|
НАБЛЮДАТЕЛЬ
рецензии
СУП кипит
Антология современной уральской поэзии 2012–2018 гг. — Челябинск: Издательство Марины Волковой, 2018.
Не в первый раз работаю с Антологией современной уральской поэзии: рецензия на третий её том выходила в журнале «Знамя» № 12 за 2012 год. Оглядываясь на ту рецензию, должна самокритично признаться, что сейчас построила бы её в другом ключе. Тот текст был более чем наполовину полемикой с Евгением Богачковым, который в своём отклике на антологию в «Литературной газете» заявил, что в этом томе практически отсутствует почвенная, традиционная поэзия, и что он не нашёл родной душе и сердцу русской поэзии. Ваша покорная слуга взялась подбирать примеры почвенной и традиционной поэзии уральских авторов из Антологии — и преуспела в этом; хотя, по сути, они были не так и важны для освещения антологии. Что же до «родной душе поэзии», то это сугубо индивидуально. Моей душе в той книге были родственны стихи Ирины Карениной: «Ругаться с бабками Лукерьями / И с дворничихой тётей Фро, / Рядиться к ночи в шляпу с перьями, / Чтоб выйти вынести ведро…».
Тем не менее, полагаю, даже в контексте ответа на странный, если не тенденциозный упрёк удалось передать главное — репрезентативность третьего тома Антологии СУП, объединившего несколько десятков авторов не в доказательство существования уральской поэтической школы, а в живую панораму современной уральской поэзии вообще и в констатацию факта, что этот самоорганизующийся процесс будет только развиваться.
Исходя из этого, отзыв на четвёртый том Антологии стоит строить в виде ответа на вопрос, что в ней изменилось относительно предыдущей книги. Изменений не так много, но они есть, и скорее всего к лучшему. Они касаются не базиса — стратегия выпуска антологии как хроники текущей уральской поэзии уже сформирована, — а надстройки.
Во вновь вышедшем томе сохраняется формула, которая сложилась в третьем томе: единица уральской поэтической школы — поэт плюс учёный плюс читатель. На практике это выглядит так, что в Антологии публикуются не только авторские подборки стихов, но и краткие их «маркировки», составленные филологами, критиками и литературоведами и адресованные читателям; так сказать, на пальцах объясняющие, чем тот или иной поэт замечателен и оригинален. Это придаёт поэтическому тому особую солидность.
В чётвертом томе сопроводительные тексты вынесены в раздел «Справочные материалы: биография, культурная история, культуртрегерская деятельность». Этот блок книги стал особенно объёмным — в нём порядка 60 страниц, и каждый автор удостаивается уже не просто ремарки от критика или литературоведа, но целого «портрета», куда входят его жизнеописание на сей момент, ссылка на страницу в информационном депозитарии Уральской поэтической школы и очень интересный пункт «культурная история поэта». Он представляет собой ответы в свободной форме на пять анкетных вопросов — о поэтах, оказавших на автора наиболее сильное влияние как на читателя и сочинителя, о прозаических произведениях, сформировавших личность, о любимых художниках, композиторах и фильмах, потрясших автора в разные периоды его жизни. Кто-то отвечает на анкету лапидарно — например, у Нины Александровой стиль практически телеграфный:
«1. Лида Юсупова, Мария Галина, Елена Шварц, Александр Введенский, Алексей Парщиков, Виктор Соснора, Андрей Санников.
2. Милорад Павич — «Хазарский словарь», Филип Дик — «Вера наших отцов», Даниил Хармс — «Случаи»…
3. Энди Кехо, Фрида Кало, Поль Дельво, Владимир Татлин, Дмитрий Цветков» — и так далее.
