Об авторе | Георгий Гобаев родился в 1985 году в городе Владикавказ, Республика Северная Осетия-Алания. Окончил Северо-Осетинский государственный университет по специальности «Юриспруденция». Живет в Москве, занимается предпринимательством. Публиковался в сборнике «Настоящее время» Союза писателей Москвы. Рассказ «Милости просим» — первая журнальная публикация.

Георгий Гобаев

Милости просим

рассказ

С момента, как мне позвонили с первого КПП, прошла минута. Я налил себе кофе, открыл окно, крикнул Мурату: «Едут!», закурил сигарету и отхлебнул кофе. Началось.

Всё делается быстро, но без суеты. Каждый знает свою роль и функцию. Снежинки падают мне в чашку и исчезают. Холод бодрит, опасность заводит. Красота балета и чёткость военных маневров. Я и режиссёр и генерал.

В пекарне работают двенадцать узбеков, десять из них нелегалы. Они прячутся в подвале. Двое отодвигают контейнер с мусором, который стоит на люке, один открывает люк. Из десяти человек — четверо женского пола, старушка и три молодые девушки. Старушку бережно и быстро опускают на руках, следом менее бережно, но ещё быстрее опускают девушек. Ещё пара секунд — и парни исчезают, как сквозь землю провалились. А они и провалились. Мурат задвигает контейнер на место.

Семеро грузчиков таджиков с мебельного цеха бегут, как пожарная команда, им прятаться на крыше. Я уже не раз видел этот трюк, но каждый раз им восхищаюсь. Они ставят длинную лестницу к стене, и один за другим на огромной скорости взлетают вверх. Лестницу втягивают за собой. Одни проваливаются сквозь землю, другие растворяются в воздухе. Сходненская аномалия.

На складе игрушек работает семейная пара киргизов. Пожилые, вежливые, нелегальные. Эти вообще не торопятся. Держась за руки, они подходят к старой разбитой «Газели», стоящей на кирпичах вместо колёс. Машина у всех на виду, в этом и фокус. Он открывает боковую дверь, внутри свалены какие-то кресла, ковры, и другой хлам. На первый взгляд бурелом, но в нём есть тропа, видимая только посвящённым. Внутри матрас и одеяла, чтобы переждать опасность. Дверь за собой они не закрывают, такой авторский штрих от меня.

Сигарету я докурил до половины, а кофе всё ещё обжигающе-горячий, когда подъезжают два автомобиля. Микроавтобус и корейский седан. Мурат выходит их встречать. Вид у него слегка заспанный. Актёрище.

Из машин выгружаются люди с казёнными лицами. Машут перед Муратом удостоверениями. Он указывает им на меня. Как по команде, они все поворачиваются. Я стою в окне второго этажа, улыбаюсь и машу рукой.

— Федеральная миграционная служба.

— Милости просим, — говорю я.

Следующий час я медленно переписываю данные их удостоверений, копирую постановление о проверке, ворчу и сокрушаюсь по поводу нецелевого расходования моих налогов.

— Герман Георгиевич, мы точно знаем, что на территории вашей базы работают нелегальные мигранты, — говорит их начальник.

— Пятая проверка за год, и все точно знают, что здесь нелегалы. Вы бы коллег своих спросили про нас. Время бы сэкономили.

— Коллеги мои, в большинстве своём, работать не умеют, а я умею. Не юлите, я этого не люблю, скажите сразу, я отражу это в протоколе, и штраф будет минимальный.

Обычно мне нравятся люди, и обычно это взаимно. Но бывают исключения в виде такого капитана. Служивый был высокомерен, смотрел свысока, общался как с челядью и всем видом давал понять, что не сомневается в моей виновности.

— Заманчивое предложение, но, к сожалению, мне действительно нечего вам сказать. Могу грамоту от губернатора области показать, за честное и прозрачное ведение малого бизнеса, посмотрите?

— Сначала склады посмотрим.

— Мурат вас проводит, — сказал я.

— А вы не пойдёте?

— А я их уже видел.

— Я вернусь, — сказал старший.

— Распущу волосы по ветру и буду ждать, — сказал я.

— Не паясничай.

— Не забывайся, — я перестал улыбаться.

В кабинете стало тихо. Слышно было, как тяжело дышит капитан. Я напряг ноги, чтобы вскочить со стула. Он крепкий мужик лет пятидесяти, с едва заметным животом и широченными плечами самбиста. Наверняка до сих пор занимается спортом. Лысый, гладко выбритое лицо, жёсткий взгляд. Скорее всего, он мне наваляет, но избегать драки так же неприемлемо, как и провоцировать её.

— Олег Семёнович, не надо, — сказал кто-то из его подчинённых.

Взгляд у капитана тяжёлый, как давильный пресс, но я выдержал. Они вышли из кабинета.

Обычно проверка длится около часа. Зайдут на склады, пройдутся по территории и уедут. Сын Семёна задержался до вечера. Заглянул в каждый угол, открыл каждую дверь. Я смотрел в окно, капитан стоял у «Газели» и отчитывал своих подчинённых. Хорошее настроение возвращалось. Подчинённые пошли на второй заход, а он поднялся ко мне.

— В пекарне явно работает не два человека.

— Кого-нибудь нашли?

— Там сменная обувь лежит, больше десяти пар.

— Не знал, что это запрещено.

— Над мебельным цехом жилые комнаты, вот это точно запрещено.

— То есть там вы кого-то нашли?

— Нет, но там стоят кровати, электрические печки, сушится одежда.

— Это всё моё.

— И женская одежда тоже? — и улыбнулся слегка, типа вот ты и попался.

— И женская одежда тоже, вы же миграционная, а не полиция нравов, какая вам разница, как я провожу свободное время?

— Рано или поздно ты не успеешь их вывести, и я тебя поймаю.

— Я просто арендодатель, сдаю помещения. Есть договора, счета, платёжные поручения. Не там роете, капитан. Давайте заканчивать, мне ещё на нескольких кроватях полежать надо и пару платьев примерить.

Проводили слуг государевых и собрались на совещание. Пришёл хозяин пекарни и бригадир мебельного цеха.

