|
УСТНАЯ РЕЧЬ
Евгений Ройзман
«Я не патриот, я Родину люблю»
Беседу с политиком и общественным деятелем, литератором и коллекционером, бывшим мэром Екатеринбурга и основателем организации «Город без наркотиков» Евгением Ройзманом ведёт поэт, прозаик и критик Наталья Рубанова.
Наталья Рубанова (далее — НР): Ваша биография отчасти напоминает остросюжетный роман: исключён за плохое поведение из школы, ушёл из дома, подростком разгружал вагоны, два года провёл за решёткой, работал на заводе… Как там в цоевском «Бошетунмае»?.. «Тот, кто в пятнадцать лет убежал из дома, вряд ли поймёт того, кто учился в спецшколе». Как все эти условные прелести жизни повлияли на то, что принято называть бэкграундом — или без подобного опыта лучше было б обойтись?..
Евгений Ройзман (далее — ЕР): Это же невероятное расширение кругозора! Попадая в такие места, ты вдруг понимаешь, что есть совсем другая жизнь, совсем другие люди… Дело в том, что на всех отрицательный опыт очень по-разному действует — ты или адаптируешь его, или он тебя в какой-то момент раздавит просто. У меня на самом деле всё вовремя произошло, я всем доволен. И если б я снова поступил в университет, то снова выбрал бы историю. А ещё прослушал бы ряд лекций — не хватает филологического и искусствоведческого образования.
НР: Ещё не поздно.
ЕР: Да. И я никуда не тороплюсь. Моя дисциплина, история, находится на стыке наук, поэтому постоянно учусь новому, нельзя останавливаться.
НР: Поэт, депутат Госдумы — несколько фантастично, несочетаемо… Как и то, что в вашем рабочем кабинете портрет Бродского висел вместо президентского.
ЕР: Да, вроде бы и несочетаемое: поэт, депутат Госдумы. Но лишь на первый взгляд. Видите ли, всё относительно. Человек многомерен на самом-то деле, просто многие об этом забыли. Депутат Госдумы может писать стихи, да. А портрет Бродского мне Миша Брусиловский принёс.
НР: Брусиловского нередко сравнивают с Шагалом и Малевичем, его работы — одни из самых дорогих среди работ российских художников. В вашей коллекции много картин Брусиловского? И ещё: каким он был, что вспоминается в первую очередь?..
ЕР: Мы общались много лет. С журналом «Наше наследие» — лучшим, считаю, журналом о культуре — и моей женой Юлей Крутеевой мы сделали монографию Брусиловского. А вообще Миша мои стихи любил, три книги оформил. В одной из них мощное сочетание имён: предисловие Быкова и иллюстрации Брусиловского. Можно сказать, уже не важно, что в книге за поэзия.
НР: Шутите?
ЕР: Ну вот, а когда Миша умер, я сделал на своей территории музей художника… У меня есть и самый ранний его портрет — 1943 года, который он написал для отца и вместо своей фотографии отправил в конверте на фронт (вскоре пришла похоронка), и самый последний — 2016 года — портрет Николая Второго. Я ещё собрал всю крутую графику — Брусиловский ведь Репинскую академию в Питере окончил, потрясающий мастер был. В 2019-м планируется его большой выставочный проект в московском Музее толерантности.
НР: У вас вышло несколько книг: поэтический сборник «Жили-были», «Невыдуманные рассказы»… Когда вы начали писать, когда этот «зуд проклятый» проснулся?
ЕР: Да я пишу всегда! Всегда. Есть и законченные рассказы, и зарисовки. Гигантские объёмы накапливаются! В музее моём у меня иной ежедневник — я вынужден работу структурировать, хотя совсем нет времени… Есть секретарь, конечно, но я о другом сейчас говорю. Честно? Очень бы хотелось остаться с Британской энциклопедией наедине. А что до стихов, то последние я году в 2002-м написал… И это уж не от меня зависит — стихотворение само ведь пишется, не по заказу. Иначе невозможно. Что же касается книг моих, то они нарасхват. Я ведь много выступаю, езжу. Тираж сразу разлетается. И ещё я вам вот что скажу — я стал первым политиком в России, который стал работать с соцсетями, в 2005-м завёл «Живой Журнал». Затем это Саша Лебедев сделал, знаменитый банкир. Я ведь был отрезан от СМИ — а тут вот смог высказаться…
НР: «Мы — виноград у Господа в горсти // Я виноват, и, Господи, прости // Меня. Когда-нибудь случится // Меж пальцев просочиться»: вы написали эти строки в далёком 1991 году. Много воды утекло с тех пор, но, возможно, это одно из самых искренних ваших высказываний о сокровенном, нет?.. А кто больше всего привлекает вас в поэзии как читателя?
