|
Об авторе | Вероника Долина — поэт, музыкант. Предыдущая публикация в «Знамени» — № 2, 2016.
Вероника Долина
Скрипичнейший ключ
* * *
Именно ясности, ясности ради —
Мы на Неглинке или в Невинграде.
Невское время. Московские лбы
Держат в ручищах уздечку судьбы.
Именно ясность. А мутность минует
Всех, кто тетрадку навек разлинует:
Буквы налево. А цифры сюда.
Светлые ночи. Большая вода.
Ясность наступит с лиловым рассветом,
Вот уже внучка идёт за ответом.
Годик ещё — и сама простота
В доме поселится как чистота.
Ясности ждёшь. А её не бывает.
Свечку случайный дурак задувает.
Дует и дует, склонясь над столом.
Хрупкого лба неуклюжий надлом.
Ясность и только, а боль отшатнётся.
И испугается. И ужаснётся.
Как ты себя на пороге ни мучь —
В сумочке дремлет скрипичнейший ключ.
* * *
Подойди, согрейся у моего огня.
Подожди, не смейся, не обнимай меня.
Не умела плакать, скоро уже смогу.
Мой бубенчик звякать будет на берегу.
Городок рыбачий весь идёт ходуном.
И не лай собачий, чаячий гомон в нём.
Рыбаки усталые, женщины у огня
Скоро станут старые, ты пожалей меня.
Ничего не стоит рыба твоя в порту.
Ничего не стоит женщина вся в цвету.
Городок рыбачий весь на виду лежит.
А рыбак горячий в смертном поту дрожит.
Приходи согрейся, пока она свечи жжёт.
Подожди не смейся, она же живого ждёт.
Что бубенчик значит — знать того не хочу.
Женщина не плачет — женщина жжёт свечу.
* * *
Даже кончики пальцев желают знать —
Кто приходит нас с ними доконать
В гулкой каменной как мешок ночи,
Не находя ключи.
Есть на самых кончиках — мягкий свет,
А в самих-то пальцах его и нет,
Только эти косточки, ноготки —
Наивысшая часть руки.
Те подушечки — пусть и одна мозоль —
Это самая музыка, это соль.
Сыто-пьяно, холодно-горячо....
Они просят— ещё, ещё.
Но желают знать, ещё больше, чем я, —
Чем мой город или моя семья —
Как окончится книга, какой там луч
Отомкнёт эту тьму, как ключ.
И на кончиках — как на пуантах лишь —
Ничего что больно — летишь, летишь.
Хоть и спит гитара, и в доме ночь.
И треклятое одиноч.
* * *
Это синее платье со всполохом искр
Мы купили в Берёзке. Тем временем игр
Олимпийских приблизилось лето.
Или нет... мы уже пролетели его,
Олимпийское, что же, теперь без него.
Всё равно повидаемся где-то.
Мы увидимся всё-таки, в недрах ЦДРИ
На Кузнецком Мосту — вот смотри, раз-два-три...
Всё по-зимнему, видишь, позёмка
Прямо к Детскому миру бежит и бежит...
И Лубянку суровую ветер кружит,
И Неглинки топорщится кромка.
Это синее платье блестело чуть-чуть.
Помню я, но и ты, кто там был, не забудь
Мою дикую нежную младость.
Мы её между пальцев и через губу —
Пропустили. И не умолили судьбу
Дать взамен не усталость, но радость.
Это я, между делом, и искра, и синь.
Первый сын подрастал, и второй уже сын
Тоже был. Топотал и гугукал.
Дочки, кажется, не было, или была?
Из какого же тонкого, боже, стекла
Этот возраст — испуганных кукол.
* * *
Перемогайся до конца.
Старайся, упирайся.
Таким вот был завет отца
Уж на пороге райском.
Тащи свой воз, толкай свой плот,
Нескоро пересадка.
И вряд ли кто с тобой пойдёт —
Чуть более десятка.
Отряд испуганных овец,
Ты будешь старшей в стаде.
Таким запомнился отец
Мне при ночной лампаде.
Теперь, когда суровы дни,
Когда враждебны ночи —
Где эти десять, где они,
Я тут всё одиноче.
Смотрю, товарищ мой в слезах,
Телегу снаряжает.
И с тем же ужасом в глазах
Дорогу продолжает.
И ожидает — где они,
Те десять, те двенадцать,
С которыми разделишь дни,
Чтоб и не извиняться.
* * *
Я тот, кто разбирал мешки,
Готовил стеллажи.
Иди по берегу реки,
Ходи-броди-кружи.
Гуляй по краю босиком
И вырастешь большой...
Да реже вспоминай о ком
Не помнишь всей душой.
Что ж. Не завязывая глаз,
Не покладая рук —
Трудились. Будто в первый класс
Отправились мы, друг.
Журналы старые, куку.
Отряхиваю прах.
Гоню смертельную тоску,
Выкуриваю страх.
Ну, гномы детства моего,
Вы закатили пир.
Ты, Иностранка, ты чего?
И ты тут, Новый мир...
Вы, Трифонов и Кузнецов,
Бывалые бойцы
Из поколения отцов,
Чтоб не сказать — отцы.
Шестидесятые. На вкус
Калились добела.
Семидесятые. Клянусь,
Уж взрослая была.
Восьмидесятые. Готовь
Серьёзные дела —
Затем что зрелая любовь
С паяльником пришла.