— Глянь, Георгич, мои на крыше чуть не околели, пока ты тут лысого гонял.

— Он первый начал, и могу тебе напомнить размер минимального штрафа за одного нелегального мигранта, хочешь?

— Не грузи,— сказал бригадир мебельщиков.

— Четыреста тысяч рублей, — всё-таки напомнил я,— а могут и миллион нарисовать, так теплее?

— Гадом буду, ты Суворов, Георгич, никаких претензий, просто пацаны замёрзли.

— Так у Суворова пацаны тоже мёрзли, и никто не жаловался.

Артур, хозяин пекарни, армянин с грустными и хитрыми глазами, сказал:

— Надо купить этого бозитха, он просто так не отстанет, ты его за мужское задел.

— У меня нет выходов на них, там всё начальство сменилось, если можешь — купи.

— Ара, откуда у меня деньги, последний хрен без соли доедаю.

Артур весёлый парень. Ездит на огромном белом внедорожнике «Мерседес», на руке хронограф за миллион рублей и перстни как у гарлемского сутенёра. Однажды, сидя в своём джипе и отсвечивая кольцами и хронографом, натурально пустил слезу, когда я завёл речь о повышении арендной ставки. Разговор шёл о пяти тысячах рублей.

— Приятного аппетита.

— Гера ахпер, ты плохой человек, — сказал Артур, — давай водку разливать, денег много будет, станешь добрым и хорошим.

— Как ты?

— Я бедный, в долг живу, на тебя работаю.

Артур пару месяцев назад набросал мне бизнес-план по розливу контрафакт­ной водки. Минимум вложений, максимум прибыли. Каналы сбыта у него были, нужно было только моё согласие и моё помещение. Цифры он рисовал очень заманчивые, я чуть было не согласился. Но в последний момент передумал. Хитрец видел, что я колеблюсь, и потихоньку подтачивал мою уверенность.

— Нет, водку разливать мы не будем. Печём хлеб, делаем мебель, продаём игрушки, всё в рамках правового поля.

— У меня тёлка была, Поля, ахпер, ракета, а не женщина.

— Совещание окончено!

Я остался один и какое-то время тупо пялился в стену. Голова тяжёлая, во рту мерзкий привкус от выкуренных сигарет. Несмотря на всю мою браваду, я понимал, что сегодня прошёл по очень тонкому льду. Так уж устроен бизнес в нашей стране: если ты не качаешь нефть или газ, государство не уважает тебя. Торговля, производство, сельское хозяйство — без разницы, чем ты занимаешься, государство ведёт себя как организатор передачи «Форт Байард» — придумывает сложные и опасные задания, которые ты должен быстро выполнять, чтобы в конце появилась возможность заработать немного денег.

Казалось бы, куда ни глянь, повсюду приезжие. Из Закавказья и с востока в страну каждый день въезжают миллионы людей. Въезжают через государственную границу, то естьгосударство пропускает их в страну. Пропускает для того, чтобы потом разыскивать к кому нелегалы устроились на работу. Разыскивать и штрафовать, а штрафы просто гигантские. Три, четыре парня из Таджикистана вполне могут разорить небольшую фирму. Конечно, можно не нанимать нелегалов, но они так непритязательны в вопросах оплаты труда, и с их зарплаты не надо платить налоги и отчисления. В нынешней ситуации от таких бонусов невозможно отказаться, вести абсолютно белую бухгалтерию — прямая дорога к разорению. И в это время с экранов телевизоров нам вещают, что малый бизнес — опора экономики.

Начинал я очень наивно. Никакой зарплаты в конвертах, никакого уклонения от налогов и, естественно, никакой помощи арендаторам с нелегалами. Ответственность сторон прописана в договоре. Все вопросы по помещению к тому, кто помещение снимает. Вроде бы всё логично, но законы логики неприменимы на этих широтах. Миграционная служба лишала меня клиентуры.

Ты несколько месяцев пытаешься сдать склад. Объявления в сети, риелторы, показы в любое время, срывы договорённостей в последний момент, куча времени и нервов. Наконец находишь хорошего арендатора. Маленькая, но крепкая фирма, платят исправно, собираются расширяться, интересуются свободными площадями. Живи да радуйся.

Приезжает миграционная, забирает пять человек, не оформленных по закону. Выписывает штраф пять миллионов, фирма хоть и крепкая, но всё же маленькая. Сумма неподъёмная, фирма закрывается, я снова начинаю искать арендаторов. Ко мне никаких претензий, но легче мне от этого не становится. Кто-то платит дань, но это тоже не всегда помогает. Платишь городским, приедут областные, платишь областным, приедут из Москвы, и так до бесконечности, всех не накормишь. Рано или поздно приплывёт большая голодная акула с бордовой корочкой и откусит тебе голову.

Есть крупные игроки, которые чтят административный и трудовой кодекс. Сетевые магазины, представительства зарубежных компаний, огромные производства. Такие клиенты мне очень нужны, но таким клиентам не нужен я. Что я могу предложить «Кока-Коле»? Наша база — это старый консервный завод в Сходне. Уставшие здания, где-то подтекает крыша, где-то барахлит канализация — бедно, но чисто. Идеально для малого бизнеса. Который, как известно, опора экономики государства. Только на нас не опираются, на нас кладут.

Как-то раз мы проводили субботник на территории и наткнулись на люк в земле. Открыли, а там подвал. Глубокий, как бомбоубежище, сухой и чистый. В то время только заехал Артур, устанавливал оборудование для пекарни, и мне не хотелось с ним расставаться. Идея возникла внезапно и поначалу не встретила одобрения. Обмануть государство каждый рад. Но мысль обмануть государство, не взяв в долю госслужащего, казалась моим арендаторам излишне романтичной. Угрозами и лаской я убедил их попробовать.

Две недели мы проводили учения. Узбеки с пекарни и таджики с мебельного заучивали пути отхода. Я с секундомером координировал их действия. К концу второй недели им хватало минуты, чтобы спрятаться, а я выучил ругательства на обоих языках. В каждый склад провели сигнализацию, пульт от которой был на моём КПП.