А, скажем, Елена Баянгулова растекается мыслью по древу и заметно уходит от конкретики:
«1. Довольно сложно выбрать. Думаю, на меня… влияет всё когда-либо прочитанное, увиденное, услышанное, испробованное на вкус…
3. Как-то на работе (работаю в банковской сфере) я задала этот вопрос своему руководителю и получила ответ после минутной паузы: «Я просто люблю живопись…» Мне кажется, что это верный ответ, разве что можно продолжить список другими жанрами, например, фотографией».
У многих авторов к «опроснику» добавляется ещё и «прямая речь», взятая из каких-либо сторонних источников. Так, Янис Грантс выдвинул тезис «Читатель в стихах ищет узнавание себя; ищет ответ на своё личное состояние, описанное такими словами, которые он, может быть, искал, но найти не смог», — не специально для Антологии, а для фильма-интервью «Сверкая искоркой бесстыдства». Но составители дали «вторую жизнь» его реплике, и мне представляется эта идея удачной. Благодаря ей очевидно, что читатели и есть главные адресаты Антологии и что им даётся шанс узнать поэтов не только как творцов, но и как людей со своими убеждениями, пристрастиями, принципами. Такие «портреты» авторов живы и рельефны.
Также в четвёртом томе сделан размашистый шаг к введению Антологии СУП в мировой поэтический контекст. Блок авторских поэтических подборок продолжает блок переводов мировых поэтов — из Германии, Испании, Индии, Франции и других стран и республик бывшего СССР — Украины, Беларуси, Молдовы, Узбекистана, — выполненные уральскими авторами либо с языков оригинала, либо с подстрочников. В последнем случае переводам даются иные названия, скажем, «Вариации Ярославы Широковой на подстрочные переводы автора Катрин Вяли (редакция Ларисы Йоонас)». Тема поэтического перевода настолько сложна и обширна, что не буду сейчас вдаваться в её тонкости — просто констатирую факт, что этот тематический раздел появился в Антологии и, скорее всего, её уже не покинет. Об этом свидетельствует и то, что выходные данные в четвёртом томе даны на двух языках — видимо, с надеждой на прорыв его в мировую литературу. Издатель Марина Волкова рассказала, что четвёртый том был вручён консулу США по культуре, образованию и печати Мэтту Томпсону, который на презентационном «Суперфесте одной антологии» читал стихи американских и английских поэтов. Это к слову о выходе в глобальный литпроцесс.
Но, разумеется, красна антология прежде всего стихами. В четвёртый том вошли 74 автора (он, кажется, самый многолюдный в истории проекта), и с его выходом уже 164 поэта оказались объединены Антологией (многие появлялись не в одном томе). Появилось радикальное новшество: два автора — коллективы, работающие под псевдонимами. Это «Братья Бажовы и сестра их Варвара» и «Я_Аноним». О них ничего не сказано в справочниках — всё говорят стихи.
«Братья Бажовы и сестра их Варвара» сделали ставку на постмодернистскую речь и поэтику в самом широком смысле слова:
и литры воздуха хмельного
в бутылке, с вечера пустой,
и если я иду не в ногу,
то слышу музыку, простой
мотивчик, сызмальства знакомый,
по осени служебный знак,
и гравитации оковы
для неокончивших филфак.
Эти стихи во многом построены на стереотипах и культурных штампах, общеупотребимых и теми, кто не окончил филфак, и теми, кто жизнь свою видит сквозь призму филологии:
водоворот воды в природе
февраль доставшая чернил
вдова не плачущая вроде
но вся одетая в винил
Молодые мойдодыры покачали головой
И на зимние квартиры убежали ночевать,
Потому что честь мундира — это джингл перед главой,
Неразгаданная повесть, неоткрытая тетрадь.
под созвездием гламура
в соке солнца и тепла
это глянец я ж не дура
я ж не дура
поняла.
Это культивированная филологическая поэзия, в том числе не вопреки, а благодаря вольному обращению со знаками препинания, которое уже давно стало едва ли не мейнстримом интеллектуальных стихов.
