АРХИВ

Марк Уральский

«Милая и дорогая моя благодетельница»

Письма В.Н. Буниной к М.С. Цетлиной 1947–1948 годов¹.

Переписка Веры Буниной и Марии Цетлиной в 1947–1948 годах была особенно интенсивна. Первое письмо этого цикла датировано 26 января 1947 года² .

Милая и дорогая моя Благодетельница, пользуясь визитом очередной красавицы у Яна, пишу Вам. Замучена я сверх сил. Почти месяц как Ян болен. Спим на прошлогодний манер под красным пледом. Было три доктора. Все успокаивают, но меня начинает пугать его состояние. Особенно ночной кашель, отчего я должна проводить ночи в его комнате — нужно иной раз бывает в кухню и подогревать что-нибудь. Жара нет. Но он очень ослаблен от потери крови. Чуть ли не шесть недель она не останавливается. Кроме того и печень не в порядке, и он на строгой диете, которую он покорно переносит. От поездки на юг он не отказался. А соблазнил и Тэффи, которая тоже решила там отдохнуть. Но точного срока поездки не назначено. Во всяком случае, это будет не раньше двадцатых чисел февраля. Сейчас здесь морозы «крещенские». В моей комнате по утрам лёд на окне. В кухню войти приятно — настоящий ледник. На юге тоже выпал снег, а юг при снеге не очень приятен, хотя и колоритен. на юге зимой доктора нарасхват, так что я не очень жалею, что Ян не уехал. Болеть дома всё же лучше, чем в самом образцовом  Доме отдыха.

Книги Ваши продаются, но не очень шибко. Отчасти мешает и болезнь Яна, нельзя отлучаться от дома, да и дел столько, что ничего не успеваешь делать вне дома.

Никого почти не вижу. Наталья Владимировна была у нас на католическое рождество, а затем пропала без вести. Вы, вероятно, больше знаете о ней, чем мы. Может быть, она занята устройством квартиры? А, может быть, уехала в Швейцарию?

Зайцевых видела на днях. Теперь они заняты устройством «Вечера Блока», всё-таки мне оставили десяток билетов для тех, кто к нам заглядывает, но их очень мало — гости редки.

Многих не видела почти с Вашего отъезда. Институт «гости» и «в гости» почти не существует у меня.

Получаю письма от Гали , получила одно письмо от Марги в очень дружественном тоне.

Галя между прочим пишет: «Вообще я давно хотела воззвать к столь сильному в Вас духу общественности: здесь много писателей в Мюнхене, все они, правда, не организованы, как следует быть, но всё же их много, многие из России. Никто из них не имеет понятия о нашей парижской эмигрантской культуре (поднимают брови, когда я говорю об этом), ничего не читали, не знают никаких имён. Из Парижа не приходит ничего, ни газет, ни журналов. Вот теперь есть несколько журнальчиков и книга Зензинова, но ведь люди, желающие заниматься литературой, ничего этого не знают и не могут достигнуть , довольствуются дешёвыми во всех смыслах книжечками, издающимися случайно и продающимися за баснословные деньги. Вот я и хотела через Вас, зная, что Вы всегда добивались того, чего хотели, попытаться наладить присылку сюда хотя бы по одному номеру всех издающихся за границей журналов — “Нового журнала”, “Новоселья”, не знаю ещё каких. Зензинов присылает только “За свободу” и “Социалистический вестник”, который у меня все просят и они нарасхват. Гагарин³ , обожающий Бунина, в сущности его плохо знает, а Зурова прочёл только тот кусочек “Бегство”, который он прислал в альманах, и сказал мне с удивлением, что он очень хорош. И это ещё самый, как говорится, начитанный и интеллигентный, и, несомненно, очень талантливый. К сожалению, печатается он только по-немецки — уже четыре книги вышло. Марья Самойловна в своё время прислала Степуну проспект “Нового журнала” с просьбой распространить и содействовать подписке, но отсюда нельзя посылать деньги, так что при всём желании это остаётся только желанием. Я просто считаю, что сюда необходимо посылать хоть один номер того и другого журнала на один адрес: прочтя его, я бы его распространяла дальше. Ведь подумайте, здесь все лишены первоклассной литературы, и ведь это “жаждущие” русские, в большинстве случаев новое поколение. Словом, я полагаюсь на Ваше общественное чутьё и такт и, вероятно, что-нибудь из этого выйдет». Я уже сказала об этом Струве, он обещал списаться с Галей и послать кое-какие номера «Современных записок» и другие книги, которые у него имеются в двух или трёх экземплярах. Хорошо было бы. Если бы «Новый журнал» туда посылался: во-первых, благая польза, а во-вторых, всё же это пропаганда его. Наступит время, когда и оттуда возможно будет посылать деньги, и тогда легко будет получить подписчиков. Ведь Степуны всегда стоят в центре колонии. Если Вы решитесь на этот щедрый шаг, то напишите, и я пошлю пять Ваших книг. Пересылку беру на свой счёт. Или же узнайте от Владимира Михайловича , по какому адресу он посылает Гале журналы, и пошлите сами. Мне кажется, что это сделать необходимо. На днях я напишу об этом и Софье Юльевне . Иногда бывает у меня Паша М., я тоже ей об этом говорила, но они так заняты здешним, что едва ли у них хватит сил ещё на посылку книг туда. Мне, к сожалению, совершенно нет времени заниматься какими-нибудь  делами, кроме комнатных. Я уже и так переутомлена: всё время хочется спать.

В «Быстрой помощи» большое огорчение: здоровье Сергея Фёдоровича Штерна. Ему уже сделали две операции и ещё будут делать две. По-видимому, у него рак на челюсти. В последний раз, когда я его видела, на заседании, он уже не мог раскрыть рта, питается только жидкой пищей. Всё ему делается в клинике Кюри. Он переносит это совершенно геройски, скрывает своё состояние от жены, которая слепнет. Во время заседания он, как всегда, оживлённо обсуждал все вопросы, радовался по-детски удачной продаже лотерейных билетов. Посылки на эту лотерею, Вы знаете, послал Б.Ю. Прегель. Я уже продала на неё на 3000 франков. Хотим собрать сто тысяч, чтобы хоть на некоторое время быть обеспеченными. Боюсь, что Сергей Фёдорович… Не хочется писать. Это одно из самых больших моих огорчений. Его заменить будет неким, если что-нибудь случится.

Олечка на рождество повеселилась, была на нескольких ёлках. В гимназии у них была устроена вечеринка, где она танцевала. У нас тоже была ёлка. Приглашены были десять девочек и мальчиков. Играли в «птиже»⁴ , кричали сильно, но И А не беспокоили, так как это было в моей комнате. А затем перешли в , где стояла ёлка и дети по очереди декламировали. Олечка прочла «Россию» Блока, «Чуден Днепр» и «Весёлый месяц мая» Алексей Толстого. Она очень хорошо читает, это у неё от матери, которая её и научила чтению стихов и прозы.

Лёня Зуров продолжает дежурить по ночам, охраняя американское имущество. Сегодня третью ночь подряд, а завтра 4-ю, так как его один из сослуживцев женился. Володя Варшавский⁵  уже ушёл, больше полгода не выдержал. Лёне ещё плохо, что там пыльно и грязно. Спать приходится на цементном полу, подложив лишь брезенты. Словом, буду счастлива, когда он оттуда уйдёт. Но как это сделать? Из Америки он давно ничего не получал. Очень трудно совместить творческую работу с бессонными ночами. Вы правы. Он стал спать всё меньше и меньше. Вид у него пока хороший, он даже пополнел, так как должен много есть, но нервы его никуда и печень стала давать себя знать.

Я очень рада, что в этом году не шью себе шубу, радуюсь, что у моей воротник такой, хоть в Москву поезжай, что значит, шил москвич Солдатский.

Был сегодня Роговский. Назначили отъезд Яна между 6 и 9 февраля. Роговский тоже хочет ехать в том же поезде. Бог даст, к тому времени потеплеет. Сегодня письмо от Беляева. Советует не приезжать раньше 5 февраля — ужасная погода! Целую Вас. Ваша В. Б.

Приписки на полях письма:

Только сегодня отправляю письмо. Яну лучше, но всё же он кашляет. Думают ехать Тэффи, Роговский, Пантелеймонов⁶  и Ян. Пантелеймонов, конечно, будет жить в отеле. Устала я очень. Ночью был небольшой припадок. Я рада. Читаю Кравченко⁷ . Интересно, но времени на чтение очень мало, поэтому больше просматриваю книги.