База разделена между двумя владельцами. У каждого свой пропускной пункт. Наша часть в глубине. За небольшое ежемесячное вознаграждение парни с первого КПП всегда оповещают о незваных гостях. Мы были готовы к реальной проверке.

Помню, как я волновался в первый раз. И не я один. Узбеки забыли свою бабушку, и ей пришлось совершить прыжок веры. Она закрыла глаза, что-то прошептала и шагнула в открытый люк. К счастью, её поймали. Таджики замешкались на лестнице и в какой-то момент она зашаталась. Угрозы здоровью не было, просто было бы обидно после двух недель тяжёлых тренировок осыпаться под ноги миграционной, как переспелые яблоки. Но и тут повезло, когда подъехали проверяющие, на базе было тихо и безлюдно.

Я провёл их по территории, вежливо пообщался и проводил до выхода. Вернулся я уже героем. Парни кричали, девушки смотрели на меня влюблёнными глазами, а прыгающая бабушка утирала слёзы умиления и обнимала меня. Это был настоящий праздник, а какой праздник без банкета? Стол сообразили за двадцать минут, я попросил слова и сказал:

— Если кто-нибудь из вас когда-нибудь напьётся и забардачит, я первый сдам его ментам, здесь не место для пьяниц и хулиганов, если вы хотите работать — милости просим, мы дадим вам работу и крышу над головой, если нет — лучше разойдёмся сейчас, как поняли?

Троекратное ура было мне ответом.

От воспоминаний меня отвлёк Мурат.

— Георгич, вино будешь? С дома привёз, есть и красное и белое.

— Наверное, нет.

— Ну давай выпьем.

— Ты мёртвого уговоришь, Мурат.

Через час я был пьян и весел. Закусывал грузинское вино осетинским сыром и армянским лавашом. Интернационал грел душу и тело. Выходил курить без курт­ки и любовался на снегопад в свете уличного фонаря. Потом увидел лестницу, прислонённую к стене. Странно, я хорошо помню, что её положили на землю, после того как миграционная уехала. И вообще, лестница не должна стоять у стены, чтобы не возникало лишних вопросов. Это правило. Какая-то тень мелькнула на крыше. В другой ситуации я бы послал Мурата посмотреть, что там, тем более у него усы грозные и шокер, но я был пьян и заинтригован. Опасности не чувствовал, может, алкоголь играл в крови, а может, казалось, что когда такими пушистыми хлопьями падает снег, ничего плохого случиться не может.

Первые три ступеньки поднялся легко, на куражах. Потом вино дало о себе знать. Я зашатался, ладони моментально вспотели, голова пошла кругом, я прижался к холодному металлу лестницы лицом и несколько минут приходил в себя. Вокруг свистела вьюга, и я был готов поклясться, что под ногами у меня бездонная пропасть, которая только и ждёт, чтобы я оступился. Наконец я открыл глаза, земля оказалась гораздо ближе, чем я предполагал. Ещё пара ступеней — и оглянулся, всё равно невысоко. Глубоко вздохнул и уже не оглядываясь поднялся на крышу.

Он стоял на другом конце здания. Было темно, и я видел только очертания человека. Очень широкого человека. Я опешил и сразу вспомнил грозные усы и электрошокер Мурата. Ох, они бы мне пригодились сейчас. Я перебирал в голове варианты действий, пробовать спускаться — рискованно, координация нарушена, могу улететь. Второй этаж не бездонная пропасть, конечно, и тем не менее. Нападать на него страшно, он в два раза шире меня. Телефон я оставил в сторожке у Мурата, помощи ждать неоткуда. Так и стоял в нерешительности.

И тут я понял. Простая и ужасная мысль. Это мент сегодняшний притаился и высматривает нелегалов. Скотина! Всю мою оторопь как рукой сняло. Олег Семёнович стоял ко мне спиной. Странно, что он высматривает нелегалов со стороны ж/д-путей, ну да этих ментов не поймёшь. Я огляделся, из снега торчал кусок железной трубы, я подобрал его и громко спросил:

— Служивый, ты не заблудился?

Силуэт распался на две части. От неожиданности и страха я протрезвел. Что это такое? Менты размножаются почкованием или это неземная тварь, которая инфицирует меня своим неземным вирусом и я стану пешкой в межпланетных разборках? Вслух я выразился короче.

— Мамочки.

— Это я, Рухшон, — произнесла одна из частей силуэта.

— Рухшон, скотина, я чуть не сдох, ты что здесь делаешь?

Кусок трубы я на всякий случай не выкинул, но подошёл поближе. Рухшон — парень с мебельного цеха. Приятный, тихий и вежливый человек. Он стоял, опустив голову, вторая часть силуэта пряталась у него за спиной. Они укутались в огромный тулуп и стояли обнявшись, поэтому я и принял их за одного здорового мужика.

— Это кто с тобой?

— Бахор, — тихо сказал он.

Девушка выглянула у него из-за спины. Одна из работниц пекарни Артура.

— Драсти.

— Привет, у вас свидание, что ли?

Даже в темноте было видно, как он покраснел. Я засмеялся.

— Да ты романтик, Рухшон, свидание на крыше — это зачёт.

— Нельзя никто знать, что мы и она вместе здесь.

— Почему нельзя? Если я знаю и разрешаю — значит, можно.

— Нет, — сказал Рухшон.

Столько отчаяния и напряжения было в его голосе, что шутить расхотелось.

— Так, давайте-ка спустимся ко мне в кабинет, и вы мне всё расскажете.

— Мы нет, Бахор идти спать, я рассказать, — сказал Рухшон.

— Спускайтесь, короче, и лестницу не забудь убрать.

Когда я спустился, Мурат крепко спал. Граница на замке. Я не стал его будить, забрал баклажку с вином и пошёл к себе в кабинет.

— Вино будешь?

— Будешь.

Я разлил вино по стаканам и стал слушать.

