Томилец, Костеренко и 2 бойца. Я им сообщил, что с правого фланга зашли фрицы. Комвзвода и политрук сразу же ушли, осталось нас пятеро. Костеренко Николай, он помкомвзвода, ушел куда-то, фриц начал шестую контратаку. Пришел Костеренко и сказал, что подошло пополнение и он пойдет за ним, только он ушел, как очередью из пулемета убило еще одного и Грине выбило глаз и оторвало нос, осталось нас двое слева и справа, в траншее рвутся гранаты. Перевязал глаза Грише, просит, чтоб я его увел, но ведь приказа-то нет об отходе.
Фрицы залегли в 30–40 метрах, бьем только наверняка, когда они делают перебежку, патроны кончаются, гранат осталось две, вот одна немецкая шлепнулась на бруствере и шипит, присели, она долго не рвалась, я вспомнил о том, что можно схватить и бросать их назад, можно успеть. Опять артподготовка, бьет очень крепко, значит, опять пойдет в контратаку, ну теперь все, конец, вдвоем ничего не сделаем, а подкрепления все нет. Светает, вот полетели гранаты: две шлепнулись у нас, одна в окопе, другая на бруствере, я схватил ту, что в окопе и послал назад, получилось удачно, и мне понравилось. Начал следить чтобы не прозевать, таким образом я выкинул к немцам еще пять штук, oдновременно стреляя по поднимающимся немцам, пока что укладываем всех на месте, еще ни один не перебежал. Второй парень хоть и узбек, но молодец, бьет без промаха, снял еще человек 10, считать некогда. Седьмую контратаку сорвали.
Уже светло, пришел Костеренко и привел пулеметчиков, только они начали устанавливать пулемет, как снайпер снял обоих, прибежал связной и сказал, чтоб отходили, второго моего напарника Караходжаева ранило, еле-еле ушли.
Все-таки неудачно получилось описание боя, всех острых моментов не смог как следует описать. После боя пришел и сразу же лег спать, проспал до вечера.
<…>
26.VI. <…> Ну теперь уж моя головушка свернется набок. Bначале этого месяца много писал докладных, чтоб меня направили по специальности командир танка, но ни от кого не получил ответа, все молчат, как будто воды набрали в рот. Сегодня еще написал докладную нач. 4 отд. 134 сд, но ответ, по-видимому, опоздает. Эх! Черт возьми, ах, как хочется жить, прав Маяковский, когда говорил: «И жизнь хороша, и жить хорошо».
Награду еще не получил, представили к «Красной Звезде»18 .
27.VI. Утро тихое, солнечное, тепло, соловьи заливаются вовсю, готовимся к бою. В 4 часа дня действуем, если вернусь, то опишу все…
Вот и все, бой окончился, так, ерунда, на этой высотке, оказалось, нет никого, только людей перебил паразит много — из батальоной разведки троих да из нашей группы человек пять.
31 июня. Я пока что командиром взвода ПТО19 , но это меня мало радует, ведь опять-таки я не по своей специальности пошел, а это еще хуже в тысячу раз от пехоты. Утром вызвали в полк, наконец-то получил сегодня награду20 , но опять-таки с моими докладными ничего не получилось, сколько ни писал, все безрезультатно. Пришел с полка, мне сообщили, что взвод находится на новом месте. На новом месте пока тихо и спокойно21 <…>
11 августа. Сегодня сообщили, что завтра будет игра на рассвете, это, по-видимому, последняя у меня, сейчас все приготовил, сложил в мешок, осталось дождаться завтрашнего утра. Что будет завтра? Недаром Ленский пел: «Что день грядущий мне готовит? Его напрасно мой ловит взор, В глубокой тьме таится он. Паду ли я стрелой пронзенный Иль мимо пролетит она…»22 .
Да, теперь она мимо не пролетит, а как раз попадет в меня, как все-таки жалко, что мало прожил и мало сделал, хотелось бы сделать что-то большее для нашей страны, но ничего не сделаешь: на войне без жертв не бывает.
Вот сейчас началась обычная симфония для передовой, беспрерывный вой снарядов и взрывы <…> Хотел Аннушке Беровой написать и отцу в Копейск, но не стоит расстраивать их раньше времени. Я думаю, что если кто найдет этот блокнот, то напишет им обо всем. Кончаю на этом писать, если останусь жив, то продолжу. «Прощай, прости, тебя я больше не увижу. Как хорошо сейчас на свете жить. Но ничего, пусть поживут другие, а я об этом и не стану больше тужить».