То же самое — филологическая поэзия — можно сказать и о стихах Я_Анонима, где даже названия текстов соответствующие: «Манана Мохнатова и Парис Бастурмак (диалог)», «Про то, про сё да про Басё», «Худосевич Турсун-Заде». В этом ряду перифразов неожиданно выглядит простенькое название, заимствованное у Тютчева: «Ещё в полях белеет снег». Но сами стихи ставят понятие лирики буквально с ног на голову, а Тютчеву сильно достаётся:
Ещё в полях, ещё в кустарниках,
ещё в берёзовом лесу
сидят поджарые пожарники,
употребляя колбасу.
Свои промыла карбюраторы
ещё не майская гроза,
за шланги тянут авиаторы
трёх водолазов в небеса.
Ещё не вызрела сливовица,
но льётся солнце с высоты,
и шлюха Анна Керн становится
одеколоном красоты.
Ещё безумная Денисьева
всё пилит Фёдора за то,
что он рассыпал пачку с письмами
Тургенева для Виардо.
Ещё не Блок и не Ахматова,
и не Цветаева пока,
а только снег в полях не матовый,
поскольку анненский слегка.
Впрочем, стихи, похожие на пьесы абсурда, обильно встречаются и у «обычных», то есть единоличных и поименованных авторов Антологии.
Виталий Кальпиди не раз подчёркивал, что тома Антологии неслучайно выходят раз в семь лет — это срок, когда в литературе меняются поколения, восходят новые имена. В четвёртом томе появилось яркое подтверждение этому. В него вошли стихи Веры Кузьминой, как раз на протяжении последних лет семи прошедшей путь от «звезды фейсбука», замеченной и благословлённой Дмитрием Быковым, до самобытной поэтессы, заслуженно включённой в Антологию.
Вера Кузьмина в Антологии представлена в типичном для себя ракурсе «народной поэтессы» — во-первых, затрагивает самые понятные и популярные в широких кругах темы:
На кухне посижу — блукаю без причины:
Под снегом огород, доделаны дела.
В моей постели спит последний мой мужчина,
Нахмурился во сне, почуял, что ушла, —
во-вторых, берёт на себя смелость говорить от лица всего русского народа. Русскость в стихах Кузьминой настойчиво подчёркивается даже в любовных стихах, где она, вроде бы, и не важна:
Ах, Зяма-Зяма, схоронил ты Дору —
В Россию закопали по весне.
Зашуршу рубашкой ситцевой,
Уведу на небеси…
Перелюблены, катиться вам
Колбасою по Руси.
В гражданской лирике Кузьминой мотив русскости (а в стихотворении «Совки» — советскости как её прямой преемственности) доминирует и определяет её позицию поэта. Художественно это разом и слабость, и сила — поэзия прямого высказывания с чёткой гражданской позицией сегодня встречается редко, идеологический месседж поэтессы не раз оспаривали, но поэт, знающий, что он хочет сказать, и умеющий поставить для этой цели лучшие слова в лучшем порядке, заслуживает уважения. Вера Кузьмина не отделяет себя от великой русской культуры:
Страна в снегу… фонарь едва горит, ночь, улица, аптеки нет — и ладно… Пойдём с тобой за чем-нибудь в «Магнит» — за солью, манкой, пастой шоколадной… В тетрадках — и солдаты, и поля, окраины, пьянчуги, бабы, гари: страна, она не стоит и рубля. Она как жизнь: не спросят и подарят.
Даже такое явное окликание классического прообраза в устах Кузьминой невозможно называть постмодернистским опытом — это глубинная интертекстуальность, имеющая в числе прочего и сакральное значение.
Широкий разброс тем и поэтик всегда был характерен для Антологии современной уральской поэзии. От этого базового принципа составители не отступили, напротив, усилили его. Апеллируя к ироничной аббревиатуре названия — Антология СУП, — мы вправе отметить: этот суп кипит в котле, который становится всё более полным.
Елена Сафронова
|