— Я любить Бахор, она любить Рухшон, мой нельзя его любить. Мой невеста ждать в дома, в Сходне мой собирать калым. Невеста брат мой бригадир, керихар Алпамыс. Бахор брат хочет Бахор отдать свой друг, тоже керихар. Бахор отец воевать, не любить таджик. Поэтому прятаться на крыша. Твой рассказать — и быть плохо. Аллах оставил меня, — подытожил Рухшон, залпом осушил стакан и протянул его мне.

— И что ты думаешь делать? — я снова наполнил стаканы.

— Без Бахор я не жить, не нужен дом, не нужен отец, не нужен хлеб, нужен Бахор.

Рухшон быстро опьянел, размахивал руками, кричал что-то на таджикском, даже заплакал.

— Тормози орать, я понял, что у вас любовь, что ты делать будешь? Мне здесь ваши страсти не нужны, своих забот хватает.

— Рухшон будет курить, Герман будет?

— Здесь кури, я проветрю потом.

Я достал из кармана сигареты, а он спичечный коробок.

— Это что?

— Канаб.

— Ты шабить, что ли, здесь собрался?

— Да, с тобой.

— Спасибо за приглашение, конечно, но ты часом не оборзел?

— Оборзел, спать не могу, канаб надо, есть не могу, канаб надо, только с Бахор канаб не надо.

Оставленный Аллахом пустился во все тяжкие и тянул меня за собой. Я за­брал у него коробок, открыл и понюхал содержимое. Пахло остро и свежо. Заманчиво. Я давно бросил и не собирался начинать, но в пьяном состоянии моя воля походила на огонёк свечи на ветру. Я закрыл коробок, потом закрыл глаза, досчитал до двадцати восьми, открыл глаза, отдал коробок хозяину, выгнал хозяина коробка из кабинета, допил вино, вызвал такси и поехал домой. На сегодня с меня достаточно.

Как я доехал, разделся и лёг спать — не помню. Утром проснулся от сушняка и головной боли.

— Ненавижу вино за это, — сказал я жене за завтраком.

— Жалко, что тебя заставляют его пить, — судя по всему, раздевала и укладывала меня спать моя лучшая половина. Обычно после такой гимнастики она не в духе.

— Да я совсем немного выпил, кто же знал, что так будет.

— Когда ты выпиваешь совсем немного — ты приходишь весёлый и болтливый, когда выпиваешь много — ты приходишь грустный и болтливый, вчера ты упал в коридоре, чуть Рауля не раздавил.

Кот неодобрительно смотрел на меня с подоконника.

— Ну хоть не болтливый, — я всегда пытаюсь найти положительные моменты.

— Ты ругался на каком-то непонятном языке.

— Наверное, на таджикском или узбекском.

— Ты не перестаёшь меня удивлять,— сказала она.

— Это секрет здоровых отношений, именно поэтому мы восемь лет душа в душу живём.

— Я на диване спала, от тебя воняло, как от бомжа в переходе, и куртка вся в грязи, видимо, ты не только в коридоре упал.

— Не злись, хозяйка, вчера трудный день был, зато сегодня светит солнце, и небо поменяло цвет, весна скоро.

— Я не злюсь, Гера, я просто испугалась, ты давно так не гудел.

— Как неисправный трансформатор?

— Именно, — сказала она.

На завтрак всевышний послал мне яичницу с помидорами и ветчиной, тосты с сыром и бутылку тёмного пива.

— Женщина, я что, раскрыл тебе секрет здоровых отношений?

— На таджикском языке, приятного аппетита.

После завтрака жизнь наладилась, кусочком сыра я задобрил кота, покурил на балконе, принял душ, оделся и стал собираться на работу. Рассовал по карманам сигареты, телефон, заглянул в бумажник.

— Прикинь, я деньги где-то потерял.

— Ты мне двадцать тысяч вчера дал, я не хотела брать, но ты клялся, что смертельно обидишься, если я не куплю себе что-нибудь красивое.

— Твоё либеральное отношение никак же с этим не связано?

— Ни в коем случае, я просто очень тебя люблю. Хорошего дня, полиглот.

Бутылка пива придавала всему окружающему приятное мерцание. Мороз покусывал лицо, а солнце, отражаясь от снега, слепило глаза. Я стоял у метро, щурился и улыбался. Ожидается хороший день.

Мой ежедневный маршрут состоит из нескольких этапов: метро, электричка, автобус. Около полутора часов в дороге. На первый взгляд мучительное времяпрепровождение, но здесь в дело вступают преимущества работы на себя. Мне не надо на службу к девяти, поэтому мне не мяли бока в утренней давке. Выходил из дома в районе десяти и спокойно, в свободных вагонах читал книгу. Полтора часа туда, полтора обратно, за неделю прочитывал роман. У работы на себя так же много минусов, но сейчас думать о них не хотелось. В читалке «Анна Каренина», Вронский влюбился в Анну, а я, несмотря на то, что знал, чем всё закончится, был очень увлечён этой историей.

Почитать удалось только в метро, в электричке мерный перестук колёс меня убаюкал и я уснул. Снился Левин, он плакал и говорил:

— Спать не могу, канаб надо, есть не могу, канаб надо, только с Кити канаб не надо.

— Константин, бросай это дело, ты же не такой, — я пытался его успокоить.

— Мужчина, конечная, Сходня, мужчина! — внезапно строгим голосом сказал Левин. Я проснулся. Надо мной стоял контролёр.

Получасовой сон согнал лёгкое опьянение, но настроение всё равно было хорошее. Купил крепкий кофе и, пока ехал в автобусе, потягивал его через трубочку.

На базе меня встретил грустный и опухший Мурат.

— Сушняк и голова болит? — догадался я.

— Маму этого вина в кино водил, — без злобы сказал он.

— Слушай, хочешь спать ложись, только не начинай расхумариваться, ты же знаешь, это может плохо кончиться.

