НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Кто я? Откуда?

Михаил Холмогоров. Презренной прозой говоря. — М.: Бослен, 2019.

Забыть Михаила Константиновича Холмогорова невозможно. Как в тихом коридоре редакции журнала «Знамя» впервые встретила, так и запомнила навсегда. Дело прежде всего в глазах. Взгляд их был таков, будто он вот сейчас увидел тебя насквозь и зачем-то запомнил. Что он в тебе увидел? Зачем запомнил?..

Думаю, такое чувство возникало у многих, не только у меня. Он смотрел на мир во все глаза. А они у него были светлые, довольно строгие. Но за время знакомства — лет пятнадцать — постепенно теплели. Виделись мы редко, не говорили никогда. Но как-то проникались доверием. Я Холмогорова читала. Однажды в поезде Соликамск — Пермь прочла рассказ «Путешествие по воду» — про сына лайки и ризеншнауцера по имени Барон — верного, но легкомысленного друга автора. У меня так и не оказалось случая, чтобы сказать Мише (мысленно я уже называла его по имени), как скрасил он мне бессонную ночь в плацкартном и переполненном вагоне. А вот уже автора и нет на свете…

Но недавно мне посчастливилось прочесть книгу Михаила Холмогорова «Презренной прозой говоря». Очень хорошую книгу. И можно сказать, что мы, наконец, познакомились вполне.

Название — цитата. Из «Графа Нулина», конечно! Александр Сергеевич Пушкин сразу, мгновенно помог открыть дверцу в текст Холмогорова. Прозрачность, немногословие, лёгкость походки, горьковатая капля самоиронии, точность и яркость деталей… и необычайная для нашего века цельность ощущения бытия — вот, пожалуй, главные свойства открывшейся мне прозы. Отнюдь не презренной. Как бы и не написанной — проговоренной, негромко, но внятно. С ненавязчивой, живой интонацией, опять-таки как и все детали в тексте — точной. Живой.

Книга начинается с короткого предисловия «В последних числах сентября», с эпиграфом — снова цитатой из «Графа Нулина»: «В деревне скучно — грязь, ненастье…»

Из предисловия сразу понимаешь, что перед тобой — произведение в замечательном русском, классическом, старинном духе: дачные записки, «ума холодные наблюдения», сделанные по самым разным поводам большой жизни, но — из тишины, из благодати или ненастья тверской деревни Устье… Список авторов такого рода литературы в России огромен и прекрасен, открывается он, как почти всё, Пушкиным. Но дальше — Тургенев, Бунин, Пришвин, Набоков, Паустовский… Не счесть! Помещики, дачники, ссыльные, сельские учителя, врачи, священники и отставные военные любители охоты и рыбалки, грибники и ягодники — не в романах и в повестях, а в письмах и дневниках не только оставили образ родины и счастья, но и сам русский язык сохранили. Спасли от отечественных бюрократии, хамства, скудо­умия, канцелярщины, тупости, политиканства, пошлости… На том, главным образом, и выжил наш «великий и могучий». И да будет так всегда.

Вот и книгу Михаила Холмогорова читаешь — как чистую воду в душный день пьёшь. Но самое ценное для меня в ней — глава «Кто я? Откуда?».

Дело, по-видимому, в том, что российский XX век, да и нынешний, страдает от беспамятства. Обыкновенного — родового, фамильного. Природа этого альцгеймера берет начало в невероятном нравственном шоке, несколько раз пережитом всем народом за одно столетие. За век, когда документы подделывались, имена и фотографии вымарывались, разговоры о прошлом вели в кутузку, и даже рукописи, которые не горят, — ещё как горели!.. И происходило это всё не только в органах госбезопасности, но и в семейных архивах... Ужас оказаться не тем, кто угоден власти, — просто из-за прадедушки-князя, дедушки-троцкиста, отца-муллы, раввина, православного священника… Безродность была зоной безопасности для четырех-пяти поколений нашей страны. И продолжение страха — чувство стыда за него. Недаром же такой размах приняли движения «Бессмертный полк», «Бессмертный барак»… Потому что, оказывается, — стыдно не знать, не помнить. Просто — позорно.

Чем же мне так дорог оказался текст Михаила Холмогорова «Кто я? Откуда?»? Естественностью звучания голоса. То есть хорошим вкусом к жизни вообще, где ирония не мешает любви, честность взгляда не считается и не становится бестактностью, мир прошлого различим так хорошо, так спокойно и чётко, что душа радуется чужим воспоминаниям как собственным детским. Хотя автор порой говорит о людях, которых и сам не застал на свете, но помнит, потому что род бесстрашно сохранил их образ жизни — в документах, письмах, живых воспоминаниях. Немногие фото не искажены страхом и последующим чувством вины за этот страх… От всего этого веет надеждой на душевное здоровье родины. И на здоровье русского языка — тоже.

И ещё одно свойство первой главы. При удивительных подробностях, при обилии имён и неожиданных деталей — невероятная краткость и плотность. «Кто я? Откуда?» — это всего лишь тридцать страниц текста, я прочла их и тут же начала перечитывать с карандашом. Чтобы потом — поделиться. Как просто! И как интересно жили Холмогоровы! Делюсь несколькими выдержками:

«Начнём, как говорится, ab ovo. Древностью род Холмогоровых не отличается. Родословная наша ведётся от священника Михаила Семёновича, жившего в селе Ведерницы Дмитровского уезда Московской губернии в 1740 году. Я это знаю из “Родословия Холмогоровых”, изданного в 1914 году священником Гавриилом Холмогоровым…»

«Столь недавнее начало рода объясняется тем, что священники и тем более —церковный пролетариат (дьячки) — фамилий до 1822 года не имели…»

«Звучные русские фамилии, отдающие литературой, — Цветаевы, Добролюбовы, Флоренские — верный признак духовенства…»

«…дед (врач-акушер. — А. Б.) был знаменитостью. Его прославил поворот на ножку… отражён в художественной литературе. Михаил Булгаков “Записки юного врача”. Рассказ так и называется “Крещение поворотом”»…

«Вот, наконец, и до меня добрались. Я был дитя и внук мировых катастроф двадцатого века…»

Цитирование хочется продолжать. Род был очень непростым как по национальному, так и по социальному составу. Деды-прадеды — священники, польские шляхтичи, земские врачи, офицеры, политзаключённые…

Я прочла книгу, полную бедствий и радостей одного рода огромной страны. И поняла, откуда могло появиться такое вот лицо в тихом коридоре журнала «Знамя». Лицо с глазами, которых забыть нельзя. Понятно, откуда: из России, из века мировых катастроф, увиденного и описанного «в частном порядке», в тишине деревни Устье хорошим писателем Михаилом Константиновичем Холмогоровым.

Анна Бердичевская