12 августа. Ночь прошла спокойно, утром узнал, что операцию отменили по какой-то причине. Как уж надоело все это: то готовиться, приготовились, откладывают, уж если начинать, так начинать, не раздумывая. Все равно один будет конец, да и кроме того — так надоели ожидания все эти <…>
13 августа. Все бомбит беспощадно. Вот только сейчас я понял свою беспомощность комвзвода. Авиация улетела, он начал бить с артиллерии прямой наводкой из минометов, наши молчат, как будто воды в рот набрали. Что будет дальше, не знаю. Хотя бы убило или ранило, или избавился совсем бы от этого кошмара, или отдохнул хотя бы немного! А все дело в том, что надо, надо тянуть пушку на себя, а люди отказываются, и опять-таки виновен я. Говорил об этом комиссару, говорил начальнику штаба, и все безрезультатно. Все говорят: тяните пушку и снаряды на себе, но ведь люди-то не лошади и не машина, что запряг и вези. Провезли километр, а дальше ни туда, ни сюда, что делать, хоть бери и стреляйся. Положение жуткое. Придется проститься и с орденом, и опять идти в штрафную, сначала начинать все. Идут опять самолеты, опять начнется катавасия. Скрыпуха23 ударила, а наши ни гугу. И так буду ждать что будет.
23 августа. <…> Жуткое одиночество, не с кем поговорить. Все, друзей нет никого: кто убит, кто ранен <…>
28 августа. Прошла ночь, вышли на исходную, он нас обнаружил и сделал артналет жуткий, да еще добавил 3 раза с шестиствольных минометов. В 8:30 начнется, сейчас бомбят самолеты, жуткая картина будет опять. Когда вспомнишь прошлое, волосы дыбом становятся, скорее бы бой, а там долбанет и все. Немец молчит, но это страшное молчание впоследствии выльется в страшный рев и вой снарядов и мин <…> Томительное ожидание трудно описать, то, что переживаешь, хочется много-много написать, а начнешь — писать нечего, да и к чему? Ведь все равно живым не будешь, а читать дневник будет кто-то другой <…>
День становится все теплее, будет солнечный день, на небе изредка облачка, небольшой ветерок, на нашем участке тишину нарушают редкие очереди с пулемета, а в тылу. В тылу шум, смех, разговор, жизнь идет своим чередом. Все это сюда доносит порывом ветра. Я сейчас сижу в окопчике недалеко от противотанкового рва, который должны штурмовать. Как я завидую тем, кто находится в тылу <…>
30 августа. <…> Сейчас сообщили по телефону, что наши заняли Таганрог, теперь дело на юге должно пойти крепко. Эх, хотя бы дожить до того момента, когда кончит <…>
3 сентября.<…> Только что узнал, завтра в 5:00 будет игрушка, что из этого получится, не знаю, но исход бывает всегда один. Но что меня ожидает, это вопрос.
Во сне видел себя раненым, хотя б это действительно случилось, я был бы рад этому не знаю как. Пока что спокойно <…>
4 сентября. <…> Сегодня прочел книгу «Поучительная история» Герта — замечательная вещь <…>
Ну, это последняя операция моя. Артподготовка была вялая, поднялись роты, подошли к противотанковому рву, оттуда секут несколько пулеметов, не дают подняться. Справа начал бить прямой наводкой «Фердинанд»24 , связи с ротами нет, что делается впереди, неизвестно. Майор сейчас впереди. Вторую роту вначале отдали 2-му батальону, а затем изменили, стали возвращать, но они заползли слишком далеко, и их нельзя было днем возвращать, ждали до вечера. Вечером вывели и направили майору, а ночью сообщили, что из них половину побило. Ночью пришел с переднего майор и сообщил, что завтра будем опять действовать. Немец сегодня с артиллерии почти не бил. Ночью наши самолеты бомбили.
5 сентября. Утро спокойное, ночью сильно замерзли ноги. Позавтракали, майор опять ушел на передний край. Сейчас началась опять заваруха, сегодня немец проявляет минометную и артиллерийскую активность, бьет крепко впереди нас, но огонь переносит все ближе, сзади нас бьют минометная рота и артиллеристы, наши как будто пошли вперед, у него начала бить скрипуха. Успеха нет, операция прошла неудачно, действовал справа Веретейников. Сейчас узнал, что командующий армией25 сказал, что будут подтянуты сюда «Ванюши», и авиация будет действовать, но так, чтобы после этого заняли Маицкое, Дольшино26 и вышли на большак. А чем действовать, ведь людей осталось полторы калеки? За вчерашний день вывел много со строя.
Сейчас фриц бьет прямой наводкой впереди нас, ну, заладил, сволочь, беспрерывно. Бьет слева, сейчас у него здесь вообще стало меньше артиллерии против того, что раньше было.
Писем, как и обычно, нет.