Утром был приступ печени.

19 февраля и 9 марта 1947 года.

у Яна оказалось после анализа крови всего 300000 красных шариков, а нужно их у мужчин четыре с половиной миллиона или даже пять! Вы представляете, в каком мы волнении. Дело в том, что у него больше чем два месяца назад было кровотечение⁸ , и он обескровел. Он до сих пор в постели и так слаб, что пройти по комнате — целое дело. Большое упущение было сделано, что анализ произведён был так поздно. Всех врачей и нас пугал его кашель, который и до сих пор продолжается и имеет характер коклюшечного, есть мнение, что и кашель отчасти зависит от ослабления всего организма. Одно время думали, что дело в сердце, так как пульс порой бывает очень слабый и частый. А сердце, к счастью (это единственное утешение), в хорошем состоянии. И раньше во время его болезни его питание стоило дорого — Вы, вероятно, от Ангелиночки знаете, какие теперь цены, а последнюю неделю (анализ был получен в прошлую пятницу) его питание и отопление мне иной раз в день обходится 2000 франков, а самое малое 500 франков. Его необходимо кормить, например, телячьей печёнкой, кило которой стоит 600 франков. Ему всегда холодно, порой он дрожит и приходится топить, и на одну лишь растопку идут бешеные деньги. Чтобы его не расстраивать, я скрываю от него наше финансовое положение. О себе могу сказать, что я устала очень. Ведь с 1 января этого года я проводила до последних дней ночи с ним. Он кашлял так, что приходилось раза по три в ночь вставать и давать ему что-нибудь тёплое. Последние три ночи я сплю в своей ледяной комнате, не раздеваясь, так как если позовёт, то нужно как можно скорее к нему добежать и дать пить или посмотреть, не погасла ли печка. Тэффи тоже заболела, у неё что-то с сердцем, какие-то шумы. Её уложили на три дня в постель, запретили двигаться, и она, бедная, лежит одна в холоде. Трудно достать билеты на юг. Ведь нужны спальные места. Иначе ни она, ни И.А. не доедут. Сегодня пришла посылка от милой Татьяны Сергеевны Конюс, и как она кстати. Кое-что отдала И.А. как мёд, чернослив, изюм. Жаль, не было кофе, здесь выдали только за декабрь…

Милая, дорогая моя, только что пережили ужасные моменты: Яну было дурно. Я вошла в его комнату, когда он сел обедать, и увидела, что он, опустив левую руку, сидит в наклонном положении. Я спросила, что с ним, он ответил: «Ничего». Но позы не переменил, тогда я поняла, что ему плохо, позвала Лялю . Ляля стала приводить Яна в чувство, а я бросилась к  Нилус, чтобы позвонить Аитову, который, к счастью, оказался дома. Это был обеденный час. И попросила Берту Соломоновну пойти и посмотреть, так как у неё большой медицинский опыт. Ей показалось, что дело совсем плохо, и она ещё раз позвонила Владимиру Давыдовичу , напугав его так, что, когда он приехал к нам, у него тряслись руки. Аитов думает, что это желудочное: его мутило. Он впрыснул камфору и дал на ночь принять морфию. Сегодня у нас были гости: Тэффи, Пантелеймонов, Струве и Наталья Ивановна , и все, конечно, его утомили, а он ещё очень слаб. Теперь никому не позволю больше четверти часа быть около него. Может быть, и съел что-нибудь, что не переварилось.

Вы спрашиваете, что нам нужнее всего из вещей. Я как-то так далеко сейчас от этого, что затрудняюсь сказать. Конечно, всегда нужны чулки. Хорошо было бы, если бы Вы могли достать у кого-нибудь летнее пальто для меня — у меня нет никакого, а что-либо себе покупать я считаю невозможно. И так деньги у нас теперь «с крылышками». Читаю теперь книгу о Чехове трагически погибшей Немировской⁹ , хорошо написана, и не понимает она в Чехове сравнительно мало. Попросите и милую Софью Юльевну послать Гале «Новоселье». Галя пишет, что прямо рвут книги. Я хотела сама написать Софье Юльевне, но боюсь, что времени не будет, да и очень я утомлена. Не судите строго мой стиль. Когда хожу по улицам, то мне кажется, что я вот-вот засну. Поздравьте и от меня Софью Юльевну за её энергичную деятельность. Надеюсь, что тоже в этом году прилетит в Париж. Я не совсем понимаю, в чём будет состоять юбилей, это юбилей только «Новоселья» или её? Если её, я приветствую её тоже как поэтессу, а не только как редактора журнала. Вы спрашиваете, кто мне помогает? Конечно, Ляля, мадемуазель Имбер¹⁰ , очень Наташа Любченко, Феничка , Тамара Бродская¹¹ . Б.С. Нилус присылает иногда котлетку, которую Ян ест с большим удовольствием. Она ведь повариха. Лёня часто приносит провизию: рыбу и другое. Бахрах иногда ходит со мной за растопками, так что всё-таки есть добрые люди.

В нижеследующем письме, помимо бытовых подробностей и сведений о состоянии здоровья Ивана Алексеевича, много внимания уделяется вопросу распространения в Париже «Нового журнала». Усилиями всего бунинского окружения дело было налажено на удивление — с учётом тогдашней неустроенности общего быта! — грамотно и толково. При этом Вера Николаевна, несмотря на плохое самочувствие и необходимость денно и нощно ухаживать за постоянно хворающим Буниным, явно играла в нём роль организатора и координатора.

14 марта 1947 года.

Милая, дорогая Марья Самойловна, послала Вам авион¹² , а сегодня опять нужно писать. Пришлите экземпляры XIV номера, — на складе осталось всего 4 экземпляра! Десятой книжки тоже нет. Постараюсь достать у Якова Борисовича . Обидно, если придётся пристраивать, начиная с одиннадцатой книжки. Очень прошу немедленно прислать XIV — и как только выйдет XV книжка, послать и её. Уже двое заплатили за будущую книгу. В Вашей кассе 5060 + 4408, переданных Е.Н. Марку Александровичу .

18 марта 1947 года.

Только что пришла вещевая посылка. Спасибо. Сердечно благодарю и Вас и Вашу приятельницу. Ей напишу отдельно. Костюм и башмаки пришлись Ляле, красненькое платье Олечке. Ей на днях исполнилось 14 лет. Материю советуют мне взять на пальто. Конечно, сейчас о шитье и думать нельзя. Пока спрячу.

Очень Вас благодарю за всё. С Яном прошлую неделю повозились. Был один раз обморок. Появились боли в груди. Но всё это вторичного происхождения. Главное — это анемия, которая за месяц не улучшилась.

Сегодня первую ночь спал. Вчера кончились уколы. Три было сеанса. На втором выжигали электричеством ещё что-то. Стоило это 3500 фр по пониженному тарифу — устроил Аитов.

В субботу назначен отъезд. Билеты во II классе спального . Едет один. Тэффи и Роговский уехали вчера.

Конечно, я сильно беспокоюсь, как он доедет один, но ничего не вышло. Едва достали билеты для Яна. Дам хорошо на чай проводнику, чтобы он заглядывал и делал всё, что Ян попросит. Поедем его провожать скопом. Вещи отправлю багажом , чтобы он имел при себе только самое необходимое. В Антибе его встретят Беляев, Роговский и Тэффи на автомобиле.

Я так устала, что у меня одна мечта: лечь и пролежать не 24 ч сряду, а 48. Если он там уживётся, то есть морской воздух ему будет на пользу, думаю в мае тоже туда поехать.

Поцелуйте милую Софью Юльевну за термос. Он очень облегчает мне жизнь. Варю кофе с вечера, и ночью не нужно бегать в кухню. С.Ю. напишу на днях. Целую крепко.

Ваша В.Б.

Обстоятельства, в которых проходила отправка Бунина на юг, подробно описаны Буниной в письме от 29 марта 1947 года.

Милая и дорогая Марья Самойловна, неделю тому назад мы проводили Яна на юг в «Дом отдыха». Поехал он один, так как удалось достать только один билет в спальном вагоне. Яну был добыт билет на верхней полке, и мы все очень волновались, ибо понимали, что при его слабости ему лезть наверх нельзя. Решили просить кого-нибудь, кто помоложе, перемениться с ним местом. Но всё же волновались, особенно он. И пока мы шли по платформе — вагон был первый, дальний — он всё прибавлял, сколько дать проводнику, если он найдёт «милого господина». Провожали: вся семья Жировых, Михайлов, Любченко, Бахрах, Адамович, — Лёня был на службе. И вот вся наша орава во­шла в вагон, а потом ввалилась в купе, где уже сидел пожилой человек, с которым Ян весело поздоровался, и они оба стали шутить.

