НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Диагноз

Нина Хрущева. Пропавший сын Хрущева, или ГУЛАГ в головах. — М.- АИРО–ХХI, 2019.

Первый раз я прочитала книгу Нины Хрущевой по-английски, вскоре после ее выхода в США в 2014 году (The Lost Khrushchev: A Journey to Gulag of in the Russian Maind). Она принципиально отличалась от большинства изданий о России, как академиче­ских, так и популярных, ярко и увлекательно написанная, сопровожденная огромным исследовательским аппаратом, — она открывала американскому читателю драматические и не известные абсолютному большинству американцев детали и «подводные камни» нескольких десятилетий советской истории, о которой мировые СМИ вспомнили в связи с Крымом. Как пишет в предисловии к русскому изданию автор, «в центре споров о принадлежности полуострова оказался Никита Сергеевич Хрущев, мой дед-прадед, которого обвиняли в том, что в свое время он разбазарил российскую собственность, лишил Великую Русь ее христианского места рождения».

Книга, созданная более пяти лет назад и адресованная изначально англоязычному читателю, на русском языке (в прекрасном переводе Ирины Давидян) звучит не просто актуально — она откликается на важнейшие болевые точки современной российской дискуссии, вторгается в ее сердцевину, предлагает ответы на неразрешенные вопросы и методологию их поиска. Тут нет парадокса: очевидно, автор, погруженная в скрупулезное исследование недавней российской истории и ее преломления в культуре и общественном сознании, нащупала узловые неразрешенные моменты, коренящиеся в прошлом. Думаю, книга не только обогатит наше представление об эпохе Сталина — Хрущева, но и подскажет вектор размышлений о настоящем.

Фабула повествования проста и вполне укоренена в русской (да и мировой) литературной традиции — это странствие в поисках правды о пропавшем деде. Буквально «хождение за моря» — действие переносится из Нью-Йорка в Москву, на Украину, оно и не заканчивается на окраине Жиздры, у памятника на могиле Леонида, но возвращается снова в Москву, в Нью-Йорк и назад… В нем угадываются также не менее традиционные черты семейной хроники — одна за другой перед читателем возникают картины семейного быта, встреч и расставаний, характеры действующих лиц в интерьере эпохи. Главная героиня — внучка Леонида Хрущева и внучка-правнучка советского лидера. В книге — ее детские впечатления и встречи уже в наши дни с потомками советских руководителей. Книга с ее живым языком и вниманием к деталям — строгое, филигранно выстроенное научное исследование, выполненное по всем законам западной традиции. Каждый вывод подтвержден источниками. Автор не бросается звучными фразами, не подкрепленными документально, не предлагает считать ее личные ощущения или эмоциональные оценки истиной в последней инстанции. Кроме того, в разговоре о современности проступает острая, полемичная публицистика. Другими словами, жанр книги — мениппея, смешение форм, и результат лишь подтверждает предположение о том, что современный текст стремится вобрать в себя разные, подчас бесконечно далекие друг от друга начала. Тенденция, которую нащупала более полувека назад Лидия Гинзбург, говоря о «расширении литературы», впитывании литературой тех форм, которые еще недавно строго литературой не считались. Самый яркий пример такого сочетания — тексты Светланы Алексиевич, давшие новую жизнь документу и превратившие его в явление искусства. Нина Хрущева, совершенно очевидно, — последовательница Алексиевич, как и самой Гинзбург (ее «Записок блокадного человека»). Текст о жизни семьи, о поиске Леонида, о спорах времени насыщен литературными ассоциация­ми и аллюзиями, мир литературы для автора равноценен миру актуальному, и в этом — также особенность жанра. Такая книга могла быть написана только женщиной (Нина Хрущева не была, к слову, замечена в особых симпатиях к феминизму). Как свидетельствует Алексиевич, женщины иначе помнят войну, сами события, звуки, запахи, детали. Мир «кремлевского быта», а также мир брежневской Москвы, отставка Хрущева предстают в многообразии уникальных деталей, передающих атмосферу времени.