Мурата я люблю, как родного дядю. Невысокий крепыш мингрел, усатый и улыбчивый. Он обеспеченный мужик, под Рязанью у него хорошая ферма. Охранников у меня двое, работают вахтовым методом, по пятнадцать суток. Так вот на свою вахту Мурат приезжает на новенькой «Тойоте». Как он мне однажды признался, работает он не ради денег, а чтобы отдохнуть от большой семьи. На базе его все знают и уважают, я легко могу поручить ему любое дело и точно знаю, что он не подведёт. Он угощает меня гостинцами с дома, периодически заходит ко мне в кабинет, чтобы занести конфеты или апельсин. Настоящий мужик с золотым сердцем, но если начинает пить, остановиться не может. И как многие настоящие мужики с золотыми сердцами, пить не умеет. Превращается в невысокое крепкое чудовище с усами. Меня он в этих состояниях любит больше обычного, но к остальному миру у него появляются серьёзные претензии. Последний раз, когда Мурат дал себе волю, он с лопатой гонял по базе представителей «Теплосети», пришедших снять показания счётчика. Честно говоря, я не хотел его останавливать, проклятая «Теплосеть» попила мне крови, но дело могло дойти до смертоубийства. Пришлось вступиться за коммунальщиков.

Он всем своим видом показывал обуревающие его страсти.

— Дорогой, ты смерти моей хочешь? Скажи.

— Не хочу, Мурат.

— В голове будто абхазы поют.

— Это плохо?

— Абхазы не умеют петь.

— К нам сегодня клиенты приедут, помещения смотреть, а ты пьяный, кто-нибудь на тебя не так глянет, и не будет у нас клиентов.

— Только из-за тебя потерплю, Георгич.

— Я это очень ценю, старший, иди поспи.

Разобравшись со службой безопасности, я поднялся к себе в кабинет. Глянул в ежедневник. Дел, как всегда, прорва. Следующие два часа я висел на телефоне. Строго и безальтернативно разговаривал с должниками, грозил пеней и отключением горячей воды. Нежно и с придыханием разговаривал с кредиторами, клялся всё оплатить, и всю вину сваливал на должников. И снова с должниками, и опять с кредиторами. Уроборос бизнеса. Ты не можешь расплатиться со своими долгами, пока с тобой не расплатятся те, кто должен тебе. Должники, в свою очередь, ждут, что с ними расплатятся их должники, чтобы расплатиться с тобой.

Я задумался о том, что схема в итоге должна на мне и замкнуться, перепутал интонации и нарычал на представителя фирмы, которая чистит нам снег и которой мы не платим уже третий месяц. Как ни странно, это сработало, парень согласился подождать ещё пару недель.

Позвонил робот с «Теплосети», мерзким механическим голосом озвучил мерзкие пятизначные цифры долга за тепло. С ним я поговорил, не выбирая выражений. Отвёл душу. Он всё равно не обидится, а мне чуть легче стало.

Пообедал покупными сэндвичами и чаем и позвонил бухгалтеру, время платить по счетам. Основной мой долг был за тепло, зима в этом плане очень тяжёлое время. Пятьдесят тысяч за тепло и по десять за свет и уборку территории. На счёте осталось 777 рублей, вроде удачная комбинация, а через неделю платить зарплату и налоги, удача мне пригодится. И не только в платежах, третий месяц простаивало самое большое и самое рентабельное помещение. Когда уходил предыдущий арендатор, мне казалось, что я сдам помещение до вечера того же дня. Лучший вариант, высоченные потолки, офисы на втором этаже, кондиционеры, пожарная сигнализация, крепкая крыша и исправная канализация. А арендатор не шёл. Сначала страна отходила от новогодних праздников, потом не шёл без объяснения причин.

Так бывает, вроде ты всё делаешь, как обычно, а результата нет. Впору приуныть, но я научился с этим справляться. Когда возникает проблема, я не думаю, как так случилось и за что небеса послали мне очередное испытание. Я концентрируюсь на своих действиях, моя задача — сделать всё возможное, чтобы проблема разрешилась, а дальше — как пойдёт.

Все эти три месяца я публиковал объявления в сети, водил риелторов, рассказал о складе всем знакомым. Результата не было. Тогда я снизил цену за склад и повысил риелторское вознаграждение. Снова ничего — опять снижаем цену и повышаем вознаграждение. Риелторы засуетились, а они очень важны.

Хороший риелтор может убедить клиента, даже если клиента не устраивают предложенные площади. Я знаю, я и сам когда-то был хорошим риелтором. Хороший риелтор не значит хороший человек, скорее наоборот. Задача риелтора убедить тебя снять или купить имеющийся объект, замаскировать недостатки и выпятить достоинства. Получить свою комиссию и отчалить. Поэтому они беззастенчиво врут и клиентам и арендодателям. Поэтому к ним такое неодно­значное отношение.

Константин — очень хороший риелтор: практически каждый клиент, которого он приводил, снимал у меня помещение. Эти три месяца Константина не было видно. Дело в том, что помимо того, что он риелтор, он ещё и иеговист. Их в последнее время жёстко прижали, и, видимо, поэтому Константин пропал. Недавно объявился как ни в чём не бывало. Спросил меня, не передумал ли я насчёт собраний, на которые он меня мягко, как умеют только они, приглашал, и насчёт свободных площадей. Вера моя крепка, площади мои пусты. Поэтому я очень ждал Костю.

К трём часам они приехали, Кот и два мужика. Искали помещения под склад строительных материалов. Идеальные клиенты, им не нужны дополнительные мощности, не надо ничего перестраивать, приехали — загрузили — разгрузили — уехали. Ценой были слегка недовольны, ну а кто сразу доволен ценой?

Мы прошлись по складу, они пофотографировали, посмотрели техническую документацию, поднялись в офисы, Константин за их спинами подмигивал мне, и я сам чувствовал охотничий азарт, клиент почти созрел.

— Если вы реально соберётесь снимать, мы готовы сделать вам скидку 15 процентов,— моя коронная фраза. Эти 15 процентов заложены сверх той суммы, которую я хочу получить. Подумайте об этом в следующий раз, когда магазины будут заманивать вас скидками.

— Это очень интересно, — сказал один из мужчин.

Мы вышли на улицу и стояли у ворот склада, светило солнце, с пекарни ветер приносил запах свежего хлеба. Идеальные условия, чтобы поездить по ушам.

— Значит, охрана круглосуточная?

— Даже два поста.