Я, увидав, что они знакомы, непосредственно обратилась к нему:

— Уступите, ради Бога, своё место Ивану Алексеевичу, он был очень серьёзно болен…

— Хорошо, — ответил он, не задумываясь, — я слышал, что он был серьёзно болен.

—Ни в каком случае я этого не допущу, — возразил Ян, — идите и говорите с проводником.

— Что Вы, Иван Алексеевич, я с удовольствием полезу наверх и, если надо, буду давать Вам лекарство...

— Конечно, оставайтесь, — сказал кто-то.

— Нет, нет, — продолжал настаивать Ян, — идите к проводнику.

Тогда мы все хором стали уговаривать его, чтобы он воспользовался любезным согласием своего спутника. И он сдался. Я сначала приняла этого господина за еврея, а затем стала вслушиваться и уловила армянский акцент.

И вдруг я слышу: Абрам Осипович! Да это Гукасов¹³ , как же я его не узнала! Правда, я была так взволнована, что почти ничего не видела. Измучена послед­нюю неделю я была очень. И много грехов Бог простит Гукасову¹⁴  за ту доброту, какую он проявил в тот вечер к Яну. Потом на платформе я подошла к нему ещё раз, поблагодарила, сказала, что это чудо, что Бог помог, рассказала вкратце о болезни Яна и просила, чтобы он с ним не очень разговаривал. Когда поезд трогался, Ян стоял у открытого окна и был очень возбуждён и в то же время спокоен. Конечно, ему было приятно, что едет со знакомым человеком. И знаете, он спал до самого Марселя так, как давно не спал. Ведь последнюю неделю он лишился сна, и даже снотворное не действовало. Не знаю, как всё же он там себя чувствует. Тэффи обещала подымать его дух. Ставрова¹⁵ , которая с мужем уже живёт там второй месяц, надеюсь, исполняет для него маленькие поручения, они дружат. Беляев ежедневно его осматривает, а его подруга жизни, по слухам, замечательная женщина, очень хорошая хозяйка; заведующий хозяйством и всеми этикетами, бывший моряк Протасьев¹⁶ , по матери Бунин, очень нравится Яну, так что окружение приятное. Был один недостаток — твёрдые постели, но ему кровать переменили, и он не жалуется. Хотелось бы здесь провести Страстную неделю, встретить в церкви Пасху. Сегодня была на рю Дарю панихида по Павлу Николаевичу . Устраивал её Коновалов¹⁷ . Я видела там много знакомых, и как все осели! Завтра будет другая панихида у Серафима.

Лёня всё служит. Вы правы: он перестал днём спать, так что его сон ограничивается иногда тремя, четырьмя часами. Его друзья решили устроить вечер¹⁸ , чтобы дать ему возможность на лето уехать, отоспаться и продолжать писать — нужно дать последний удар кисти «Зимнему дворцу»¹⁹ . Боюсь, что не очень много, то есть недостаточно для нужного отдыха ему соберут, жаль, что литературный фонд ему ничего не уделил. Живёт он очень экономно, даже кое-что старается отложить, чтобы быть в состоянии писать. Последнее время он стал напряжённо нервен, видимо, от недосыпания нервы его очень натянулись.

Через неделю с небольшим сам Бунин напишет жалостливое письмо Цетлиной, в котором подробно расскажет о том, как дорого обходится его пребывание в доме отдыха, и в порыве горячей признательности заявит:

Я бы совершенно пропал, если бы не помощь Ваша!

14 апреля 1947 года.

Милая,  дорогая моя,

давно хочу Вам написать, да всё не было времени — много сил и часов отнимает церковь — удалось хорошо поговеть, была на всех службах, а в Святую ночь опять причащалась.

От Яна получаю разные по настроению письма. Одно время ему было лучше, он начал спать и перестал кашлять, а последнее письмо его меня очень расстроило: «…да навряд я тут пробуду долго, скорей всего вернусь в Париж не позд­нее середины мая: вот уж третья неделя, что я тут, а чувствую себя не лучше, чем в Париже, три последние ночи опять были плохи — кашель, бессонница. Сердцебиение при малейшем движении… Писал тебе: “Питание сносное”. Нет, не очень сносное, а для меня и совсем плохо: прикупки дороги и тоже плохи: ветчина всегда жёсткая и не в меру солёная, грюар²⁰  тугой безвкусный, апельсинов нету…» Правда, мы его питали очень вкусно, но тогда у него не было совсем аппетита. А теперь аппетит есть, да, видно, вкусного мало. Я раз ему посылала апельсины. Но с пересылкой выходит очень дорого. Манухин²¹  мне сказал, что для кровотворения жить у моря вредно, и для быстрого выздоровления Яну следует поехать или в горы, или просто в зелень, а у моря он будет чувствовать себя слабым. Может быть, он и прав. Я надеялась, что он быстрее там будет поправляться. И если бы ему понравилось, и летом можно было жить там, то я сама бы поехала туда, а на короткий срок вышло бы и мне очень дорого — ведь даже без комфорта проезд дорог.

В предпоследнем письме он стал даже просить, чтобы я ему кое-что выслала из его писаний, так как он стал немного разбирать свои бумаги, а затем опять — кашель, бессонница, дурное настроение. А Тэффи тоже в то время писала, что он стал поправляться и что глаза у него стали совсем не те, какие раньше были во время болезни. Его видела Вера Рафаиловна ,  и она говорила, что вид у него был лучше, чем до болезни. Не могу понять, почему это? Может быть, рано стал работать? Он, кажется, за три недели ни разу не вышел. Комнаты же его ему нравятся, как и место, где стоит дом.

Слышала, что скоро приезжает Шурочка . Очень буду рада её повидать. Завтра позвоню Ангелине и узнаю, когда она ждёт Прегелей?

На днях выходит новая газета²² , которую будет редактировать Зеелер. Туда приглашён и Шмелёв участие принимает Лазаревский²³ . Что из этого выйдет, не представляю. Зайцев, вероятно, тоже будет там участвовать. Кажется, их будут поддерживать французские христиане, только я не знаю, католики или протестанты.

16 апреля будет вечер поэтов, мы с Лялей хотим туда отправиться. 26 апреля будет вечер Зурова. Его гараж закрывается, и ему пора отдохнуть и приняться за свой роман. Билеты продавать на Зурова легко, я даже не ожидала, что у него такая хорошая «пресса». Вероятно, в середине мая он кончит свою службу и куда-нибудь уедет, чтобы, отоспавшись, начать писать.

Была, наконец, у нас Наталья Владимировна , была и я у неё. Квартира великолепная, со всеми удобствами и очень приятная.

15 апреля 1947 года.

.

Написала Вам, дорогая моя, вчера письмо, а сегодня утром пришёл экспресс от Яна, который меня очень расстроил.  Делаю из него выписки: «могу написать несколько слов — слаб и умом, и волей, и физически о ч е н ь. Думаю, что напрасно поехал — никакого пока улучшения и ночью одиноко и страшно, и тревожно за тебя. Письма твои (два) получил. Вот уже сутки мистраль. В  о б щ е м  питаюсь плохо и траты большие. И  п р и к у п а ю: лимоны, апельсины. Сгущённое молоко, вино (простое) и  в с ё  о ч е н ь  д о р о г о. А дают то колэн²⁴ , то картофель, который я поливаю маслом, т о ж е  к у п л е н н ым  о ч е н ь  д о р о г о  з а  с в о й  с ч ё т, то что-то из рубленного лилового гадкого мяса. Кофе пью своё — пока, потому что скоро его не будет, а будут ли давать от дома потом — не знаю. Всё это не исключает того, что обо мне очень заботятся и доктор и Шиловская (подруга его жизни) и заведующий хозяйством Протасов, о котором я тебе писал. Днём дремлю, ночью бессонница, кашель. Слаб так, что ещё не разу не вышел из дому.  И тревога: деньги тают, и что дальше, откуда взять? У меня осталось уже всего 13 тысяч… Очень заботливы обо мне Ставровы, все прикупки делают они. Да ещё зубы: кляну с е б я, что не вырвал, все ноют и не могу н и ч е г о  в рот взять мало-мальски тугого, крепкого»…

Конечно, мистраль очень действует на нервы, особенно на его теперешние — ведь пошёл четвёртый месяц его страданий. Я расстроилась бы ещё больше, если бы не письмо Марка Александровича , который мне сообщает, что был у него накануне, и вид его, то есть вид Яна, его порадовал ещё больше, чем при первом свидании. Хотя это обманчиво: когда навещает кто-нибудь, кто приятен, Ян оживляется и кажется совсем другим, чем знаю я его. Пишет, что Беляев не настаивает, чтобы он выходил на воздух — погода ещё холодная. А у него тепло. Конечно, тяжелы ночи. Я ведь с ним их проводила. И знаю, что это такое. У меня есть немного кофе, которое я предназначила для него. На днях с оказией пошлю ему его. Да, я пропустила ещё одну фразу из письма Яна: «Заботятся. Да толку от этого немного: повторяю — питание для моего малокровия в общем… — тут слово, которое я не могу вам передать, — жалкое по сравнению с тем, что я имел дома.