Сейчас сделал артналет левее нас метров 30–40 по батареям, но из всех снарядов, что он выпустил, примерно каждый третий не разорвался, если не больше. Ну, опять началась заваруха, бьют опять с обеих сторон, сейчас собираются связисты, а за ними и мы пойдем. Фриц крепко огрызается. Сегодня артиллерия у него бьет крепко. Мы уходим вперед, сейчас находимся впереди на том месте, где была первая рота, сидим в траншеях, кругом бьет беспощадно и минометами, и артиллерией, и прямой наводкой. Сейчас ударил совсем рядом, снаряды рвутся все ближе, роты где-то сидят возле противотанкового рва. Вот это мой последний рейд, отсюда мне уже живому не уйти. Бьет все ближе, осколки кругом жужжат, ну, вот, останусь жив, попишу, а нет, так тому и быть. Бьет прямо по нашим траншеям, левее ударили шестидюймовые минометы, эх, хотя бы скорее конец, что ли, прям душу выметут <…>
Пришли на КП, поужинали. Нам сообщили, майор ранен, прямое попадание в блиндаж. Вызвал капитана майор Никитин и приказал ему заняться вопросом снабжения батальона и эвакуации раненых. Мне это пока что на руку, а там видно будет, что будет дальше, все зависит от него и нового комбата, кто будет. По-видимому, майор Беликов, но он как будто гавнистый парень. Ну хрен с ним, положусь на свою судьбу, а она мне пока что не изменяет, но лучше было б, если б сегодня покрепче шибануло. Сейчас бьет, недалеко от нас тяжелой артиллерией, землянка ходором27 ходит. Сейчас идем с капитаном опять на передовую, понесем боеприпасы, и надо узнать, кто где.
6 сентября. Ходили вперед, еле оттуда выскочили, только пришли, как он начал артподготовку, перешел в контратаку, жуткая вещь, что творится. Я еще не видел ничего подобного, все затянуто сизым дымом и пылью от разрывов, бьет со всех сторон, обстановка неизвестная, что и как, никто не знает, гудят чьи-то танки, все время лупит с тяжелых и все ближе и ближе к нам, что будет, не знаю, но знаю одно, что мне здесь капут.
Справа [от] нашей землянки поставили гаубицу, ну теперь-то он определенно даст нам жару. Первую контратаку отбили, что теперь он предпринимает. Его артиллерия бьет все ближе и все время тяжелыми. Эх, проклятая жизнь, сиди, жди смерти. Но мне еще ничего, еще имею некоторые задатки даже живым остаться, а вот кто впереди, там никаких предпосылок на жизнь, да возможно, что там почти уже никого не осталось <…>
Сегодня наши отбили две контратаки противника, но он все же имеет успех, занял опять деревню Дольшино. Оттуда сообщили, что в лощине между Маицким и Дольшино где-то подошли семь танков и пять самоходных пушек, а за Коноплянниками скопилось около 300 фрицев. Пока что везде тишина, немец изредка кидает, мне очень не нравится это затишье, как перед бурей.
Наш полк получил пополнение, говорят, что дадут и нам что-то. Комбатом теперь майор Беликов, а Асадов ранен, я пока что остаюсь в ячейке управления. Сейчас фриц пролетел и где-то в тылу бомбил. Ну, ложусь спать, что случится ночью допишу, а ночью что-то будет. Ночь как обычно беспокойная, ходили в мин[ометную] роту. Сейчас пришел капитан Воронков и всю ячейку забирает с собой, но она уже вся там, остался я один, но и меня заберут, здесь не оставят. Теперь надо петь: это есть мой последний и решительный бой. Кроме того, взяли 10 чел. с минроты, некому держать оборону, вчера осталось от рот по 6–7 чел., да ночью дали 40 чел. — вот и все, что осталось от почти 300 чел.
6 сентября. Конец всему, все 25 прожитых лет прошли напрасно, никакой пользы я за это время не дал, кроме того, что третий год нахожусь на фронте <…>
9 сентября. Вчера сообщили, что Донбасс полностью очистили от фрицев, а утром сообщили, что Италия капитулировала28 . Получил кандидатскую29 карточку.
Пришел оттуда, пока все спокойно, идет артиллерийская перестрелка. Сегодня дивизия30 ушла на формировку. [Слева] 158, а перед ней 234. Обе недавно пришли и опять уехали, а наша вот уже второй год не выходит с передовой <…>
11 сентября. Осталось шесть листиков дописать в этом блокноте, а тогда надо делать новый. Но их не придется дописать, потому что сейчас майора вызвал командир полка Сопис, за получением задачи. Сегодня или завтра будет игра. Не с кем воевать, в батальоне осталась 1 рота стрелковая, и в той 90 человек, из них 10 сняли и перевели вправо, как прикрывающую группу. Отсюда надо делать вывод, что из ячейки большинство отправят на подкрепление. Как будут отправлять, так я первый попаду, так как майор почему-то недоволен мною. Чем это объяснить, не знаю. Капитан — то же самое, несмотря на то, что он замкомбат, но перед ним тушуется <…> Слева какая-то заваруха, то ли наши бомбят, то ли немец, не поймешь. Вчера, когда ходил с майором, пришлось снять орден, а то сильно блестит он на солнце <…>
19 сентября. <…> Немец закрепился и сидит. 20–21–22 сентября стоим на месте, ни шагу вперед. Сегодня уходил с капитаном на передний край, это можно назвать началом моего конца. Вчера ранило капитана Воронкова, одного убило и троих тяжело ранило. Бьет бесцельно, куда придется, но дальше буду писать если все будет в порядке. Пришли на передний край, у нас пока что спокойно, но по левому соседу делает жуткие налеты, вот и сейчас беспрерывно бьет.