— И в общем здесь спокойно?

— Как в санатории для пенсионеров, — сказал я.

В это время послышались крики с мебельного цеха. Я делал вид, что ничего не происходит, а мужики заинтересовались.

— Не обращайте внимания. Наверное, мебельщики спорят о цветах фурнитуры.

Дверь цеха с грохотом открылась, и на улицу высыпала толпа людей. Драка, я бы даже сказал — замес. Спокойствие зимнего дня взорвалось криками и звуками ударов. Выбежала Бахор, и, страшно голося, бросилась в эпицентр конфликта. Кто-то ударил её, и она отлетела в сторону. Тут как раненый слон взревел Рухшон. Стряхнув с плеч двоих мужиков, он отскочил от толпы и достал нож. Солнце отразилось от его лезвия, и солнечный зайчик нашептал мне, что сейчас здесь кого-то убьют, и не будет у меня ни пекарни, ни мебельного, и останусь я совсем один.

— Зови Мурата, Кот, быстро! — сказал я, и побежал.

До Рухшона было буквально пять метров. Я набрал крейсерский ход к четвёртому шагу и на пятом, оттолкнувшись от земли, обеими ногами влетел ему в спину. Мы рухнули в слякоть, Рухшон остался лежать, а мне было некогда прохлаждаться, от толпы в его сторону неслись два парня с пекарни и один с мебельного. Мебельщика я повалил, не вставая с земли, просто схватил его за ноги и дёрнул. С пекарями дело обстояло сложнее. У обоих в руках палки. Оба совершенно потеряли человеческое лицо. Представляться и объяснять им свою роль и свой интерес в этом деле было бессмысленно. Я успел поднырнуть под палку одного из них и успел подумать: «Как хорошо я, оказывается, дерусь». В этот момент второй со всей силы перетянул меня палкой по спине. Хрустнуло страшно.

Первые мгновения я забыл, как дышать, лежал лицом в холодной грязи, хрипел и боялся пошевелиться, мне казалось, пекарь сломал мне позвоночник. Потом я увидел разломанную надвое палку, которая лежала у моей головы, услышал выстрел и крик Мурата:

— Назад, вашу мать! Назад! — ещё один выстрел, и я вздохнул.

Перевернулся на спину и лежал, глядя в небо. Какой весенний у него цвет. Слегка выцветший, не набравший ещё силу, нежный и ясный. С тихо ползущими облаками. Как же я не видал прежде этого высокого неба? Ничего, ничего нет, кроме него.

Есть. Небо заслонило взволнованное усатое лицо.

— Жив, Георгич?

— Мурат, кто стрелял?

— Я, — с гордостью ответил он.

— У тебя ствол есть?

— Давай или я прилягу, или ты привстань, так поговорим.

Он помог мне подняться. Вокруг уже собралась толпа. Люди набежали со всей базы. Драку растащили. На грязном снегу пятна крови. Воздух как будто всё ещё звенел от недавних криков или это в голове у меня?

— Мурат, разгони всех и проследи, чтобы эти уроды больше не пересекались. Найди Артура и Жеку с мебельного, скажи, чтобы срочно ко мне поднялись.

Спина болела, как ни повернись. Я в грязи с ног до головы. Кот с мужиками, приехавшими смотреть склад, помогли мне подняться в кабинет. Я скинул курт­ку, умылся, как смог.

— Может, скорую вызвать?

— Не, нормально всё, на чём мы остановились?

— Вы говорили, что у вас тут спокойно, как в пансионе, а потом прыгнули на человека с ножом, а ваш охранник с пистолетом не дал другому человеку прыгнуть вам на голову.

— Пансионы, они ведь разные бывают.

— Мы к такому не готовы были, — сказал один из мужиков.

— Это значит «нет»?

— Это значит, мы хотим скидку двадцать процентов.

— Семнадцать максимум, моё последнее слово.

— Договорились, завтра пришлём рыбу договора.

— С вами приятно иметь дело.

Я попрощался с новыми арендаторами и встретил старых. Артур с Жекой не заставили себя долго ждать. Армянин был нахмурен и взволнован.

— Ахпер, эти суки совсем берегов не видят, устроили тут «Дом-2».

— Георгич, реально нездоровая канитель, там троих в больничку надо везти, девчонке нос поломали, у Рухшона рука поломана и походу сотряс, ещё одному ножом в зад попало.

— Твоему? — спросил я.

— Артуровскому.

— Они узнали про Рухшона и Бахор,— сказал я.

— Ты знал?! — в унисон спросили пекарь и мебельщик.

— Знал.

— Ахпер, так дела не делаются, надо было сказать.

— И что бы ты сделал? — спросил я.

— Домой бы эту проститутку отправил.

— И я бы этого чудака уволил, и весь сказ, — добавил Жека.

— Я вчера узнал, не нагнетайте.

— Ну, вчера бы и сказал, сейчас мы их в больничку повезём, врачи мусоров вызовут, те миграционную, и мы с Артуром на деньги большие попадаем.

— Просто отвезите их в больницу и скажите, чтобы молчали, нелегалы первый раз, что ли, подрались? — я пытался выкрутиться из неприятной ситуации.

Не люблю чувствовать себя виноватым. А в данной ситуации я был кругом виноват. По пьяно-романтичной лавочке и безответственности я поставил своих арендаторов в очень неудобное положение. Ничего личного, только бизнес. Никогда нельзя забывать этого правила. А у меня и личного ничего не было. Просто милая история, которую можно рассказать за столом, посмеяться. Теперь было не смешно.

— Ладно, пацаны, а девчонку менты в два счёта раскрутят, она всех сдаст, — сказал Жека.

— Евгений, у неё нос поломан, необязательно её в больничку везти, поживёт с кривым носом, ничего страшного, — время быть хорошим парнем закончилось. Интересы фирмы в первую очередь.

— Рухшона и этого в жопу раненного в больницу отвезите, скажите им, чтобы молчали. Про увольнение не говорите, чтобы они нас от обиды не сдали всех, потом их вышлют и всё рассосётся. Остальных на сегодня распустите, кто знает, может, ментов уже вызвали, чтобы на базе было тихо и пусто.