ЕР: Из поэтов — Саша Кабанов, киевлянин. Поэт номер один для меня сейчас. Лимонов и Юнна Мориц раньше хорошо писали: упоминаю их как пример того, что Господь может дар и отнять. Из наших талантов — молодые пермяки, екатеринбуржцы… Ушедший Борис Рыжий, ныне здравствующие Виталий Кальпиди, Олег Дозморов… Александр Ерёменко — один из лучших российских поэтов, и жаль, сейчас не пишет. Из москвичей — Евгений Бунимович, Марина Кудимова. У неё замечательные строки есть, посвящённые Александру Ерёменко: «Нас диалог вести по фене подначивают паханы…».
НР: А из современных прозаиков кого-то можете выделить, кто интересен?
ЕР: Прежде всего Дима Быков, Михаил Веллер, Пётр Алешковский — очень сильный у него роман «Крепость».
НР: О вкусах спорят, и более всего, пожалуй, в поле литературном. В пандан к этим фамилиям добавлю очевидное: есть немало талантливых писателей, чьи имена официальная критика замалчивает. Например, тот же Андрей Бычков, лауреат премии «Нонконформизм», его роман входил также в шорт-лист премии Андрея Белого. Список можно продолжить, так как часто условием издания книги в наше время становится то, что написать её должна либо медиаперсона (часто писать-то не умеющая), либо автор должен издаться за свой счёт или получить грант. Да и многие темы табуированы; автор, который хочет издаваться здесь и сейчас, стал фактически канатоходцем с точки зрения сюжетостроения: шаг влево, шаг вправо — и нет тебя в так называемом литпроцессе. Его можно смело литпроцессией назвать.
ЕР: Вот смотрите: Миша Брусиловский говорил, что худсовет при «совке» — конечно, зло. Но он, худсовет этот, тем не менее избавлял от халтуры. Сейчас достаточно свободы в литературе, я считаю. Но то, о чём вы говорите… Увы, так было всегда. Высокая литература не сразу распознаётся и ценится. Сочетание больших тиражей и ума — это редкость большая! Водолазкин, Улицкая, Акунин — я слежу за ними, за тем, что они делают, что пишут. Вот «Огонь и агония» веллеровская — очень красивая вещь! Там пассажи про восстановление справедливости… Что ещё. «Петровы в гриппе и вокруг него» Алексея Сальникова. Гузель Яхина интересна.
НР: А в кино?
ЕР: Из последнего сильной кажется «История одного назначения» Дуни Смирновой. Очень крутой фильм! Он точен в историческом плане, требует подготовленной аудитории — нужно знать и эпоху Александра Второго, и русскую литературу… Я бы сравнил его с толстовским «После бала» в каком-то смысле. Очень честный фильм, показывающий невероятный диапазон русского человека — от самого дна его до самого космоса. Джон Шемякин был консультантом-историком. А с Дуней мы сейчас общаемся по другим делам — она же президент благотворительного общества «Выход». В Москве конференция по аутизму пройдёт, которую она собирает. Работаем над этим, в общем.
НР: Хорошее кино — редкость великая. То, чем «кормят» зрителя телеканалы, как кроятся сюжеты сериалов, по каким форматам, и как киношники продают свой мозг, выпуская «продукт» вместо произведения искусства…
ЕР: Послушайте, стадом всегда проще управлять. Вот оттуда ветер дует. Понимаете? Отсюда все эти «форматы».
НР: Я-то понимаю. И вижу, как таланты зарываются.
ЕР: Нет, не все зарываются. Если говорить о литературе, то при наличии соцсетей автору вообще никто не нужен! Коммуникации изменили мир, никто не закопает заживо хорошего писателя.
НР: Я собрала прекрасную серию прозы «Тёмные аллеи. XXI век», необунинскую. Там замечательные писатели. Как литагент, автор и автор-составитель сейчас в поисках понимающего «тонкие материи» издателя. Парадокс в том, и это констатация факта, что чем лучше порой написаны тексты, тем сложнее их превратить в книги. И соцсети не помощники здесь. Серия до сих пор не реализована.
ЕР: Деньги зарабатываются на массовке. Издание книг — это бизнес.
НР: И выхода нет?
ЕР: Почему же, надо искать! Но в целом, конечно, идёт некая сознательная дебилизация населения. Для удобства управления: тут совершенно понятная история! Что касается меня, то я написал, считаю, лучшую в стране книгу о борьбе с наркотиками «Город без наркотиков». Она написана кровью сердца.
НР: Когда её издали? Не успела прочесть.
ЕР: Ещё в 2014-м. С Мариной Кудимовой мы книгу эту делали. Прочтите, она есть в сети. Книга разошлась огромным тиражом, была во всех подразделениях по борьбе с наркотиками. Кстати, «Невыдуманные рассказы» мои тиражом 50 000 экземпляров разлетелись. «Икона и человек» — так там книга вообще на первой же презентации кончилась!