Мы, действительно, его питали как в лучших санаториях, баловали из всех сил, но это можно только дома, да при деньгах. После мистраля обычно наступает хорошая погода, и он, Бог даст, сразу будет себя лучше чувствовать. Если, конечно, в нём нет ещё чего-то. Марк Александрович пишет, что собирается опять поехать к нему, везёт ему «Бесы» Достоевского, а то ему нечего читать.

Когда выйдет пятнадцатая книжка ? Пошлите ему сразу, напишите ему письмо…

— на этом письмо Буниной обрывается, его завершающая часть в архиве отсутствует.

3 мая 1947 года.

Милая и дорогая моя, неделю тому назад я, разрешившись от бремени Лёниным вечером, немного отдохнувши, по пути устроивши у нас в складчину 1 мая обед в честь всех устроительниц, Адамовича и Лёни, я, наконец, могу побеседовать с Вами  и поделиться впечатлениями обо всём, что встречается на пути моём.

Прежде всего, радость: Ян почти выздоровел, даже стал спускаться в кафе. Душевное его состояние тоже хорошо, он пишет мне очаровательные письма.

Сегодня он пишет, что хочет уже хлопотать о билетах, конечно, в спальном. На чём я очень настаиваю, — чтобы он вернулся домой в форме. Вероятно, ему придётся сделать ещё несколько уколов. Так он на них не решается.

Вчера мне звонили Ставровы, которые только что оттуда приехали. Вести о нём прекрасные, но, кажется, он решил остаться там до половины июня. Но подтверждения я от него ещё не получила.

Вечер Лёни прошёл очень удачно. Зал был переполнен. Адамович сказал очень много лестного о Лёне, говорил о нём, как о крупном писателе. И это искренне, так как зимой он то же самое говорил Яну о Зурове. Балет Гржебиной²⁵  танцевал с успехом. Хуже читал Лёня. Он был совершенно простужен, хрипел, боялся, что недостанет дыхания, от этого спешил, а кроме того в этой зале очень дурной резонанс — почувствовали все, когда пел Гришин²⁶ . Все романсы Рахманинова, первый на слова Бунина. Но зато атмосфера на вечере была редкая.

Доход с вечера тоже очень хороший. Конечно, мы хотели, чтобы он был ещё больше, но… Во всяком случае он теперь может бросить службу, и, отоспавшись, приняться за окончание романа. Обед первого мая, о котором я упомянула, прошёл тоже очень оживлённо и приятно. Из приглашённых не пришли Нат Иг и Зайцевы. У первой муж кого-то пригласил к обеду. Вторые, вероятно, боялись обратно идти пешком, так как в этот день метро прекратились в 8 ч 30 м. Были все «друзья человека» — Адамович, Володя Варшавский, поэтесса Зинаида Шаховская²⁷  с мужем²⁸ , к слову, они были очень довольны, что в этот день обедали у нас. Так как в отелях не давали ничего из съестного, а рестораны были заперты. Берта Соломоновна с дочерью²⁹  первая спекла 90 пирожков очень вкусных — с мясом, капустой и рисом, трёх сортов, и замечательную ватрушку — верх, настоящая «пасха». Потом, конечно, те, кто помогал  устройству вечера.

Я только помогала. Был и Михайлов, Хигерович³⁰  и, конечно, Олечка . Стол раздвинули, он занял всю комнату почти, подставили ещё стол из моей. Всех было 18 человек. На Вашем месте в мои именины сидел Лёня, рядом две дамы, в первый раз обедавшие у нас, — Шаховская и Стамбулли³¹ , которую Лёня пригласил, как председательницу самого младшего кружка поэтов . Много было ландышей. Кроме пирожков я приготовила руками Наташи Любченко котлеты, картофельный салат и летю³² , она сама принесла очень вкусную рыбу, я купила ещё колбасы, а для Б С ветчины, так как она на строжайшей диете.  Леня приготовил водку. Дал муки на пирожки. Фенечка очень вкусную свинину, варенье и сахару, Вера Рафаиловна — сахару. Кофе был мой. Варила его Б С  в стеклянном кофейнике — священнодействовала. Было шумно и весело. Разошлись после полуночи. И вот, наконец, я принадлежу самой себе. Поздравляю с выходом книги, жду их. Многие спрашивают.

14 мая 1947 года.

Дорогая и милая Марья Самойловна,

разве Софья Юльевна не передала Вам, что Ваши книги < «Новый журнал». — М.У.> пришли? Я их переслала Яну,  и он их читает.

От Яна имею утешительные вести. Он поправляется, хотя порой бывает кровь. Нужны ещё уколы. Марк Александрович сказал мне — он только что оттуда вернулся, и мы говорили по телефону с ним, что он испугался, когда увидал Яна, приехавшего из Парижа. Теперь он уже его проводил до вокзала. Спускается к морю. Сидит в кафе. Жизнь его там стоит дорого, так как он три четверти из того, что подают там, не ест, и приходится прикупать. Я не скажу, что он прихотлив, он может есть одно и то же, но диапазон его вкусов не очень широк. Кроме того ему нужно поправить зубы — здесь много дешевле, сделать уколы, а потому я нахожу, что он правильно поступает, что возвращается 2 июня сюда. Марк Александрович достал ему билет в первом классе, будет ехать один, это ему доставит удовольствие. Но за это удовольствие пришлось заплатить дорого — 5400 фр! Но я рада. Ему так мало в жизни осталось этих удовольствий, что я всегда радуюсь, если он или судьба их ему доставляют. Он заслужил.

Я теперь много сижу дома. На очереди привести его в чистый вид. Уже сговорилась с «фам де менаж»³³ , достала пылесос, купила всё почти, что следует для мытья стёкол и карнизов. Потом позову полотёра, и к приезду  Яна, Бог даст, наша «ночлежка» заблестит.

Сама я здорова, чувствую себя сносно, но похудела. Живём мы без всякого чёрного рынка. Немного помогли посылки, но их было за это время не много. Одну мы не распечатали — оставляем к приезду Яна.

Становится совсем жарко. Но я всё ещё не решаюсь снять теплую фуфайку. Весенние простуды бывают очень длительные. Слава Богу, я за весь год не была больна.

Зайцевы в плохом состоянии. Нужно будет делать вечер. Но сколько они соберут, не представляю, теперь пошла серия вечеров. Мы сняли сливки. Вовремя сделали для Лёни. Он пока ещё служит. Выясняет, когда закроется гараж. Если скоро, то останется до конца, чтобы получить ликвидационные деньги. А уж тогда начнет жить для себя. То есть, отдохнув, примется за роман. Он хочет ехать в деревню, куда-нибудь в Бретань. Там хорошее питание и не так дорого.

Приехала Олечка . Принесла хорошие отметки. Сама побледнела. Питание стало тощим. Она шлёт Вам привет, так же как и Ляля. Я целую Вас. В.Б.

Приписки на полях письма:

От Гали письмо —  большая ей радость Ваш журнал. Очень благодарит. Он нарасхват. Только что был Марк Ал, жаловался, что Вы не пишете ему. Он немного похудел. Думает ехать в Америку, хотя жить в Ницце ему очень нравится.

9 июня 1947 года.