Арендаторы подумали и решили, что всё по делу. Собирались уходить, когда в кабинет ко мне влетел Мурат.

— Георгич, Рухшон повесился.

Пару секунд в кабинете было тихо. Я смотрел на часы и вспоминал, что несколько часов назад стоял у метро, пьяненький и весёлый и ждал очень хорошего дня. Дождался.

— Как слышно?! — гаркнул Мурат.

Мы очнулись. Артур начал тихо материться на армянском, как Рубик из «Мимино» в зале суда. Жека громко матерился на русском.

— Как повесился, Мурат?

— На верёвке, Георгич, тебе же по спине попали, а не по голове.

Я не обратил внимания на наглость охранника, но обратил внимание, что он слишком спокоен для человека, объявляющего о повешенном.

— Он жив?

— Конечно, жив, я его снял. Правда, по морде ему дал, нос сломал.

— Это хорошо.

— Ментов и скорую вызвали, мне пацаны с первого КПП сказали.

— А это плохо. Где Рухшон?

— В бытовке у мебельщиков.

— Артур, Жека, соберите срочно всех своих рабочих, пусть прячутся, одни на крышу, другие в подвал. Скажите им, что, если кто-то подерётся, Мурат его застрелит.

— Могу в ногу выстрелить, чтобы знали, что не шучу, — сказал мой усатый спаситель.

— Ты выпил в итоге.

— Конечно, выпил, как тут не выпьешь, Георгич?

— Ладно, пошли.

Рухшон выглядел ещё хуже меня, а уж я был страшен, как чёрт.

— Ты что творишь, гад? — нежничать было некогда.

— Сказал, Бахор уехать и замуж выходить, моя не жить без Бахор.

— Да надоело. Ты ребёнок что ли, что за движения? Тебе сколько лет?

— Семнадцать.

— Что?

Рухшон совсем не выглядел на семнадцать лет. Тяжёлая жизнь старит людей. Мне казалось, ему под тридцать. От взрослого человека такие эмоциональные всплески кажутся смешными, а юнец вполне может сглупить и наломать дров. Я вспомнил себя в его возрасте.

— А Бахор сколько лет?

— Пятнадцатая.

— Понятно всё с вами.

— Аллах оставил меня, — завёл старую песню Рухшон и заплакал. Кровавые пузыри из носа, всхлипы, причитания. Когда он плакал, становилось понятно, что он совсем ещё ребёнок.

— Ладно, не ной, что-нибудь придумаем, главное, запомни, ментам ничего не говори, вообще, понял? Просто молчи, понял?

— Понял.

— Вот и славно.

— Мурат, проверь, как все спрятались, свой ствол тоже спрячь, и из бытовки не выходи, не хватало мне ещё, чтобы ты с ментами подрался.

Через несколько часов полицейские привезли на базу перевязанных и молчащих как партизаны нелегалов. Бахор вправили нос. Рухшону помимо вправленного носа наложили гипс на руку, лишнее отверстие третьего пострадавшего заштопали.

Я, пока никого не было, привёл себя в более-менее человеческий вид, почистил одежду и выработал с Артуром, Жекой и Муратом общую версию произошедшего.

Неизвестные проникли на базу и начали задирать девушку, парни вступились за неё, негодяи их побили, порезали и скрылись в неизвестном направлении. Заявление никто писать не будет. Может, претензии и есть, но выразить их письменно и на русском языке не представляется возможным.

Менты пытались что-то выкружить, но мы согласованно вешали им лапшу на уши, и в показаниях не путались. Когда они начали возникать по поводу правового статуса нелегальных рабочих, я быстро обрубил все их поползновения, напомнив, что это не входит в их компетенцию. Полицейские обиделись, куда-то позвонили и уехали.

Олег Семёнович приехал один. Он был в спортивном костюме, видно, из дома или из спортзала. Но, судя по его довольному лицу, он не расстроился, что его побеспокоили в свободное от работы время.

— Я же говорил, что я тебя хлопну.

Хотелось ответить «По лысине себе хлопни», но в свете предстоящего разговора дерзить ему не следовало.

— Ладно, Олег Семёнович, вы меня хлопнули.

— Значит, сейчас ребят вызываю, нелегалов твоих забираем, подготовь пока договора с арендаторами, счета и закрывающую документацию. Так как ты водил нас за нос, на снисхождение можешь не рассчитывать, влеплю по самое не балуйся. Три человека — три миллиона. Мне компьютер твой нужен будет, постановления распечатать, я и флешку с собой взял.

Он наслаждался моментом. Видел, что задевает меня, и наслаждался. Больная спина не давала мне выпрямиться и сидеть ровно, в каком-то полупоклоне я слушал его, что ещё сильнее меня бесило. Дьявол удобно устроился у меня на левом плече и высказывал своё видение ситуации. Значит, сейчас послать этого лысого на хрен, в самых нелицеприятных выражениях. Хорошо бы, чтобы он сорвался, ещё бы разок ему врезать от души, пусть он меня потом изобьёт. Чёрт с ними, с нелегалами и арендаторами, найду новых, затяну потуже пояс и найду, всегда разбирался и сейчас разберусь. Потом вспомнил кредит, зарплаты, налоги и в последнюю очередь плачущего Рухшона. Закрыл глаза, досчитал до двадцати восьми, открыл глаза, улыбнулся и сказал:

— Олег Семёнович, очень надо этот вопрос закрыть без протоколов, депортации и прочей бюрократии.

— А как ты его хочешь решить без бюрократии? — строго спросил он. Но было что-то такое в его интонации, во вспыхнувших на мгновение глазах, что я понял: дальше вопрос будет только в сумме. Обычная государственная проститутка, просто с гонором. Я не люблю давать взятки. Хотелось бы мне сказать, что я хочу изменить ситуацию в стране и в мире, но на самом деле мне просто жалко денег. Поэтому я лучше придумаю сложный план, как обмануть государство, чем просто откуплюсь деньгами. Но взятки я давать умею, не первый день в деле.

