НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Дуэт-концертино

Борис Парамонов, Иван Толстой. Бедлам как Вифлеем. Беседы любителей русского слова. — М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2018.

Название книги — парафраз набоковских слов о Достоевском: «обратное превращение Бедлама в Вифлеем». Каламбур со всеми вытекающими. Борис Парамонов и объясняет тут же, во введении: «Русские райские песни поются в психушке, в дурдоме». Не в каламбурах, впрочем, дело (а набоковские, как известно, еще часто и сомнительного тона).

Значительнее подзаголовок книги: «Беседы любителей русского слова». «Любители русского слова» — это значит, буквально, «филологи-русисты». Но филология — это академическое знание, а Парамонов с Толстым как раз о другом. Они действительно любители, точнее — любящие, а в филологии, как и во всякой науке, любовь к объекту изучения необязательна. Как у академика Виноградова: «С чего вы взяли, что я люблю Пушкина?»

Парамонов с Толстым, выходит, посчастливее Виноградова будут.

«Беседы» же — потому, что и впрямь беседы. На «Радио Свобода», в 2012–2016 годах. Это теперь «Свобода» — в значительной степени интернет-сайт, где масса всего, а собственно радио, радиоэфир — дань условности, причем факультативная. Что жаль.

Еще и потому жаль, что и Парамонова, и Толстого, порознь и вместе, хорошо слушать. У них знаменитые, богатые голоса. И парамоновский рык, и одно лишь вступительное «У микрофона Иван Толстой» — это не радиотеатр (с советскими коннотациями), а театр. Они на этой сцене чувствуют себя уверенно, они там на месте.

Радиобеседы Толстого с Парамоновым — это не «интересный треп» («интеллигентский») или состязание causeur’ов, да еще экспромтом. Это как раз — подготовленный экспромт, где в итоге демонстрируется только то, что получилось.

Теперь, кажется, само искусство беседы — это что-то из музея средневековых ремесел: «как они это делали? и зачем?». Ныне только «посты» (посты? посты?) да «комменты» (которые «каменты»). Говорить друг с другом, в общем, не о чем и, главное, некогда. Толстому с Парамоновым есть и о чем, и когда. Они друг друга не перебивают, даром что один в Праге, а другой в окрестностях Нью-Йорка.

Это еще Монтень, кажется, заметил, что кто хорошо говорит, тот плохо пишет, и наоборот. Приятно «опровергнуть Монтеня», оба собеседника это и делают, — что особенно заметно при сравнении, скажем, с хвалеными аудиолекциями «Арзамаса»; вот уж тут-то «Монтень прав».

Парамонов с Толстым знакомы давно, лет уж тридцать как минимум. Им есть о чем говорить друг с другом. Не «все еще», а — есть о чем. Выписываю из оглавления: Набоков. Розанов. Горький. Блок. Тынянов. Ахматова. Маяковский. Платонов. Пастернак. Цветаева. Эренбург. Андрей Белый. Бердяев. Булгаков — Сергий. Булгаков — Михаил. Соловьев («В.С.»). Мандельштам. Лифшиц (Бенедикт). Алексей (Н.) Толстой. Шкловский. Солженицын. Бродский.

Тут можно отойти в сторону и с выражением процитировать И.П. Войницкого: «Но мы уже пятьдесят лет говорим, и говорим, и читаем брошюры. Пора бы уж и кончить».

Но в том-то и дело, что — не брошюры. Не всех «пациентов» (Бедлама?) Парамонова и Толстого назовешь вечными спутниками, но, в любом случае, это фигуры, разгадывать которые тем интереснее, чем дольше этим занимаешься. (И, кстати, «следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная».)

Читатель (и слушатель) Парамонова со стажем, конечно, легко увидит периодическое возвращение к излюбленным турам вальса (парамоновского), но это не портит книгу: вальсы удачные (и не только «Голубой Дунай»).

Парамонову уже больше восьмидесяти. В этом возрасте, как (грустное) правило, даже мыслящие люди добывают (или тщатся добыть) последние калории из давно съеденного. Парамонов нарушает правила и здесь.

Толстой в предисловии подчеркивает: «Авторство этой книги принадлежит Борису Михайловичу Парамонову. Это его идеи, концепции, построения — его, говоря по-шкловски, матерьял и стиль».

Не в рецензии бы это говорить, а все же придется. — К Парамонову привыкли: «эпатирует», «говорит гадости», «опять Шкловский да Розанов, да Эренбург с Фрейдом». Зря привыкли, поскольку — «не о том». Парамонов — одна из немногих фигур, которые в русской культуре штучны. Он — такой «Баратынский по Пушкину»: оригинален, ибо мыслит. Мысли у него крупные и тяжелые: бьют по головам крепко. Хватит надолго (мышам подъедать?). А Парамонов как писатель-о-культуре — в первой двадцатке русской литературы последней четверти (по меньшей мере) века.

И об Иване Толстом. У Толстого в книге роль — будто мячи подавать (а Парамонов, значит, «демонстрирует класс», их отбивая). Это хорошо придумано. Толстому нравится играть в minor persona. Потому и нравится, что никакой Толстой, конечно, не «интервьюер», а собеседник Парамонова — ему в рост и в масть. Толстому незачем ни преувеличивать себя, ни преуменьшать.

У Рихарда Штрауса есть позднее сочинение — «Дуэт-концертино» для кларнета, фагота и струнного оркестра. Не концерт, а концертино. И оркестр — не симфонический, а камерный. И «по видимости» — все эдак прозрачно и приятно на слух. Эта умная приятность достигается только в результате трудного и сложного.

В исполнительстве — разном, и театральном, и музыкальном — одна из важнейших вещей — сыгранность ансамбля, партнеров. Экспромтом такого не сделаешь.

Парамонов и Толстой написали свой дуэт-концертино и сами же его и сыграли. Ансамбль сыгранный, и музыка, кстати, отличная.

Михаил Ефимов