Милая моя, дорогая Благодетельница, сейчас получила ваше письмо от 5.VI.47. И почувствовала великую вину перед вами. Маленькое оправдание есть: тропическая жара, длившаяся дней десять, и возвращение Яна. И то и другое меня утомили и вывели из колеи. Перед его приездом я наняла мужиков — одного для мытья карнизов и стёкол, другого для натирки пола.  Тут я немного (500 фр) заработала, и это тоже пошло на приведение его ночлежки и моей в приличный вид. Конечно, оправдание слабое. Но, я надеюсь, Вы простите.

Была на выставке Шурочки³⁴ . Нахожу, что она сделала очень большие успехи, и это мнение всех. Мне очень понравились цветы перед открытым окном, где видны дома Нью-Йорка, натюрморт — на столе книги, очень красивый лиловый тон там, мастерски написано всё белое: яйца, молочник, сахарница. Хорош очень один портрет женщины. Словом, браво! Была рада увидеть её. Посмотреть, какая она. Была мила и оживлена. Наконец познакомила меня, как он сказал, с «совсем родным мужем». А Ангелиночка стала опять красавицей.

Ян поправился. Но не совсем. Ему нужны ещё уколы. Следовало ему бы куда-нибудь поехать в жаркое время, например, в имение Шаляпиных, там пансион — дорогой, обещали мне «сделать цену», это в 30 км от Парижа. Говорят, отлично кормят и много зелени. Но он сказал, что «капитал не дозволяет». Целуем, обнимаем. Шлём приветы. Ваша В.Б.

1 июля 1947 года.

Дорогая и милая Марья Самойловна, спешу известить Вас, что все витамины, посланные в последнюю отправку, пришли и ко мне, и к Яну, так что всё в порядке. И мы начали поправляться, что очень способствует семейному счастью. Ещё раз сердечно благодарю Вас за Вашу заботу и хлопоты.

Собой я не могу похвастаться. Очень утомлена. Доконал меня вечер в пользу дома, где жили Ян и Тэффи. Чувствую себя так паршиво, как давно не чувствовала. Я на следующий день после вечера в пользу дома проспала 15 часов. И сейчас хочется спать.

Лёня всё ещё служит. Он надеялся кончить свою службу вчера, но оказалось, что ликвидация затягивается. А он тоже устал очень. Представьте, лёгкие поправились, а на сердце отозвалась ночная работа. Он решил ехать отдыхать в Бретань, кажется, туда едут многие из самых молодых поэтов и писателей обоего пола. Очень было приятно взглянуть на Шурочку. Она нам всем была по душе. Было жаль, что мы так мало её видели.

Обнимаю и целую Вас крепко и нежно.Еще раз прошу простить меня за такое письмо. Но и его мне было написать трудно.

Еще раз целую Ваша Вера.

Приписка на полях письма:

Целую вас крепко, дорогая моя! Ваш Ив. Б. «Тёмные аллеи» послал с Шурочкой.

11 августа 1947 года.

Дорогая и милая Марья Самойловна,

сколько раз начинала Вам писать и не доканчивала письма! Очень я устала к концу сезона. Сейчас мы вдвоем с Яном. Наши все в Vende³⁵ , Ляля и Олечка в скаутском лагере, а Лёня по соседству в собственной палатке в «Tоuring Club»³⁶ . Он в полном восторге от океана, отдыхает после тяжкой зимы. Если не перекупается, то будет хорошо.

Олечка перешла в следующий класс с наградой I степени, на   читала «Ещё одно последнее сказанье» из «Бориса Годунова». По единодушному признанию читала очень хорошо. Получила книгу в награду «Иоанн Грозный» А.Н. Толстого³⁷ . Я прочла это произведение, много нового, тенденциозно и пригнано к современным событиям.

В Париже в этом году была такая жара, которой и «старожилы не запомнят», и Ян очень пострадал — ослабло сердце, и Вербов назначил сердечное лечение. Часто опять стал говорить о смерти…

Был поднят вопрос, чтобы он поехал куда-нибудь в зелень. Там хорошо, но очень дорого. Вышло бы 1000 фр в день! А у нас сейчас тесно. Да и стало прохладнее. А при слабом сердце мне отпускать его одного очень не хотелось бы. Кроме того ему два раза в неделю нельзя есть ни мяса, ни рыбы, ни яиц. Я слежу строго, готовлю вкусные блюда из зелени, а в пансионах на режимных мало обращают внимания, а сам он тоже с радостью будет есть мясо и в «постный» день, если оно подано на стол. Очень хорош рис, а у нас ни зёрнышка, нет и гречневой крупы. Если бы Вы организовали такую постную посылку, прибавив туда сухого молока, можно взять деньги у Ники на это.

Я  хотела бы ещё попросить у Вас витаминов, половинную порцию того, что Вы мне уже прислали. Очень полезно для здоровья, и особенно для нервов. Нет причин для ссор и недоразумений, тем более, что мы одни. Живём, не сглазить, очень дружно. Конечно, это не к спеху. Когда будет оказия.

Костюм мой сшит. Очень хорош. Купила себе немного белья. Клеёнку на стол — скатерти больше не держим. Лупу. Моё зрение очень ослабело. Я купила американское одеяло, выкрасила его. Отдала шить. Наконец, у меня будет тёплый халат. Ян ничего не пишет, всё лежит и читает. Опять ослабел.

У нас много книг по истории литературы и мы их читаем с удовольствием. Прочла том о салонах начала XIX в.³⁸  и захотелось написать о парижских между двух войн. Материала у меня много, но сил и времени много меньше. Обнимаю и целую. Скоро еще напишу.

Ваша В.Б.

2 сентября 1947 года.

Дорогой наш друг Марья Самойловна,

наконец выбрала я минутку, чтобы написать Вам. И не отсутствие времени мешает «переписке с друзьями», а вечная усталость — всё клонит ко сну. Стала хуже спать по ночам после наших тропических жаров, а потому приходится почти ежедневно часа два отдыхать после завтрака, и всё же голова какая-то тусклая, вялая.

У Яна из-за жаров ослабло сердце, и ему нужно было серьёзное лечение. Витамины очень помогли, по мнению врачей.

Очень я тронута заботами Вашими о себе.

Вы спрашиваете, что мне нужно из одежды для поездки на юг? Если бы вы достали pull-over³⁹  с рукавами или в серых или в синих тонах, тогда я бы обошлась, а то нечего будет надевать к костюму, все старые рубашечки с короткими рукавами. И ещё, если бы достали хотя бы старый, но настоящий фетр, со шляпами у меня плохо.

Летом обхожусь без них. А зимой холодно. Это главное, что мне недостаёт. Остальное как-нибудь приобрету своими силами. Боюсь, что на зубы придётся потратиться, что-то стали распухать дёсна и болеть. Платьев у меня достаточно.

В октябре Ян хочет устроить свой вечер, чтобы запастись деньгами для «Дома отдыха».

Живём мы очень тихо эти месяцы, отдыхаем от людей. Нигде почти не бываем, и к нам мало кто заходит. Много читаем по истории литературы. «Салоны первой половины ХIX века», записки артиста П.А. Каратыгина⁴⁰ , две книги о Чехове. Всё очень интересно. Чехова я в некотором отношении воспринимаю по-новому. Немного беседую со своей памятью, но, к сожалению, мало. Ян редактирует свои книги. Иногда он с удивлением говорит: «А ведь это хорошо написано!..»

Передайте Яше Цвибаку⁴¹ , что его детские воспоминания «чудо, как хорошо», молодец! Ждём следующих. Ян тоже хвалит.

Обнимаю и целую крепко.

Ваша В.Б.

Приписка сверху, на первом листе письма:

Милая дорогая наша, целую Вас от всей души. От Карповича получил очень сердечное письмо, просит дать что-нибудь для «Нов ж. Посмотрю, есть ли что подходящее.

Ваш Ив. Б.

На последнем письме Буниной к Цетлиной из архива библиотеки Иллиной­ского университета проставлена дата:

2 декабря 1947 года.

Дорогая Марья Самойловна, начала Вам уже давно длинное письмо, но вижу, что здесь его не окончу. Допишу в Juan les Pins. Мы едем, если всё будет благополучно 25 дек. Спальные места взяли. Дорога будет стоить очень дорого. Но ничего не поделаешь — Ян уже чуть было не заболел, — простудился на вечере Тэффи, который прошёл с большим успехом . Доктор Вербов запретил ей выступать второй раз во втором отделении, а ночью пришлось прибегать к морфию. Вчера я была у неё. Она на ногах. Вид плохой.