Книга представляет наиболее полный и скрупулезный ответ на вопрос о жизни и гибели старшего сына Никиты Хрущева Леонида, ход продолжавшегося несколько лет личного расследования и составил ее фактическую канву. Быт и нравы эпохи, фигура главного героя, выбивавшегося из «мейнстрима» времени по всем параметрам, отношения в семье Хрущева, характеры родных — все это расширяет наше знание, представляет эпоху в новом ракурсе, объемно и вместе с тем драматично. Автор не стремится представить родственников и самого Хрущева ангелами во плоти или оправдать все без исключения их поступки, «позолотить пьедестал», как это часто бывает у мемуаристов — детей и внуков. Для нее самое важное — понять, почему они были такие и поступали именно так. Она подходит к персонажам подчас, кажется, не как дочь, внучка и правнучка, но как строгий американский аналитик, которому важно выяснить все обстоятельства и скрытые пружины — будь то о Крыме, Украине, отношению к репрессиям, к поискам собственного сына… Ее оценки начисто лишены комплиментарности, сентиментальности. Она безжалост­но констатирует, что создание нового человека» в СССР, перекройка нравственных основ во имя идеологии отразились на семьях лидеров так же, как и на миллионах простых советских людей, что разъедающий душу страх и ограниченность видения, «ГУЛАГ в головах» был присущ им так же, как и всем остальным, что «ГУЛАГ в головах» вообще не закончился ни после XX съезда, ни после распада СССР и продолжает во многом руководить нашими поступками и реакциями сегодня.

Основатель общества «Мемориал» Арсений Рогинский называл это «маленьким Сталиным», который живет в каждом, родившемся в СССР, — в академике Сахарове, во Владимире Путине, в самом Рогинском и во всех остальных. Дело не в том, что он есть, — но в том, как к нему относиться, — считал Арсений.

Книга Нины Хрущевой — о том, что в нас до сих пор слишком много не познанного и не осмысленного «маленького Сталина». О том, что незаконченные разговоры и процессы как «оттепели», так и «перестройки» нуждаются в развитии, иначе «маленькие сталины» соединятся в коллективном бессознательном и потребуют символической реинкарнации в памятниках и конфетных обертках (что мы уже наблюдаем), а затем — и реального реванша (об этом уже открыто говорят даже по ТВ). В последних своих статьях Френсис Фукуяма, когда-то провозгласивший конец истории после падения «железного занавеса», пишет о том, что сегодня изменились мотивации политических решений, в основе которых все чаще лежит не экономический расчет, но реализация коллективных эмоциональных импульсов, комплексов и поиск идентичности. Лозунги типа «подняться с колен», «вернуть былое величие», «противостоять кольцу врагов, окруживших цитадель подлинной святости» в самых разных частях света стремительно набирают популярность, приводят к сменам политического курса вразрез с доводами выгоды и здравого смысла. Наша страна, в которой многие глобальные тренды часто проявляются с особой остротой и драматизмом, не исключение. Основа любой популистской повестки дня, поиска идентичности во враждебном мире неотделим от мифотворчества, невозможен без монументальных классических фигур — героя и предателя. И тот и другой конструи­руются на материале прошлого.

Нина Хрущева обнажает механизм создания стойкого мифа о предателе, его конструирование, вольное и невольное, скрупулезно анализирует все элементы и составляющие части этого конструкта, кристаллизацию основного месседжа и утверждение в общественном сознании мысли о том, что Хрущев развенчал «вождя народов» и сталинизм как систему из чувства мести за казненного Сталиным сына-предателя. О том, что Леонид Хрущев не погиб во время воздушного боя, но не то бежал к немцам, не то был расстрелян за жестокое обращение с подчиненными, еще в дни моего детства говорили дворники и пенсионеры, стуча костяшками домино у подъезда. В 1990-е тему продолжили известные сталинисты — ветераны КГБ, маршал Язов, писатели Владимир Карпов и Феликс Чуев. Идея осуждения репрессий и демократизации в целом как предательства национальных интересов, звучавшая уже тогда, правда, как маргинальная, обрела новое дыхание в угаре официальной ура-патриотической риторики в последние годы. Тем более важно подвергнуть анализу сам механизм и практику создания мифов, которая продолжается каждый день сегодня у нас на глазах. Наш выбор — стать соучастниками очередного «промывания мозгов» или, трезво взглянув на прошлое, попытаться сделать так, чтобы страшное не повторилось, и подумать, как сделать сегодняшнюю жизнь лучше и справедливее. Для этого все же надо дать оценку преступлениям сталинизма и завершить не законченные в 1990-х разговоры о ценностях и плате за них. Разобраться с ГУЛАГом в собственных головах. Не новая, надо сказать, для русской литературы идея. Антон Чехов сто лет назад называл этот процесс «выдавливанием из себя раба».

Книга Нины Хрущевой — приглашение к продолжению важного разговора о будущем и настоящем России, о месте человека и его выбора в истории и о том, что торжество ГУЛАГа хоть и пугающе близко, но не вечно.

Надежда Ажгихина