НР: А что издатели говорят? Будут допечатки?
ЕР: Это вопрос к издателям. Я сейчас отошёл от литературных дел, много другого происходит. Хотя… у меня ведь сумасшедшая совершенно фактура собрана! Ведь через мою приёмную мэрскую в Екатеринбурге 13 000 человек прошли! Какие судьбы, какие истории, с ума сойти!
НР: Трагедии?
ЕР: Не то слово. Шекспировские! Надо эту вот книгу делать обязательно. «Личный приём» будет называться. Разумеется, без настоящих имён. Это будет что-то очень мощное. Я так думаю.
НР: Вот ещё о чём хочу поговорить. Как-то сделали мы интервью с Людмилой Улицкой. Так вот, спросила я её, что она думает о введении биоэтики в школах и может ли как-то повлиять, ведь громкое имя открывает многие врата… Вас хочу спросить об этом же, а также о том, что вы думаете о законе «Об ответственном обращении с животными» и статье 245 Уголовного кодекса «О жестоком обращении с животными».
ЕР: Да у нас некоторым людям хуже, чем животным! А вы говорите…
НР: Мы тоже приматы. И к чему сравнивать, говорить «или люди, или животные»?
ЕР: Я так отвечу: многое зависит от позиции первых лиц. Взять ту же охоту — это осознанное убийство. Только серьёзное массовое возмущение общественности может помочь переломить ситуацию. Александр Осовцов как-то преподал мне хороший урок. А у него, у Осовцова, был самый большой в России зоопарк — там жил и ослик со сломанной ногой, и рептилии редкие, и певчие птицы, и свора собак выброшенных… А я занимался своим реабилитационным центром. Для людей. И вот он мне так тогда сказал: «Я никогда не буду это поддерживать, потому что в проблемах людей животные не виноваты, а вот в проблемах животных виноваты именно люди!». Я сталкивался с самым разным отношением к животным. Как главе города мне приходилось очень непростые решения принимать. Например, кого-то укусила собака, пишут жалобу — и я должен по идее отстрел вызывать… И это мой выбор: спасти собаку или вызвать «этих» с автобазы. Каждый раз выбор, понимаете? Будучи мэром, я часто встречался с людьми во дворах… И если дело животных касалось, люди часто на два лагеря разделялись. Помню, бабуся одна кричала в ответ на чьё-то требование убрать собаку: «Да я тебя сама отстреляю!». Ну а что касается биоэтики в школах, то не уверен, что это надо формализовать. Все нормальные дети читали Сутеева, Чарушина, Бианки… Я считаю, это — часть домашнего воспитания, это должно из семьи идти — гуманность.
НР: Должно, но не идёт. В стране расцвет живодёрства, нельзя молчать уже об этом, немыслимо. Закон фактически не работает, люди творят страшные вещи, в том числе «детишки», по которым колония плачет. Издевательства над зверьём — первый шаг к преступлениям другого характера, любой психолог подтвердит, впрочем, это тема отдельного серьёзного разговора… А какие у вас в целом ощущения от своего «мэрствования» екатеринбургского? Что удалось, чего не успели и хотели ли бы быть переизбранным снова?
ЕР: Местное самоуправление до выстраивания вертикали было минимально политизировано. Это разные ветви власти — и не хотелось бы, чтоб «осиновая» вертикаль всё пробивала… Новый глава Екатеринбурга — назначенец. Человек, который избирался на прямых всенародных выборах, был подотчётен своим избирателям. А тот, кого назначают, отчитывается только перед теми, кто его назначил, — всё просто. Надо вернуть выборы, ведь через них в городскую политику втягиваются избиратели, растёт общественная активность горожан… Хотел бы я снова стать мэром? Многое уже сделано, и вообще, я в любом случае живу в Екатеринбурге, я доступен для людей.
НР: Если говорить о политике, то…
ЕР: А что о ней говорить? Я к политике отношусь, как к стихийному бедствию: ну снег, ну дождь.
НР: Я так с детства к людям отношусь: снежный человек, человек дождя.
ЕР: Хорошо, о политике: если не можешь изменить ситуацию, ты в ней просто не участвуешь. Вот культура, история — это вечно. А политика… Приходят люди и уходят. Знаете, как Ленин Инессе Арманд писал в январе 1917-го? «Пью пиво, катаюсь на лыжах — в России никогда ничего не произойдёт». А произошла революция…
НР: Вы очень известны как коллекционер. Расскажите о своём собрании, с чего всё началось?