Теперь забота о вечере Зайцева. А тут забастовки. Вчера пешком ходила к Черняку — он тоже не в блестящем состоянии из-за сердца — а он живёт дальше Place de Тernes⁴² . Правда, я сделала хороший привал у Тэффи. Затем от Черняка к Жене Поллак. Она живёт с матерью, бедной, ослепшей. Представьте, за билет она даёт 1000 фр, а книги покупать отказалась: «Нет денег». От них с Anatole de la Foye пошла к Place Maillo⁴³ . Metro не ходят из-за забастовки электричества, а на автобус хвост за версту. Домой доехала на сантюре⁴⁴ , было свободно. Даже пусто! Дома меня ругали в два голоса — и И А и Л Ф. Но я рада, что обошла тот район. У меня уже собрано на Б К < Зайцева > больше 5000 фр. Я к вечеру И А из двух шляп очень старых переделала себе одну. Вышло чудо как хорошо!

Пальто, благодаря милой Татьяне Сергеевне превосходно, и я получаю комплименты, как бывало в Москве. А я уже думала, что сдана в Архив — в прошлом, а оказалось, что дело в шляпе или la coillete fart le femme⁴⁵ .

Ян опять по ночам кашляет, слаб. Задыхается по вечерам, но на вечере был в форме: помолодел, похорошел и читал превосходно. Читал и стихи. Сбор был хороший. Усердно и с большим успехом работает на всех Б.С. Нилус, но кто её клиенты, покрыто тайной. На Тэффи я тоже запряглась и после Б.С. пришла вторым номером, хотя мне было сейчас трудно трогать тех, кто купил на И А. Теперь на очереди Б. К. , а события такие, что можно всего ожидать: и отмены вечера, и невозможности уехать на ночь.

Обнимаю и с нежностью целую.

При  чтении писем В.Н. Буниной к М.С. Цетлиной 1945–1947 годов обращает на себя внимание то, что в них никак не упоминаются события общественного характера, касавшиеся как лично Ивана Бунина, так и общей ситуации в литературном сообществе «русского Парижа». Самым знаменательным событием в послевоенной жизни парижской эмиграции явился приём, устроенный в советском посольстве 12 февраля 1945 года⁴⁶ для группы её видных представителей, в число которых входили и хорошие знакомые Буниных — В.А. Маклаков, Е.Ф. Роговский и В.Е. Татаринов. Приём прошёл в приподнятой и весьма дружелюбной обстановке. Однако в эмигрантской среде затем начались жаркие дискуссии на тему «Что делать?» и «Как в нынешних условиях бытия позиционировать себя по отношению к Москве?», сопровождавшиеся ссорами, громкими скандалами и взаимными обвинениями в предательстве «идеалов».

«Визит, как и вопрос об отношении к Советскому Союзу в свете той роли, которую он сыграл в разгроме нацизма и изменений, произошедших в стране в годы войны, породил ряд статей на страницах эмигрантской печати и необыкновенно интенсивную переписку по этому поводу, которая могла бы составить объёмистый том. Среди тех, кто активно участвовал в эпистолярной дискусси, и в общем, едва ли не вся пишущая элита либерально-демократического крыла русской эмиграции»⁴⁷ , — часть представителей которой входила в ближайшее бунинское окружение.

Родина-мать, преследуя сугубо пропагандистские цели, усиленно подогревала примиренческие настроения в среде русской эмиграции. 28 июля 1946 года в кафедральном соборе Св. Александра Невского на рю Дарю митрополит Евлогий⁴⁸ отслужил молебен и произнёс проповедь, в которой были такие слова: «Это день соединения нашего с великим русским народом!» Он же, что символично, первым из эмигрантов получил молоткастый, серпастый паспорт из рук советского посла А. Богомолова⁴⁹ .

Близкий семье Буниных В.М. Варшавский — впоследствии автор знаменитой книги «Незамеченное поколение» (1956), характеризуя атмосферу с «раздачей» советским посольством «красных паспортов», писал: «Да, я принадлежу к числу тех, кто не берёт советского паспорта. Но сказать, что я не думаю о возвращении в Россию, я не могу. Наоборот, я постоянно и много думаю об этом, и мне пришлось пережить тяжёлую и трагически безвыходную внутреннюю борьбу. Наше положение писателей, остающихся в эмиграции, так безнадёжно, что меня охватывает отчаянье. И всё-таки я не беру паспорта, хотя я и не принадлежу к эмигрантам, ставшим равнодушными к судьбе русского народа»⁵⁰ .

Пожалуй, эти слова могут быть применены и к характеристике позиции Буниных, которую они заняли в этом вопросе по прибытии в Париж в мае 1945 года. Здесь, вопреки своим намерениям, они оказались в эпицентре политической жизни, а сам Иван Алексеевич стал своего рода «знаменем» настроенной просоветски части литературного сообщества («симпатизантов»), к которому принадлежало всё его ближайшее окружение (Бахрах, Зуров, В. Варшавский, Адамович, Тэффи, Даманская, Н. Рощин и др.). Более того, Москва, явно заинтересованная в возвращении Бунина на родину, засылала в Париж своих эмиссаров, которые должны были убедить Бунина принять такого рода решение.

Ничего об этом Вера Бунина своей всегда сильно политизированной «благодетельнице» Марии Цетлиной в письмах не сообщает, хотя сам Бунин в письме от 3 марта 1945 года Я.Б. Полонскому — хорошему знакомому Цетлиной, с которым после войны очень сблизился, пишет:

Вы знаете, что ещё давным-давно меня три раза приглашали «домой» — в последний раз через А.Н. Толстого (смертью которого я действительно огорчён ужасно⁵¹  — талант его, при всей своей пестроте, был всё-таки редкий!). Теперь я не отказываюсь от мысли поехать, но только не сейчас и только при известных условиях: если это будет похоже на мышеловку, из которой уже не дадут воли выскакивать куда мне захочется, — слуга покорный!⁵²

В дневнике Буниной тоже имеются записи на политические темы, и не одна⁵³ . Все они, так или иначе, касаются темы «возвращения» и миссии Константина Симонова.

«В своих записках “Глазами человека моего поколения”⁵⁴ , надиктованых за несколько месяцев до смерти, Симонов говорит, что с постановкой вопроса о возможности возвращения Бунина в Россию впервые столкнулся летом 1946 года во Франции. Послом во Франции тогда был Богомолов, который, кстати, и устанавливал уже прежде контакты с Буниным, не приведшие, как рассказывал Симонов, к успеху.

«по личному указанию Сталина.  в Кремле к мысли, что надо бы отрядить в Париж молодого, знаменитого, дворянских кровей, княжеского рода, боевого офицера, лауреата, поэта, — классический, по сути хрестоматийный для отечественной истории тип барда, — у которого много больше шансов обольстить строптивого своего коллегу по цеху изящной словесности и склонить к возвращению в родные Пенаты. “Я не знал деталей, но знал, что контакты с Буниным, которого хотели вернуть в Россию, уже устанавливались прежде, но ни к чему не привели. А теперь ожидалось, что у меня сложится успешнее”»⁵⁵ .

Симонов, как явствует из дневниковых записей, понравился Буниным, но дальше этого дело не пошло. «Перед моим отъездом в Москву Бунин просил уладить кое-какие дела с Гослитиздатом. Настроение у него держалось прежнее. До меня доходило, что Алданов сильно накручивал его против большевиков. Но старик всё-таки не уклонялся от разговора. Видно, оставалось чувство недосказанного, незавершённого. Когда я воротился в Москву как раз взяли в оборот Зощенко с Ахматовой, так что Бунин отпал само собою. Нет в Россию он не вернулся бы. Это чепуха, что Бунин пересмотрел позицию, ничего он не пересмотрел»⁵⁶ .

Бунин действительно ничего не пересмотрел. Здравый смысл пересилил искушение «зовом Родины». Однако вследствие высокого градуса страстей, кипевших в расколотом надвое лагере русской эмиграции, Бунин оказался под прессингом беспочвенных обвинений, ложных домыслов и обид.

«Слыхали, конечно слыхали — травят меня! Со свету сживают! Я, видите ли, большевикам продался. В посольстве советском за Сталина водку пил, икру жрал! А я, как только посол предложил тост за Сталина, сразу поставил рюмку на стол и положил бутерброд.Только успел надкусить его. Не стал я есть их икру и пить их водку. Это всё гнусные сплетни, выдумки»⁵⁷ .