К нам назначили начштаба старшего лейтенанта Михайлова, это сумасшедший человек, уже начал капать на меня комбату, мол, старшего сержанта надо использовать как полагается и т.д. <…>
Сегодня в 8–9 часов вечера будем наступать на деревню, стоящую впереди нас, — Аксютка, но фриц, по-видимому, не думает оттуда уходить, так как бьет жутко как со всех сторон. Да забыл, нашей 134 дивизии присвоили звание «Вердинской»31 . Я помню хорошо это «Вердино», пришлось 14 часов отбиваться от немцев, сидя на этой высоте. Ну как говорят, «с божьей помощью — вперед», а там что будет, но я что-то чувствую, что со мной должно что-то случаться. Если все обойдется благополучно, то напишу обо всем. Ну, сейчас пойдем.
Операцию отменили до 5 часов утра. Говорят, что наши высаживают десант в тылу немца, а партизан подтягивают к Смоленску <…>
24 сентября. Людей осталось 70 человек. Находимся в д. Гринево. Сейчас моя карьера окончилась, иду в роту, это все Михайлов <…>
1 октября. Начали топить баню, майор отменил, потому что надо идти вперед. И вот опять в лесу, задача оседлать большак и закрепиться. Сейчас майор приказал собрать всю ячейку и ординарцев, <…> если раньше все обходилось хорошо, то сегодня определенно пойду в бой. Что будет дальше — напишу, если удастся <…> Ночь, пока все тихо и спокойно, проснулся от шума, майор ругал Стефаненко, вот кто один из всех командиров лучше всех, на нем держится весь дивизион32 . Поэтому майор сейчас и прыгает, а поставь его одного — так он всех людей погубит, а дела не будет <…>
3 октября. <…> Последнее время часто вспоминаю прошлогоднюю жизнь в штабе фронта. И вот только сейчас я понял, каким я был тогда дураком, что не ценил тех условий, в каких находился. Ведь я представления не имел о том, что такое фронт и передовая, а сейчас уже забыл, как ложиться на постель, умываться [не] от случая к случаю. Да и вообще настала жизнь беспризорника, только он знал, что будет жить и сегодня, и завтра и т.д., а я не знаю. Возможно, что через час или через несколько секунд ударит снаряд или мина, или пуля, — и готово, был такой и нет его. Да для того, чтобы описать все чувства, которые порой переживаешь, надо целую книгу написать.
Эх, а какой лес сейчас красивый: ели темно-зеленые, а березы желто-оранжевого цвета, и все это так красиво переливается, так и хочется взять кисть и написать картину.
Что такое, последнее время стал сильно скучать за Аней, ведь я ее не видел более 4-х лет. Кроме того, она вышла замуж, а все же я скучаю. Ветер, лес шумит, везде тишина абсолютная, сегодня ночью должны играть, чтоб взять большак, это имеет огромное значение.
Писем нет ни от кого, в чем дело не пойму, все отказалиcь. Ну и хрен с ними, правда, из дому получил недавно письмо и хорошее, но порой бывает скучно, что никто из девушек не пишет. Да и знакомых у меня нет.
4 октября. Ночью не спал, батальон действовал. 2 рота напоролась на засаду, много вышло со строя, а первая рота зашла к немцам в тыл, перерезав большак. Немец роту отрезал, но в десять часов утра началась общая игра, и их освободили. В 15 часов пошли все к ротам, которые соединились на большаке, и начали готовиться к дальнейшему продвижению, но в этот момент по большаку подошла группа разведчиков, 10 человек. Майор Беликов подал команду к бою, а сам стал бежать, за ним все кинулись бежать, поднялась жуткая паника. От 10 человек бежал весь батальон, просто смешно, все командиры растерялись и не знают, что делать. Остановили, вернули назад к лесу всех. Беликова ранило, комбатом назначен старший лейтенант Стефаненко, рота расположилась возле большака и окопались, мы ушли на старое место, на высотку.
Молодые девушки немцам улыбаются,
Позабыли женщины о своих мужьях,
Только лишь родителям горя прибавляется,
Только плачут бедные о своих детях.