Не давить и не отступать. Похоже на то, как будто снимаешь девушку в баре. Вы оба понимаете, что тебе от неё нужно, но сказать прямо — она оскорбится и точно с тобой не пойдёт.

Он возмущался, надувал щёки и грозил мне статьёй за дачу взятки. Кокетничал, в общем. Я понимающе кивал и отрицал само понятие «взятка». Нет, милая, конечно, ты не такая.

Ритуальный танец продолжался около часа. Девушка в баре сопротивляется дольше. Сначала он хотел по полмиллиона за каждого и отказывался брать деньги только за двоих, просил за всех троих. Я предлагал по пятьдесят тысяч за человека, и мне нужны были только Рухшон и Бахор. В итоге мы сошлись на двух сотнях за всех. О виде на жительство не могло идти и речи, но влюблённым, несмотря на то что им ещё не исполнилось восемнадцати лет, он обещал устроить патент на год, а раненого забыть, будто его и не было. Я хотел перенести оплату на несколько дней, но Семёнович настаивал на немедленной передаче денег.

— А то я потом приду, а ты меня тут с фейсами ждёшь.

Хорошая, кстати, идея. Ладно, сейчас, так сейчас. Я зашёл к Артуру с Жекой, обрисовал им ситуацию. Они отказывались платить, и меня это не удивило.

— Гера, ахпер, работать у меня она уже не сможет, и пацан этот у Жеки не сможет, им тут жизни не дадут, а мне что, приданое ей собирать? Я племяннице родной на свадьбу пятьдесят кусков только дал, а какой-то прошмандовке сто отдам?

— Если не дашь, он тебе штраф миллион нарисует.

— Пусть рисует, бозитха, фирма всё равно подставная, до дела дойдёт, я просто уеду, пусть ищет.

— У вас тоже подставная, Жека?

— У нас не подставная, но сто штук у меня нет, и руководство мне их на этого козла тоже не даст, а если и даст, то с моей зарплаты удержит.

— И что вы предлагаете?

— Ахпер, это твой косяк, ты и давай деньги.

— Ты, ахпер, что-то путаешь, я хочу, чтобы всем нормально было, а ты только о себе думаешь, мне штраф никто не выпишет, я прикрыт.

— Вот вы армяне ушлые, — с восхищением сказал Жека.

— Ара, почему ушлые? Это бизнес, просто так деньги раздавать буду — завтра нищий останусь.

— Ты же верующий, сделай доброе дело. — Я показал пальцем на огромный золотой крест, висящий над креслом Артура рядом с портретом президента.

— Ахпер, верующий, но не святой. Есть предложение.

— Говори.

— Я отдаю двести кусков, мы с этим бозитха заканчиваем и начинаем разливать водку, оборудование и материалы мои, помещение твоё, развозит Жека. У него же «каблучок» есть. Шестьдесят процентов мои, по двадцать вам с Жекой.

— Пятьдесят твои, тридцать пять мои и пятнадцать Жеке.

— Гера, ты вроде такой добрый, улыбаешься, людям типа помогаешь, а на самом деле — злой, как собака.

— Я придумаю, как обезопасить дело, чтобы нас на вторую неделю не за­крыли всех. Так что тридцать пять мои или расходимся.

— Артурик, армяне ушлые, но этому осетину палец в рот не клади, — сказал Жека.

— Мне по возможности никакие части тела в рот не клади, — сказал я, — неси деньги, домой хочу.

— А он нас не кинет? Деньги отдадим, а он пропадёт.

— Я записал наш разговор на камеру, если кинет, покажем его руководству кино, неси деньги.

Я передал деньги менту, в течение недели он обещал закрыть вопрос, оставил визитку и уехал.

Денег, которые Рухшон собирал на калым, хватило, чтобы снять однушку в Сергиевом Посаде. Олег Семёнович не кинул и действительно справил молодым патенты.

На новоселье я подарил им учебники русского языка и истории России для младших классов. Чтобы через год Рухшон мог самостоятельно и без взяток продлить патент.

Через пару недель мы запустили производство, и история молодых влюблённых больше меня не занимала. За полгода мы вышли на хороший оборот. Артур порывался увеличить производство и, соответственно, доход, но меня всё устраивало. По качеству наша водка не уступала лицензионным аналогам, а небольшие объёмы не привлекали к себе лишнего внимания. Всем хорошо, всё как я люблю.

Стоял июль, солнце нещадно поджаривало планету. Я сидел под кондиционером, вёл подсчёты и радовался. Такими темпами через пару лет куплю квартиру, может, даже без ипотеки обойдётся. Зазвонил телефон. Незнакомый номер.

— Да.

— Герман, это Рухшон.

— Здорово, Ромео! — обрадовался я. — Как дела?

— Сын родился, хотела сказать.

— Красава! Поздравляю! — я прикинул, что с момента, как они начали жить вместе, прошло всего шесть месяцев, но не стал заострять на этом внимания.

— Спасибо брат, я её Германом назвал.

— Это очень приятно, дорогой, спасибо, погоди, кто-то на второй линии, — я посмотрел на дисплей. «1 КПП».

— Перезвоню, — я положил трубку. Открыл окно, крикнул Мурату «Едут!», налил себе холодной воды, закурил сигарету — и началось.

Пока нелегалы разбегались по крышам да по подвалам, Мурат направился к цеху. Водку мы разливаем в небольшом помещении, двадцать восемь квадратных метров. Пристройка к мебельному цеху с отдельными воротами. Поверх этих ворот мы наварили открывающийся каркас и заложили его кирпичом. Мурат закрыл основные ворота, потом закрыл каркас, и там, где только что был вход, теперь стояла сплошная стена. Моя архитектурная находка. Моя гордость.

Сигарету я докурил до половины, когда подъехала пассажирская «Газель». Мурат выходит их встречать. Вид у него слегка заспанный. Актёрище.

Из машины выгружаются люди с казёнными лицами. Машут перед Муратом удостоверениями. Он указывает им на меня. Как по команде они все поворачиваются. Я стою в окне второго этажа, улыбаюсь и машу рукой.

— Федеральная служба по регулированию алкогольного рынка.

— Милости просим.