По этому же поводу он писал М.А. Алданову:

23 января 1946

Визиту моему ⁵⁸  придано до смешного большое значение: был приглашён, отказаться не мог, поехал, никаких целей не преследуя, вернулся через час домой — и все... Ехать “домой” не собирался и не собираюсь. Открытка мне от Телешова⁵⁹  из Москвы: “Государств издательство печатает твою книгу избранных произв. Листов в 25”. Это такой ужас, которому имени нет! Ведь я ещё жив! Но вот, без спросу, не советуясь со мной, — выбирая по своему вкусу, беря старые тексты... Дикий разбой! ⁶⁰ .

М.С. Цетлина, которая после войны первый раз приехала в Париж как раз в 1946 году и, по свидетельству дочери, прожила там несколько месяцев⁶¹ , не могла не быть в курсе происходящих вокруг Бунина событий. За это время, по словам Буниной (запись от 2.12.1946): «Она часто бывала у нас, много подарила мне платьев и других вещей. Хотела собрать ему на поездку на юг. Она очень заряжена. В ней сидит политик»⁶² . При этом, как ни странно, никаких упоминаний о разговорах с Цетлиной на актуальные политические темы ею не зафиксировано. Таким образом, в простых, искренних, интимно подробных по форме излияниях души в письмах Буниной к Цетлиной имеется значимая фигура умолчания: Вера Николаевна явно не хотела обсуждать с «благодетельницей нашей» общественную ситуацию, в которой воленс-ноленс оказался Бунин в те годы.

По этой, видимо, причине у Марьи Самойловны, с тревогой следившей за ростом просоветских настроений среди её парижских знакомых, сложилось мнение, что Бунин готовится к возвращению в Россию, хотя сам он в письме к ней от 25 октября 1947 года это отрицал:

А в Москву я не поехал, несмотря на то, что мне предлагали там буквально золотые горы, — обрёк свою старость на нищету, истинно ужасную в мои годы! Ведь скорее всего Вере Николаевне придётся собирать по грошам на мои похороны! От всей души обнимаю Вас. Ваш Ив. Бунин⁶³ .

В последнем своём письме Цетлиной от 8 декабря 1947 года Бунин косвенно упоминает о скандале, связанном с расколом парижского Союза писателей и журналистов (ПСПиЖ):

Милая, дорогая Мария Самойловна, Вы, конечно, знаете, что у нас происходит, — и один Бог знает, что ещё будет. Всё же мы с Верой Николаевной должны ехать на юг, в Juan les Pins, потому что я в Париже уже опять не сплю от кашля по ночам, опять задыхаюсь от бронхита, — взяли билеты на 25 декабря. На юге надеюсь работать⁶⁴ .

Ангелина Цетлин-Доминик сообщает, что «У Марии Самойловны был вспыльчивый сильный характер»⁶⁵ . Это качество личности Цетлиной во всей полноте проявилось, когда уклончивые недомолвки Веры Николаевны, нежелание самого Бунина обсуждать с ней актуальные события и соответствующая интерпретация его поступков со стороны многочисленных парижских информаторов-недоброжелателей окончательно укрепили её в мысли о том, что боготворимый ею человек перешёл в стан врага. Она взорвалась и 29 декабря 1947 года написала Буниным горячечное, сумбурное письмо. В нём, признавая: «Разлюбить я Вас не могу. Вы — мой милый Иван Алексеевич, над которым я себя никогда не поставлю», — она, тем не менее, объявляет Буниным: «Я должна уйти от Вас», — т.е. о полном разрыве их тридцатилетних дружеских отношений.

Непосредственным поводом для этого письма послужил выход Бунина из состава членов ПСПиЖ. История послевоенного раскола в ПСПиЖ и роли Ивана Бунина в конфликте между различными группами писателей-эмигрантов достаточно известна⁶⁶ и в подробном изложении не нуждается. Приведём лишь то, что главный информатор Цетлиной в этом деле и её общий с Буниными друг Борис Зайцев⁶⁷ сообщал ей по этому поводу 20 декабря 1947 года:

«...на общем собрании Союза нашего⁶⁸  прошло большинством двух третей голосов (даже более) добавление к Уставу: советские граждане не могут теперь быть членами нашего Союза. Это вызвало некоторый раскол. С собрания ушли 14 человек в виде протеста, среди них Сирин, Зуров⁶⁹  и Вера Бунина. Позже ещё к ним присоединились — в общем мы приняли 25 отказов. Среди ушедших оказался и Иван Бунин. Единственно это было для меня тягостно — за него. Ночь я не спал. Считал: действие его — предательством — мне»⁷⁰ .

Цетлина по сути предъявила Буниным обвинение: «...Вы ушли в официальном порядке из Союза писателей с теми, кто взяли советские паспорта. Вы нанесли этим очень большой удар и вред всем, которые из двух существующих Россий признают только ту, которая в концентрационных лагерях, и не могут взять даже советского паспорта. Я должна уйти от Вас, чтобы чуть-чуть уменьшить Ваш удар. У Вас есть Ваш жизненный путь, который Вас к этому привёл. Я Вам не судья. Я отрываюсь от Вас с очень глубокой для меня болью, и эта боль навсегда останется со мной»⁷¹ .

Поскольку Бунины находились на отдыхе в Русском Доме в Жуан-ле-Пэн, Марья Самойловна направила своё сугубо личное послание Борису Зайцеву для передачи адресату, а тот по неосторожности или, как полагали многие, намеренно⁷² сделал его циркулярным, и, таким образом, оно стало известно многим посторонним лицам.

2 января 1948 года Вера Николаевна записывает в дневнике:

«Ян был в большом возбуждении. Его вывело из равновесия письмо Марьи Самойловны. Письмо бессмысленное, несуразное, трудно понимаемое. Она порывает с нами отношения, т.к. мы ушли из Союза. “она уходит от нас” пишет о каком-то “крестном пути Яна” — словом, билиберда ужасная. А вчера мы узнали, что М.С. циркулярно рассылает своё чудесное послание по всему Нью-Йорку»⁷³ .

Затем там же идёт запись от 10 января с кратким изложением письма Тэффи, также одной из «подопечных» Марии Самойловны, Бунину от 8 января 1948 г. Тэффи писала⁷⁴ :

«Ужасно взволновало меня письмо Марьи Самойловны, о котором гудит весь Париж. Эдакая дурища! Понимает ли она, что Вы потеряли, отказавшись ехать? Что Вы швырнули в рожу советчикам? Миллионы, славу, все блага жизни. И площадь была бы названа сразу Вашим именем, и станция метро, отделанная малахитом, и дача в Крыму, и автомобиль, и слуги. Подумать только! — Писатель, академик, Нобелевская премия — бум на весь мир! И всё швырнули им в рожу. Не знаю — другого, способного на такой жест, не вижу (разве я сама, да мне что-то не предлагают, то есть не столько пышности и богатства). Меня страшно возмутила Марья Самойловна. Папская булла. Предала анафеме. А ведь сама усижена коммунистками, как зеркало мухами . Пишу бессвязно, но уж очень меня возмутила её выходка. Эдакая дура наглая».

Действительно, дети Цетлиной и её зять были настроены просоветски. Младшая дочь Ангелина Михайловна Цетлина-Доминик сотрудничала с центральным органом французской компартии газетой «Юманите», а её муж Жан-Франсуа Доминик⁷⁵ в те годы был членом Французской компартии. Психология этих людей, сражавшихся с немецкими и французскими фашистами на территории Франции, была иной, чем у их близких за океаном, иным было и их отношение к Советскому Союзу. Сама «Ангелиночка», о которой с нежностью не раз упоминает в своих письмах Цетлиной Вера Николаевна, по всей видимости, русское эмигрантское сообщество не любила и с друзьями своей матери из его среды отношений не поддерживала. По сообщению Рене Герра⁷⁶ , Борис Зайцев, старый и верный друг Цетлиной, никогда не упоминал о её, живавшей с ним бок о бок в Париже дочери Ангелине.