Молодые девушки, скоро позабыли вы,
Что когда за Родину грянул первый бой,
То за вас же, девушки, в первом же сражении,
Кровь пролил горячую парень молодой.
Где-то там у берега, под широкой Волгою,
Был убит за Родину парень молодой,
Только ветер волосы развевает русые,
Словно их любимая теребит рукой.
Вымоет старательно дождик кости белые
И засыплет медленно мать сыра земля.
Так погибнут юные, так погибнут смелые,
Что дрались за Родину, жизни не щадя.
Лейтенантов летчиков, девушки, любили вы,
Со слезами верности вечно им клялись.
Но в пору тяжелую соколов забыли вы
И за пайку хлеба вы немцам отдались.
За два года времени вся любовь забытая,
И в шинельке серенькой стал совсем чужой,
И любимой девушке больше ты не нравишься,
Ей другой понравился немец молодой.
Под немецких куколок вы прически сделали,
Брови поднакрасили, вертитесь юлой.
Но не надо соколам ни бровей, ни локонов,
И пройдет с презрением парень молодой.
Но вернутся соколы, прилетят любимые,
С чем тогда вы, девушки, выйдете встречать?
Торговали чувствами, торговали ласками,
Ведь нельзя же, девушки, всех вас оправдать33 .
5 и 6 октября. Немец ночью ушел, собрали оставшихся и пошли вперед <…> Нашли роты и перешли к ним, начали двигаться дальше, попали под артогонь, взяли влево и забрались в такое болото, что не выберешься. Растеряли людей, вечером решили выйти в лощину, где он нас обстрелял, и вывести туда всех людей, что и сделали.
Легли спать. Ночь прошла спокойно, но проспали уход фрица <…>
15 октября. Игра началась в 10:30, но ничего не получилось, с места не сдвинулись. Держится здесь крепко, потеряли около 60 человек, но убитых всего около 10 человек. Левый сосед — 5 корпус — продвинулся вперед на 2 км. Собрали остатки и пошли еще раз, он сбил, залегли. Успеха нет, приказали окопаться. Ночью подняли и послали вперед, чтоб еще раз попробовать, ничего не получилось <…>
14 ноября. <…> Лег спать у связистов в яме. Ночью проснулся от артналета, бил по нашему КП, все выскочили с ямы, а я остался, хотел встать, рядом упал снаряд и осколком ранило в бок. Удар был страшный, я вначале подумал, что это уже конец, сумасшедшая боль, дышать нечем. Санинструктор прибежал, перевязал, а сам пошел за санитарами, пришли санитары и повели меня, проблудили целую ночь в лесу.
15 ноября. [В] 8 час. утра привезли в санроту, сменили повязку, ранение небольшое, через час поеду в санбат. Приехал в санбат, здесь осмотрели, сделали новую повязку и направили в эвакуационное отделение. Чувствую себя незавидно. Ночью спал плохо, часто просыпался.
16 ноября. Эвакуации нет, идет дождь беспрерывно, немного лучше стало. Лег спать, приснилось, что я и Катя кушали яблоки и пирог белый-белый с фруктами, а затем кушали инжир, клубнику, вишню. Видел Надю, которая не давала кушать фрукты, и Витю. Проснулся и сел писать письмо дяде Васе Колодченку, а затем дневник.
17 ноября. Сейчас грузят на машины тяжелораненых для отправки в госпиталь. Я опять остался в санбате, позавтракал, после завтрака погрузили на подводу и отправили в Черноручье. Ночью приехали в Велишковичи, по дороге залезли в минное поле. В селе ходили часа два, искали, где б переночевать. Затем нас направили к коменданту, он вызвал военфельдшера. Между прочим, ее фамилия Бондаренко, я думал, что Аня, она нас устроила в санчасть, переночевали неплохо.
18 ноября. Встали, позавтракали и поехали дальше, по дороге останавливались греться. К вечеру добрались до Лиозно и в эвакоприемник, здесь покормили, помылись в бане и в сортировку направили, мне сейчас намного легче. Пришли две сестры, немного пошутили, а затем лег спать <…>
19 ноября. Начинает светать, сегодня будут отправлять дальше. Получил направление в 160 ЭП34 , он находится за Рудней 2 км, д. Березняки. Ехали на попутной с пересадкой, прибыли в ЭП, условия плохие, в палатках холодно, грязно, медосмотра никакого. Вечером остались без ужина, ночь спал плохо.
20 ноября. Вчера в карточке написали, что эвакуировать во фронтовой ЭП, а сейчас был врач и сообщила, что отвезут в госпиталь в д. Рыжково, 20 км от Рудни. После обеда должны были уехать, но отправили других. Ночь прошла спокойно. Снилось: трупы, куски мяса человеческого, видел опять Катю.
