НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Шкловский. Собрание сочинений из XXI века

Виктор Шкловский. Собрание сочинений. Том 1: Революция. / Составитель и автор вступ. статьи Илья Калинин. — М.: Новое литературное обозрение, 2019;
том 2: Биография. / Составитель и автор вступ. статьи Илья Калинин. — М.: Новое литературное обозрение, 2019.

Виктор Борисович Шкловский прожил девяносто лет. Родился в 1893-м, умер в 1984-м. Он придумал формальный метод, он написал очень много книг, из которых самые известные — одна совсем маленькая («Zoo, или Письма не о любви») и одна очень толстая («Лев Толстой»). Он был бритый налысо. Он писал короткими строчками, каждая строчка — в абзац. Он дружил с Маяковским. По его сценариям снято несколько фильмов. Он пережил всех. В своей последней книге он написал: «Если все так, как ты задумал, то, вероятно, ты на старом пути». Он — совершенно непонятно кто. Понятно лишь, что — легендарный.

Виктору Борисовичу Шкловскому с читателями в потомстве — а) повезло, б) не повезло.

Сначала, понятное дело, о «б». Оно остраняюще (конечно) и исчерпывающе дистиллировано Александром Гольдштейном: «Старый, умный циник, теоретик небывалого, учитель и предатель, уцелевший от тюрьмы, угрем проскользнувший между молотом и наковальней, не сидевший бессмысленно в лагере, под ножами судьбы, без намека на биографию. О, тот сохранил и здоровье, и громкое имя, не потеряв ничего, кроме чести, да еще умудрился стать отчасти крамольным символом либеральной советской — науки? литературы? — и самим фактом долгого необорванного существования, так что все позабудут о сдаче и запомнят одни эпохальные его достижения».

Запомнили, впрочем, не одни лишь эпохальные достижения, но и афоризмы. И это как раз к «не повезло». Афоризмов у Шкловского было много. Аппарат, работавший, кажется, бесперебойно. То, что не успевал записывать сам Шкловский, записывали другие. Записи Лидии Гинзбург 1920–1930-х годов и по сей день имеют все основания заместить собою самого Шкловского. А сколько еще всего и всех, помимо Гинзбург… И еще сколько тех, кто вольно или невольно пытался (некоторые и по сей день пытаются) имитировать манеру великого «полуеврея и имитатора».

В 2013 году отмечалось 120 лет со дня рождения Шкловского, а в 2014 году безвременно умер Александр Галушкин, едва ли не лучший знаток «стиля и матерьяла» Шкловского. Умер, так не передав всей полноты своего знания и понимания далее по дистанции (а было ли это возможно?).

В год смерти Галушкина, однако, появилась первая биография Шкловского. В серии «ЖЗЛ», работы Владимира Березина. Для кого-то она оказалась бесполезным собранием афоризмов и анекдотов, а для кого-то — полезным. «Первая биография» — почти всегда «первый блин». Но кто-то ведь должен взять на себя и эту грустную работу.

Тут переходим к пункту «а». У Шкловского, как известно, были не только читатели в —, но и друзья в поколеньи.

Друзья — русские формалисты, ОПОЯЗ, футуристы. Тот штурм унд дранг, энергия которого вот уже сто с лишним лет живет в русской (и не только) культуре. Русская филология — и на Западе, и в СССР — сделала немало, чтобы наследие формальной школы работало, а не лежало мертвым архивным капиталом. Этапы подсоветской части хорошо известны. После трехтомника Шкловского, в котором впервые был перепечатан «Zoo», в 1977 году — легендарный тыняновский том «ПИЛК» («Поэтика. История литературы. Кино»), подготовленный Е.А. Тоддесом и А.П. и М.О. Чудаковыми. С 1982 года — их совместное детище: Тыняновские чтения в Резекне (в 1985 году — первый «Тыняновский сборник»). В 1990 году — «Гамбургский счет» Шкловского, собрание текстов 1914–1933 годов, подготовленное Галушкиным и Чудаковым. С 1992 года стало выходить «Новое литературное обозрение», с его повышенным и устойчивым интересом ко второму поколению формальной школы, т.н. «младоформалистам» (с Лидией Гинзбург в качестве primus inter pares).