А вы, о маркесы мои,
О борхесы во мгле.
Какие тёмные бои
Ведутся на Земле.
Кто Иностранку прочитал
Средь будничной фигни —
Тех будто допинг пропитал.
Они и не они.
Журналы дачные, вы дрожь,
Родительская блажь.
Да разве знает молодёжь
Слова «потом отдашь
Мне эту книжку, милый мой»...
И, знаешь, не забудь
Мне занести её домой —
И огонёк задуть.
* * *
Читай меня с любого места.
Я вся из этакого теста —
Что, как меня ни ущипни,
Подольше жги, пожёстче пни,
Я распрямляюсь как живая,
Асимметричная, кривая.
Одна рука, и тугоуха,
Разрезано и сшито брюхо,
Горит вулканом голова,
А вот же, всё-таки жива.
Что за натура неземная.
Выкуриваешь — нет, стеная,
По стенке каплями бежит,
А в саркофаге не лежит
И вообще не терпит мумий
В стране затянутых безумий.
Читай меня там, где придётся.
Мой голосок ещё найдётся
И где-то под тяжёлым льдом,
И там, где выгорит содом,
И скажут мужу — марш отсюда.
И он пойдёт. А я там буду.
Мы, соляные-то столбы,
Вообще-то баловни судьбы.
Читай меня. Вот ты, приятель,
Ты, милый непредприниматель,
Непредприимчивый дурак,
Тащи же книжечку в барак,
Вагончик жестяной, железный.
В свой зверский мир и бесполезный.
Втопчи меня в свой пол — песок.
Там и споёт мой голосок.
* * *
Давно научилась лекарства мельчить,
Тереть, измельчать в порошок...
Не надо, не надо меня учить —
Что плохо и что хорошо.
Что в маленькой ступке могу уместить —
То сразу же и растолку.
И больше не буду рыдать да грустить
С колючею болью в боку.
Уже не спасает клубничный сироп
И белый кружок меловой.
Лекарства, друзья мои, я же не в гроб
Дорожкой стремлюсь беговой...
Но в мелкое верю. Некрупным плодом
Горит занавесочный шёлк.
Толку и толку, измельчаю с трудом.
И верю в лекарственный толк.
* * *
Туда, где мрак преодолим,
На небе кайся...
Неси меня, гусиный клин,
Ты, Кнебекайзе.
Туда, где пастбища гусей,
Где воздух.
Где можно жить семьёю всей
На гнёздах.
Похоже, жизнь не коротка,
А мимолётна.
А человечия рука
Бесповоротна.
Превозмогу кромешный мрак
С гусями.
Оставлю свой родной барак
С гостями,
Так перебравшими уже
В застольи,
Что громко дрыхнут в кураже
На богомольи.
Сияет осень впереди
Как свечка.
В гусиной маленькой груди
Сердечко
Желает плыть сквозь океан
Без страха.
И этот клан, и этот план
Размаха.
* * *
О серебряном зайце смешные
Я читала рассказы в ночи.
Эти старые сказки лесные,
Будто тёплые в книжках лучи.
То девчонка зверьком притворится,
То колдует невидимый гном.
Что-то там на поляне творится,
И домишко гуляет вверх дном.
Отчего-то серебряный заяц
Зазывает к себе молодца.
Тот идёт, не томясь, не терзаясь,
Не сменив выраженье лица.
Через лес, через дол, через реку,
Сквозь подземные, в норах, огни.
А куда и идти человеку,
Для которого кончились дни.
Остаётся пробраться к животным,
Пересечь людоедов страну.
Самолётиком стать беспилотным,
Батискафом, пошедшим ко дну.
Слава богу, был заяц чудесный,
И в затерянный замок позвал.
Не в какой-то этаж неизвестный,
Не в замшелый опасный подвал.
Покажись ты мне, заяц, зверушка,
Я устала, я ношу несу.
Я совсем уже стала старушка
В людоедском тяжёлом лесу.
Серебрится твой образ ушастый,
И янтарно таращится глаз.
Не такой уж мой мир и ужасный.
Свет — вода — да и чуть ли не газ.
* * *
Где клубничный взять пирог, где абрикосовый...
Всё я выучила, вычитала тут.
А была-то я дубиной стоеросовой,
У которой руки из ушей растут.
Где тут море, пляжа полоса песчаная,
Где тут яблоки невиданных пород.
И ведёт меня тропиночка печальная
Прямиком сюда от сретенских ворот.
Где тут почта, где вокзал, где поликлиника.
Отчего на хлебе корочка хрустит.
И цена всему не более полтинника,
И по небу птичка сизая летит.
Но особенно пирог, где ломтик в соусе,
Но особенно нетронутость в руке...
Но особенное — всё, скажу по совести.
Даже если промолчать о языке.
* * *
Что она там стирала — кровь с ключа?
Вытирала и протирала, вся трепеща.
Не оттирался ключик. Ржавел, ржавел.
Никаких там шуточек-штучек. Раствор розовел.
Едко пахло старою кровью. Горел металл.
Прикладывала к изголовью. Чище не стал.
Содой, песком, золою — ведь средств-то тьма.
А он прилипал смолою — как смерть сама.
Будешь стирать и плакать. Как зверь лизать.
Прошлое будет брякать и вылезать.
Я взрослая — умная — сильная — надолго и навсегда.
Будь ты проклят, синяя-синяя-пресиняя борода.
| 