21 ноября. Встал в 7 ч утра, настроение плохое, куда направят, пока что не известно. Сейчас раздают табак, спички и разную дребедень. Одного парня оставляют работать при эвакприемнике здесь же. Черт его знает, везет людям, опять месяц другой проваландает, а что меня впереди ожидает, наверное, опять на передний край. Опять под снаряды и пули. Опять слушать этот проклятый вой, скрежет и взрывы, все так надоело до чертиков. Отравили с нашей палатки человек 30 в госпиталь, я пока что остался, что будет, боль утихает, так что к концу ноября все будет в порядке <…>
22 ноября. Сегодня ровно 29 месяцев войны, а сколько еще придется воевать? Вчера сообщили, что наши сдали Житомир. Пожалуй, что повторится такая история, как под Харьковом35 .
Я пока что нахожусь в ЭП-160, но куда отсюда направят — неизвестно. Пришла сестра и сообщила, что пришла машина, направляют в 572 ППГ36 в Рыжково. Приехали в 13:00, прошел регистрацию и пошел на перевязку. Развязал рану, она небольшая и уже заживает, так что дней через 5–10 поеду назад. Направили в 9 палату, а врач уже предлагает работать. В 9 палате мест не оказалось, пошел в 27 палату. Спал плохо.
23 ноября. Проснулся рано, чувствую себя хорошо. Но настроение жуткое, как вспомнишь о том, что через несколько дней придется опять ехать назад. Опять под пули подставлять голову. Позавтракал, после завтрака пришла врач, а за ней сестра, зовут Оля, хотела направить в 9 палату, не пошел и остался на месте. Сварили картофеля и покушали, после обеда сидели, баланду стачали, анекдоты рассказывали.
24 ноября. Рана начинает быстро заживать, дело идет на поправку. Скоро поеду в часть, еще несколько дней и опять на старое место. Целый день точили балясы37 .
25 ноября. Пошли с Валитом в клуб, сыграли партию в шахматы, взял гитару и вернулся в палату. Сестра Басова Оля попросила сделать два монтажа по приказу № 304 И. Сталина38 и 25 лет ВЛКСМ. Перед ужином отнес гитару. Поужинал и сел делать монтаж, пришла Ольга, предложила выпить и принесла 200 гр. водки и закусить, а затем, пока я работал, она сидела возле стола до 4 час. ночи. Видать, что она заинтересовалась мною, все время дает понять об этом, в четвертом часу я закончил работать и сидел с ней разговаривал. Затем вышел на улицу, а в след за мной вышла Ольга. Стали, завели разговор я обнял ее и поцеловал, она не сопротивлялась, простояли минут 30, сильно замерз, потому что был раздет — и разошлись. Зашел выпил водки, закусил и лег спать.
26 ноября. Проснулся рано, ребята начали подначивать на счет Ольги, узнали, что она приносила водку и начали разыгрывать Л. Валита. Сел, окончил монтаж приказа, позавтракал и начал готовить вырезки для второго монтажа. Приходил замначальника госпиталя по политчасти, сказал, что должна быть комиссия, посмотрел и ушел. Работал до обеда и после обеда. Стемнело. На улице похолодало, бросил работать, и начали балагурить.
Пришла Оля, сказала, что будет кино. Сказала, чтоб я оделся, она зайдет за мной, и пойдем в клуб. Оделся и пошли. Было кино «Лермонтов», посмотрели несколько частей, сгорела лампочка, прекратили крутить кино.
Пошли с ней в палату, предварительно она обошла все палаты. Подошли к 27 — дверь заперта. Спешить некуда, остановились возле дома. Я ей задал вопрос: «Что это, шутка или серьезно?» Она сказала, что серьезно. Меня сильно расстраивает близость женщины. Я ей дал понять это, пока что промолчала. Простояли долго, сильно замерз. Вошли в комнату, Оля пошла по палатам раздавать лекарства, а я сел кончать монтаж <…>
27 ноября. Встал поздно, позавтракал, после завтрака пошли в баню. Помылся, завтра идти на перевязку. Ребята пришли с перевязки и сказали, что присутствует нач. госпиталя и отбирает легко раненых, наверно, на передний край. Посмотрю, что мне завтра скажут, наверно, поеду назад. Да уж скорее решалась б судьба, куда-либо. Хотя чувствую себя очень плохо, несмотря на то что рана затянулась, очень тяжело дышать, да еще кроме того дыханье перехватывает. Перед ужином уснул, очень плохо себя чувствую <…> Ольга сегодня не придет, наверное <…>
28 ноября. <…> Самочувствие плохое. После ужина зашла Ольга, она, видать по всему, не равнодушна ко мне. Ребята подначивают, говорят, почему не используешь момент, пока есть возможность. Девушка она на вид очень хорошая, интересная, но уже разбалована до неузнаваемости. Кроме того, я уж научен горьким опытом на Кавказе, когда пришлось из-за Ани ехать на фронт, а там видно будет. Попробую действовать <…>
Сегодня приходили ребята и сообщили, что завтра как будто будет эвакуация в тыл. Олю вызвали к нач. отделения, после чего она сообщила, что будет передавать две палаты новой сестре, нашу в том числе. Жалко, но ничего не сделаешь: придется расстаться, но если она действительно любит меня, то это не повлияет и не помешает в дальнейшем.
