Родная речь. Учебник по чтению для учащихся начальной школы. Книга третья, часть вторая. Сост. М. В. Голованова и др. — М.: Просвещение, 1997. Издание третье.
Когда маркиз де Сад преставился, его оттрепанировали.
Анатомия доказала: человек был редкостный. Мягкий, добросердечный, а главное — прирожденный отец (специальная там шишка в мозгах имеется). Любил, значит, детей, но — скрывал. Были причины. А сколькие у нас вот так! И на иглу посадить могут, а — любят...
Есть же и профессионалы. Им за любовь к детворе деньги платят. Они и рады стараться. Учебники составляют.
Кто не сокрушался о пробелах в образовании! Не своем, конечно. Нас-то ого-го как учили. Не дай Бог. А этих, нашенских — кто научит? Не дергайтесь, мамаша. Классика не подведет.
Будем неустанно прививать вкус к хорошей литературе. Оглох, что ли? Руку давай!
В задачу данного пособия входит ознакомление учащихся третьего класса с авторами, популярность которых ранее по известным причинам была ограничена. Но теперь... когда весь народ обостренно прислушивается, принюхивается к тому, что казалось навсегда утраченным, мы не станем скрывать от детей ни Набокова, ни Шмелева.
Воззрения многих эмигрантов до сих пор не всегда понятны, даже спорны. Однако горькое слово правды никому не повредит. У нас мед без дегтя вообще не выпускается. Важны пропорции.
“За два месяца пребывания в Биаррице моя страсть к этой девочке едва не превзошла увлечения бабочками”. Милая фраза. Узнали? Набоков. “Другие берега”. Отрывок назван “Первая любовь”. Оттуда же: “... от волнения я мог только пробормотать: (следует английская реплика) “Ах ты обезьянка”. Невинно. Возвышенно. А чтобы Набоков не предстал однобоко — дан второй отрывок, “Бабочки”: “... увидел ... махаона ... великолепное животное... я стонал от желания...” На любителя, конечно. Чувствуется мастер, ребенок заинтригован, рука сама тянется к... полке.
Детство у всех разное. Впечатления там, переживания. Опять же от родителей зависит: если ты, к примеру, барчук — одно. А если сын черной кухарки? Да еще дурачок? Что тогда о тебе по прошествии лет тот же барчук напишет? А напишет он рассказ, “Домашний лар”, это типа домовой. А звать будут автора Борис Зайцев. Сразу предупредим: писатель сложный, не всегда поймешь, любит ли он героя, сочувствует, или — наблюдает. Как неодушевленное. Цитирую: “Правы были древние, обожествившие мелкие существа домашней жизни, далекой от ужаса мирового...” Черт его знает, может, так и надо, свысока, по-элитарному. Гуманизм. Скорбь.
Кстати, об ужасе мирового. Определенные авторы часто ахают: ах, мол, деточки, вам бы наши проблемы! Правильно. Чем раньше глаза откроются — тем и раньше.
Из двух стихотворений Вероники Тушновой одно содержит такие строки:
Есть девочка.
При ней нельзя заплакать,
При ней нельзя о горьком
рассказать.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ей рано знать печаль
житейских тягот.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я буду плакать после, в темноте.
Хорошее стихотворение. И у малышни что-то кольнуло, и сам доволен — сдерживаюсь ведь, держусь. Горд собой.
Гумилев еще прямее, пусть хотя бы одно “Детство” в учебнике, зато какое! И персоналия уважаемая, и для смекалистых подсказочка:
Сердце билось еще блаженней,
И я верил, что я умру.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я за то и люблю затеи
Грозовых военных забав,
Что людская кровь не святее
Изумрудного сока трав.
С такими строками — разве доживешь до седин? Верить надо. Например, в Бога. Может, не расстреляют.
Думается, что быстрее надо этих зверенышей на землю сажать. Донести ощущение жестокости окружающего. Припугнуть. Для их же пользы. Любя. Среди четырех есенинских стихотворений — “Лебедушка”:
А орел когтями острыми
Раздирал ей тело нежное
И летели перья белые
Словно брызги, во все стороны.
В третьем классе уже стесняются прилюдно плакать. Зря. Книжка затем и составляется, чтобы вызвать живую реакцию — слезы, ощущение безысходности. Очень способствует восприятию. Жалость и сострадание пробуждает герой бедствующий, лучше — умирающий. Умирает композитор Григ в рассказе Паустовского “Корзина с еловыми шишками”, мрут, конечно, у Платонова в рассказе “Сухой хлеб”. Поэзия еще доходчивей. Приведем полное название раздела: “Поэтическая тетрадь “Тихая моя родина”. Открывается он стихотворением Ахматовой “Мужество”:
Не страшно под пулями
мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, —
И то сказать — ерунда. Дали слово Ахматовой — и хватит. Пора дать и Слуцкому, по регламенту. “Лошади в океане”:
Кони шли на дно и ржали, ржали,
Все на дно покуда не пошли.
А ну не реветь!
Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи...
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.
— Где же погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу, —
Тихо ответили жители:
Это на том берегу.
Баю-бай. Это Николай Рубцов. Биография — устно.
Теперь можно и Брюсова. Два сугубо детских стишка. Первый:
Дали сумрачны и глухи.
Хруст слышнее. Страшно. Ведь
Кто же знает: это ль духи
Иль пещеры царь — медведь!
Второй:
Слово скажешь, в траву ляжешь,
Черной цепи не развяжешь.
Снизу яма, сверху высь,
Между них вертись, вертись.
И так далее. Ваш друг литература. С песней по жизни:
С каждой избою и тучею
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
Опять Рубцов. Биографию — наизусть.
Господа! Это все есть очень превосходно. Интересный и многообещающий эксперимент. Рейхсфюрер доволен вами. Но — где сам маркиз? Разве среди его произведений невозможно было отыскать пристойные куски, годные для розовых ушек? Вот и займитесь. Поместите.
Вместо Андерсена.