ЕР: Когда я учился в университете, я побывал во всех подвалах и на всех чердаках, грубо говоря. Ну и мне художники дарили свои картины. Когда появились деньги, я стал картины покупать. И к середине 1990-х у меня накопилось большое собрание. Музеи тогда андеграундом не занимались… Лет тридцать назад я стал совершенно осознанно собирать наив, у меня самая большая в России коллекция наива. Попов, Любаров, Курыгин, Варфоломеев, Коровкин… Самое качественное собрание: была возможность и реставрировать, и хранить... Знаете, когда я был в Лозанне, я сходил там в знаменитый музей «Арт-Брют». Тогда-то и подумал, что могу сделать свой музей. Сделать его именно интересным. А вот мэр Генуи, когда я туда поехал, показал мне Палаццо Россо — там первая линейка художников барокко… Семья завещала городу свою коллекцию «для умножения художественного великолепия Генуи»! А Вы знаете, что до революции все музейные собрания России так и формировались? После революции, конечно, конфискат, отнятое имущество… Ну, в общем, я решил возродить традицию, начать с себя. Будучи главой города, передал Екатеринбургу свою личную коллекцию: так появился Музей наивного искусства. Кстати: сознательно такое вот сделал 125 лет назад Третьяков.
НР: Есть ли какие-то особенные работы в вашей коллекции?
ЕР: Есть очень любопытная картина Бершадского, ученика Репина, например. Было в Екатеринбурге два знаменитых одессита — Столярский и Бершадский. Так вот у меня работа Бершадского 1909 года. Это хорошая история: картину хотел купить один банк, но потом отказался — решили там собирать западноевропейскую живопись! А русская как бы и не нужна им… Запомните: хотите сделать себе имя — собирайте современное искусство! Я купил портрет жены Бершадского — так на подрамнике была вторая картина, дети в скаутской форме… Интересно.
НР: У вас, кажется, ещё и единственный в стране частный музей иконы?
ЕР: Я создал его в 1999-м и сделал всё возможное, чтобы доказать: это самая поздняя русская иконопись — уральская горнозаводская, старообрядческая иконопись. У меня большой архив, в музее ведётся постоянная научная работа. Но это не единственный частный музей иконы — в Москве в 2006 году появился другой очень мощный музей русской иконы Абрамова. Он отслеживал все аукционы, вытаскивал иконы из зарубежья, в том числе украденные. Таким образом, в сегодняшней стране два музея русской иконы — мой и абрамовский. Оба бесплатные — и оба придумали евреи!
НР: Сейчас открытие такого музея назвали бы, вероятно, своего рода патриотизмом: слово стало модным.
ЕР: Я не патриот, я Родину люблю. Это разные вещи. Я вот общался с детьми и спрашивал их: как думаете, «патриотизм» и «любовь к Родине» — одно и то же? Многие понимают, оказывается, что разные это вещи! Патриотизм — это экзальтированная демонстрация любви, а любовь к Родине от сердца идёт.
НР: Почему-то ошибочно считается, будто не нужно говорить о собственной благотворительности. Но как же люди узнают о том хорошем, что всё-таки происходит вопреки, а не благодаря! Расскажете о своём хосписе?
ЕР: Расскажу. Сначала это была просто идея. Я поговорил с Лизой Глинкой. С губернатором Мишариным поговорил. Объяснили мы ему, что это надо делать. Нашли помещение, я очень помогал, вплоть до субподрядчиков… А когда сам стал главой Екатеринбурга, мы уже создали паллиативное отделение, хоспис. У нас один из лучших хосписов в стране. Нюта Федермессер, учредитель благотворительного Фонда помощи хосписам «Вера», приезжала. У нас более пятидесяти коек… Но вообще в нашей стране, конечно, нельзя стареть и болеть!
НР: Это да, нельзя.
ЕР: Смотрите, к нам в город приехал один уважаемый человек. Читал лекцию. Говорил о цифровой экономике, о том, что страна как-то выровнялась. Но что значит выровнялась… И что такое вообще демократия? Демократия — это честные выборы и регулярно сменяемая власть. И если этой смены не происходит вовремя, то её, власти, цель — удержание своих позиций. Мэром города должен быть человек, родившийся в этом городе, а не назначенец. Человек, который по-настоящему свой город любит и знает. А на региональном уровне… На выборы губернатора никогда не выпустят ни одного человека, способного эти выборы выиграть, для этого нужен муниципальный фильтр.
НР: Кого видите следующим мэром Москвы, если пофантазировать?
ЕР: Михаила Прохорова. Он всегда умел выбирать лучшее. И он на благотворительность тратит более ста миллионов евро. Но страна надела сапоги, Вы понимаете? Мы просчитали, допустим, сто вариантов развития событий, но здесь произойдёт сто первый. Это Россия.
НР: Что о вас, экс-мэре города, запомнят жители Екатеринбурга?
ЕР: Запомнят обо мне две вещи: это был мэр, к которому в кабинет мог попасть любой горожанин. И ещё: это был мэр, который никогда не брал взяток.
|