29 ноября. <…> приходила Оля, сидели, разговаривали до 3 часов ночи <…> Утром проснулся, позавтракал, пришел врач, назначила перевязку <…>
Когда шел с перевязочной, меня позвала Оля, я ей сказал, что снял повязку, а дышать тяжело, она пообещала прийти наложить стягивающую повязку. Только я пришел, прибежала Ольга и наложила повязку, мне стало намного легче и свободнее дышать. Целый день баландировали39 , самочувствие незавидное. Сегодня отправил письма домой, Вите, Ане, дяде Васе и капитану Шефтелю. Но дело идет на поправку, и вот-вот придется идти опять на старое место. Ничто меня [так] не пугает, как холод. Да и вообще вспомнишь о пережитом и о том, что опять придется все это переживать, то поневоле становится жутко, а сейчас еще плюс ко всему холодно. Да еще придется идти в другую часть, а в общем неприятная вещь. Вечером приходила врач и сообщила, что завтра будет эвакуация, многих ребят отправят в тыл дальше, счастливый народ. Какая ожидает меня судьба — неизвестно <…>
30 ноября. <…> Только собрался лечь, пришла Оля, села, закурили, немного поговорили, и она пошла. Я зашел и лег спать, проснулся рано, новая сестра пришла мерить температуру. Позавтракал, после чего пошел искать Стефаненко, нашел: ему отняли кисть руки, чуть выше запястья. Счастливый парень, он уже отвоевался, ему теперь плевать на все, а мне скоро назад. Был у него часа два, пришли с клуба и сказали, что приехал фронтовой джаз, пошли в сортировку на концерт, пробыл до 3 часов. После концерта пришли с Валитом в палату, а с нее 12 человек эвакуировали, в палате пусто стало, осталось 5 человек.
Вышел на улицу, встретил Олю, она сказала, что придет оформить боевой листок, почему-то ее до сих пор нет, придется немного подождать, а пока почитаю. Пришла Ольга, немного поговорили, вышли в коридор, там я ее отодрал, она пошла домой, а я лег спать.
1 декабря. Проснулся как обычно до завтрака, позавтракали с Валитом и пошли в клуб, там дочитал «Они сражались за Родину»40 . Пришли назад, а перед тем, как пойти в клуб, Ольга прислала Тоню за мной: сходил к ней, немного посидел и ушел. После обеда сел делать еще один монтаж, перед ужином лег спать. Поужинал и сел кончать монтаж, ребята спят.
Пришла Ольга, побыла немного, и собрались идти, я вышел с ней, отодрал опять стоя: никакого удовольствия не получаешь, так только раздразнишь и ее, и себя.
Сейчас ложусь спать. Самочувствие хорошее. Ольга сказала, что отправят в ГАР41 , там возможно пробуду день-два и на фронт. Эх! А как вспомнишь, то волосы дыбом становятся.
2 ноября и 10 ноября. Все пока что идет по-старому. Написал вывески на палаты, а затем ведущий хирург приказал, чтоб написал плацкарты. Вот сейчас и пишу, с Ольгой по-прежнему отношения, только надоедает это. Сколько пробуду в госпитале, пока что не известно, во всяком случае с каждым днем срок все сокращается, писем нет ни от кого, все почему-то молчат. Сегодня надо будет еще написать в батальон, что оттуда напишут.
Публикация Павла Поляна
1 См.: http://podvignaroda.ru/?#id=17030667&tab=navDetailDocument.
2 Возможно, был и еще один младший брат — Степан, 1928 года рождения.
3 Ср.: «Очень часто попадаются большие мосты. Я не могу смотреть на них спокойно. Они мне напоминают техникум, когда я то же самое производил расчеты, правда в начале несложные, но дальше освоил бы и более сложные. Теперь уж все забыл» (Запись от 14 июля 1945 г.).
4 См. записи от 22 сентября и 28 ноября 1943 г.
5 См. запись за 8 июля 1944 г. В другом месте — 22 сентября — он даже пишет о своем «10-летнем сроке».
6 Не тут-то ли прячется ключик к никак не разъясненной истории Анны Зубревской из Красноводска?