То есть: как будто — караван идет (а всегдашние собаки пусть себе лают). Но вот в недавнем интервью один из наиболее активных и грамотных исследователей формальной школы, Сергей Ушакин, сказал: «Три ключевые монографии о формализме написаны за границей. Фундаментального обзорного текста, написанного в России, нет. Как нет и собраний сочинений формалистов. Научных биографий нет до сих пор. От такого наследства, разумеется, надо отказываться, и чем быстрее, тем лучше. Все жду, когда кто-нибудь догадается снять сериал о поколении формального метода. Там такие характеры, страсти и битва идей!» (Будем надеяться, что все же не догадаются и не снимут; хватит и того, о чем догадались: хоть «Смерть Таирова», хоть «Очарование зла»).

Сделано, по счастью, и другое — и не изготовителями телестрастей.

Ныне Шкловский получает свое первое собрание сочинений. Не плохо и насильственно избранное, а — собрание. Вышли два первых — и гигантских — тома.

Инициатор собрания сочинений, его составитель и редактор Илья Калинин так объясняет принцип издания: «…мы стремились совместить два, казалось бы, противоречащих друг другу композиционных принципа: монтаж и сохранение целостности». «Конструктивный монтаж» — это группировка текстов «вокруг того или иного концептуального стержня». Что же касается целостности, то в собрании «впервые с момента первых изданий публику авторские сборники Шкловского целиком — в том композиционном единстве, которое отвечало его первоначальному замыслу». Следствием этого явится то, что «некоторые тексты Шкловского войдут в настоящее собрание дважды, в составе различных томов, оказываясь то частью соответствующего тематического блока, то частью авторского сборника (обнажая таким образом зависимость толкования от окружения)». (Держа в руках первые два тысячестраничных тома, невольно начинаешь беспокоиться: будут ли дальнейшие в полторы тысячи страниц?)

Решение нетривиальное и небесспорное, но оправданное. Первые два тома уже демонстрируют этот принцип в действии: «Революция и фронт» напечатана и в первом томе (поскольку это отдельное издание 1921 года), и во втором (поскольку в 1923 году текст вошел в состав «Сентиментального путешествия»).

Что же касается забытого, труднодоступного, неопубликованного и не перепечатывавшегося, то в первом томе это — свыше семидесяти статей и письма к Горькому (1919–1923). Во втором — целая книга, «Встречи» (1944), многочисленные предисловия к «Zoo», расшифровка монологов Шкловского из телефильма «Жили-были. Рассказывает Виктор Шкловский» (1977). И — бесспорная удача: во втором томе полностью перепечатан текст бесед Виктора Дувакина со Шкловским, которые впервые были опубликованы совсем недавно, в 2017 году. Хорошо, что два издательства смогли договориться: без бесед с Дувакиным том «Биография» был бы ощутимо неполон.

Комментарии к текстам большей частью принадлежат прежним публикаторам, в первую очередь — А. Галушкину и В. Нехотину, а также Л. Калгатиной, В. Познер и — специального для нынешнего Собрания — В. Радзишевскому и И. Калинину. Речь идет, таким образом, не только о номинальной перепечатке текстов и «аппарата», но и о приращении и аккумуляции комментированных текстов Шкловского — под одной обложкой.

В этом «отныне под одной обложкой» есть нечто беспокоящее, по крайней мере — для читателей Шкловского с так называемым стажем. Шкловский впервые предстает если не при полном параде, то — по крайней мере — в полном диапазоне (а он у него был широк). Невольно вспоминается то, что Набоков написал своей сестре после всесветного успеха «Лолиты»: «…но это все должно было бы случиться тридцать лет тому назад».

Илья Калинин в предисловии к первому тому пишет, что к составлению Собрания сочинений его побудило «желание вписать Виктора Шкловского в глобальный горизонт, связанный с возникновением новой фигуры публичного интеллектуала, существующего по ту сторону академии, и с рождением нового режима критического письма, располагающегося по ту сторону жанровых границ».

Это сказано — и вполне справедливо — для нынешних читателей, для тех, кто будет читать Шкловского сегодня впервые. Их не пугают «публичные интеллектуалы» и «критическое письмо». Это, конечно, немного похоже на совсем другое: «А дети вырастут, как свинопасы: / Разучатся читать, писать, молиться, / Скупую землю станут ковырять / Да приговаривать, что время — деньги». Приговаривать они, вероятно, будут про критическое письмо, и писать не разучатся, а почти наоборот: будут писать и писать все про него же, про критическое.

Это как-то не похоже на Шкловского. Он был другой и о другом.

Хорошо, что Шкловского теперь будет много, в крепком переплете. Это «кирпичи», тяжелые книги. Тяжелые и трудные, несмотря на всю внешнюю легкость и быстроту, с какой их писал Шкловский и с какой их привыкли читать.

Михаил Ефимов