7 См. приказ по дивизии № 120/н от 20.06.1943 (ЦАМО. Ф. 33. Оп. 682526. Д. 1119. № записи 17030667). См.: http://podvignaroda.ru/?#id=17030667&tab=navDetailDocument. Позднее Контарев получал также медали «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» (9 мая 1945 г.) и «За взятие Кенигсберга» (9 июня 1945 г.). См.: http://podvignaroda.ru/?#id=17030667&tab=navDetailDocument.
8 Приказ Верховного главнокомандования № 17 от 19 сентября 1943 г. с формулировкой: «за прорыв сильно укреплененной оборонительной линии противника и за освобождение гг. Ярцево и Духовщина».
9 С разрешения А.К. Симонова цитирую его «Побудительные заметки» — краткую препроводительную записку, написанную по моей просьбе.
10 Сокольники — это не парк в Москве, а город около Новомосковска Тульской области.
11 Похоже, что и за хозяйственное обеспечение концертов отвечал тоже он.
12 Дневник заканчивается на станции Зима. Возможно, именно это обстоятельство — станция Зима — побудило автора или того, кто отправил дневник Евтушенко, обратиться именно к нему: поэт основательно позаботился о том, чтобы факт его рождения именно в этом месте стал широко известным.
13 «Вы погибаете раньше, чем начинаете жить…» Из записных книжек штрафника Саши / Публ. А. Симонова. Вступит. заметка В. Ярошевского // Новая газета. 2004. № 31. 6–12 мая. Публикация вобрала в себя избранные записи за период от 30 апреля до 26 сентября 1943 года.
14 В апреле 30 дней.
15 Томилец Григорий Акимович (1919–?), старший сержант и командир отделения той же 46-й штрафроты, ранен в бою 2 июня 1943 года. См.: http://podvignaroda.ru/?#id=17030667&tab=navDetailDocument.
16 То есть узбеки.
17 Так в тексте дневника.
18 Имеется в виду орден Красной Звезды (см. во вступительной статье).
19 Противотанковых орудий.
20 См. во вступительной статье.
21 Ср. во «втором» изводе: «Наш батальон перешел в район д. Пузино. Пошел с полка к ним, место хорошее, да и стоим во втором эшелоне».
22 Так в тексте дневника.
23 Скрыпуха (скрипуха) — одно из фронтовых прозвищ немецкого 6- или 10-ствольного 150-миллиметрового реактивного миномета (установки залпового огня) «Nebelwerfer 41». Это название он получил за протяжный и скрипучий вой при залпе. Другие его «клички» — «Ванюша» и «Ишак».
24 Знаменитая немецкая малосерийная тяжелая противотанковая самоходно-артиллерийская установка. Часто этим именем называли любые другие аналогичные установки.
25 Генерал-майор Алексей Иванович Зыгин (1896–1943). С 7 августа 1942 года командующий 39-й армией Калининского фронта. 16 сентября был назначен командующим 20-й армией Западного фронта, но уже 22 сентября 1943 года переназначен командующим 4-й Гвардейской армией Воронежского фронта, участвовавшей в битве за Днепр. Погиб 27 сентября в районе Полтавы, подорвавшись на немецкой мине.
26 Здесь и далее деревни в Духовщинском районе на Смоленщине.
27 Ходуном.
28 8 сентября — дата капитуляции Италии перед Великобританией и США.
29 Имеется в виду кандидатство в члены ВКП(б).
30 Имеется в виду 134-я стрелковая дивизия. Далее — номера соседних дивизий.
31 См. во вступительной статье.
32 Подразделение в артиллерийских войсках, аналогичное батальону.
33 Вариант песни «Позор девушке, гуляющей с немцами», являющейся переработкой песни «Спят курганы темные…» из кинофильма «Большая жизнь» (1939; музыка Н. Богословского, слова Б. Ласкина). См. версию И. Лепина в кн.: «В нашу гавань заходили корабли» (Пермь: Книга, 1996). Существует и «контртекст» на тот же мотив — так называемый «Ответ девушек», зафиксированный Н. Рыленковым (Рыленков Н. Живая вода. Устнопоэтическое творчество Смоленщины эпохи Великой Отечественной войны. Смоленск, 1946. С. 58–59).
34 Эвакуационный приемник.
35 12 ноября 1943 года в ходе Киевской операции 1-го Украинского фронта Житомир был освобожден. Однако 20 ноября он был вновь оккупирован вермахтом. Окончательно освобожден 31 декабря 1943 года.
36 Пехотно-полевой госпиталь.
37 То есть болтали, болтались. Правильно: точили лясы.
38 Неточность. Приказ Сталина № 304 был издан 20 марта 1945 года.
39 Так в тексте дневника.
40 Имеется в виду роман М. Шолохова, первые главы которого публиковались в 1943 году.
41 Так в тексте дневника. Возможно, ГАУ — Главное артиллерийское управление.
|