Бунин, человек весьма вспыльчивый и резкий в конфликтных ситуациях, ответил Цетлиной 1 февраля 1948 года на удивление спокойным письмом:

Дорогая Марья Самойловна, ваше письмо обращено и ко мне и к Вере, но Вера отвечает вам сама. Она ушла из Союза раньше меня и по соображениям другим, чем мои, и потому я пишу вам только о себе, однако и я должен сказать прежде всего, что тоже, так же, как и она, изумлён, поражён чрезвычайно тем, что вы это письмо к нам предали гласности с целью, очевидно, очень недоброй, переслали его мне незапечатанным через Зайцевых, а в Америке разослали его копию. Что же до содержания этого письма, то я поражён ещё больше: вы написали его с какой-то непомерной страстностью а главное, поступили уж так несправедливо, так поспешно, не разузнавши, как, почему и когда я вышел из Союза. Мало того: вы приписали мне нечто совершенно противоположное тому, что я думал и думаю о соединении в Союзе советских граждан с эмигрантами! Почему я не ушёл из Союза уже давным-давно? Да просто потому, что жизнь его текла незаметно, мирно. Но вот начались какие-то бурные заседания его, какие-то распри, изменения устава, после чего начался уже его распад, превращение в кучку сотрудников «Русской мысли», среди которых блистает чуть не в каждом номере Шмелёв, участник парижских молебнов о даровании победы Гитлеру . Я отверг все московские золотые горы, которые предлагали мне,  взял десятилетний эмигрантский паспорт — и вот вдруг: «Вы с теми, кто взяли советские паспорта… Я порываю с Вами всяческие отношения…» Спасибо⁷⁷ .

Исключительно уважительным и примирительным по тону было и помеченное тем же числом письмо Веры Николаевны, в котором она писала, что «после тридцатилетних дружеских отношений» и «такой заботы и доброты» по отношению к ней со стороны Цетлиной, та, несомненно, должна была бы:

сначала  запросить о причинах ухода, а потом уже вынесла бы свой приговор, если таковой уж так необходим. Мы живём, как жили. Ничего нового с нами не произошло. И как были эмигрантами, так и остались, ни на какие приманки никуда не пошли. Но лишить меня права быть в том или другом союзе никто не может⁷⁸ .

Мария Самойловна сожалела о своём необдуманном, сугубо эмоциональном выплеске, о чём признавалась  Буниной в письме  от 4 февраля 1948 года⁷⁹ . Но, как дама гордая и к тому же «благодетельница», на такой шаг, как публичное извинение, пойти не могла и предпочла за лучшее принести извинение только по вопросу предания гласности ее послания⁸⁰ . Таким образом, в феврале 1948 года тридцатилетние дружеские отношения между супругами Буниными и М.С. Цетлиной были навсегда порваны.

Постоянную заботу о себе своей «благодетельницы» Бунины, как явствует из вышеприведённых писем, всегда высоко ценили. В своих воспоминаниях⁸¹ , например, Бунин рассказывает, что в 1920 году, оказавшись в Белграде без денег и документов, он, выйдя, несолоно хлебавши, из русского посольства, не знал, ни куда идти, ни что делать. И тут: «вдруг открылось окно в нижнем этаже посольского дома и наш консул окликнул меня: “Господин Бунин, ко мне только что пришла телеграмма из Парижа от госпожи Цетлиной, касающаяся Вас: виза в Париж и тысяча французских франков”». В 1945 году М.С. Цетлина, являясь председателем комиссии по подготовке празднования 75-летнего юбилея И.А. Бунина, организовала целый ряд кампаний по сбору средств в его пользу. А незадолго до их разрыва, в письме к Цетлиной от 8 апреля 1947 года Бунин однозначно заявлял:

Я бы совершенно пропал, если бы не помощь Ваша!

В «русском Париже» ходили даже слухи, что Мария Самойловна посылала Буниным из Америки огромные суммы денег. Однако после их «разрыва» Бунин в переписке с друзьями и знакомыми благодеяния Цетлиной категорически отрицал. В архиве библиотеки Дома русского зарубежья им. А.И. Солженицына в Москве хранится неопубликованное письмо И. Бунина к Б.Г. Пантелеймонову от 12 января 1948 г., в котором он говорит:

Клянусь дворянским словом: от М.С. я никогда не имел ни гроша помощи. От прочих американцев — иногда⁸² .

Несколькими неделями позже, 29 января 1948 года, он писал по поводу этих случаев Борису Зайцеву:

…но что меня действительно взбесило оказывается, в Париже пресерьёзно многие думали что мне от M Сны и при ее участии от «всей» Америки просто золотые реки текли и что теперь им конец и я погиб! Более дикой х......ы и вообразить себе невозможно! Как все, и даже меньше других, я получал от частных лиц обычные посылочки, получал кое-какие от Литературного фонда больше всего получал от Марка Александровича, а что до долларов, то тут M Сна была только моим «кассиром»: в её «кассу» поступало то (чрезвычайно скудное), что мне причиталось за мои рассказы в «Новом журнале», поступало то, что было собрано (и весьма, весьма не густо!) в дни моего 75-летия при продаже издания брошюркой моего «Речного трактира», и ещё кое-какие маленькие случайные, крайне редкие пожертвования кое от кого: вот и всё, всё! Теперь мне «бойкот»! Опять ерунда, х......а! Доллары уже прожиты, о новых я и не мечтал, а посылочки, верно, будут, будет в них и горох чечевица, за которую я, однако, «первородство» не продавал и не продам. Твой Ив.⁸³ .

Подробности финансовых отношений между Буниным и Цетлиной сегодня вряд ли возможно отследить, но неоспоримо и то, что, распаляемый гневом и обидой, Бунин несправедлив по отношению к Марье Самойловне. Без каких-либо на то оснований он в пылу ссоры дезавуирует всё, что в течение тридцати лет воспринималось им как постоянная, необыкновенная по своей трогательности и вниманию заботливость о его персоне. Что касается известного правила «Audiatur et altera pars»⁸⁴ , то здесь за другую сторону красноречиво свидетельствуют публикуемые выше письма.

1 Продолжение публикации писем И.А. Бунина и В.Н. Буниной к М.С. Цетлиной 1940–1948 годов из архива Иллинойского университета (UIUC) в Urbana-Champaign (США), начало см. Уральский Марк. «Милая и дорогая Марья Самойловна». Письма Веры Буниной к Марии Цетлиной 1940–1945 годов //Знамя. 2017. № 4. С. 162–192.

2 Сведения о неупомянутых в настоящих примечаниях лицах см. в Биографическом словаре «Российское зарубежье во Франции (1919–2000)»: URL: http://www.dommuseum.ru/old/?m=dist. Неидентифицированные имена и фамилии выделяются на письме жирным шрифтом.

3  По-видимому, речь идёт о Гагарине Евгении Николаевиче (1895–1973), капитане лейб-гвардии, авторе мемуаров и поэте. См. о нём: Кублицкая Мария. Русские книги, изданные в Аргентине. ХХ век. М.: Старая Басманная, 2013. С. 89–90.

4  «Птиже» — название игры,  производное от фр. Petit jeu — игра.

5  Жирова Ольга («Олечка») Николаевна (1933–1963), дочь друзей Буниных; Зуров Леонид Фёдорович (1902–1971), русский писатель, с ноября 1929 года жил «под бунинской кровлей» в Грассе и Париже. Наследник архива И.А. и В.Н. Буниных, хранящегося в настоящее время в Лидском университете (Англия); Варшавский Владимир Сергеевич (1906–1978), прозаик, публицист. С 1920 г. в эмиграции, жил в Чехословакии, во Франции и США.

6  Пантелеймонов Борис Григорьевич (1888–1950), учёный-химик, прозаик, издатель, предприниматель.  В 1930 г. не вернулся из командировки в Германию. В 1937г.  поселился в Париже. Печатался в журнале «Новоселье», в газетах «Новое русское слово», «Русская мысль», «Русские новости», «Советский патриот».

7  Французский перевод документальной антибольшевистской книги В.А. Кравченко «Я выбрал свободу» вышел в 1947,  тогда же получил премию Сент-Бёва и одновременно стал объектом клеветнической кампании коммунистов и различного рода просоветских групп. О судебном процессе по делу о клевете, затеянном Кравченко против своих гонителей, см.: Берберова Н. Последние и первые; Дело Кравченко. М.: Издательство им. Сабашниковых, 2000.

8 Бунин в продолжение многих лет страдал сильными геморроидальными кровотечениями.

9 Немировская Ирина Львовна (Арьевна) (1903–1942), французский прозаик русско-еврейского происхождения.  Родилась в Киеве, в 1918 г. эмигрировала в Финляндию, жила в Швеции, после 1920 г. переехала в Париж. Училась в Сорбонне, получила степень лиценциата. Автор большого числа книг на французском языке (её первый роман был опубликован в 1923 г.), в том числе «La Vie de Tchékhov» («Жизнь Чехова», 1946), опубликованной посмертно, — именно ней говорит Бунина в своём письме. После оккупации Франции германскими войсками арестована и 17 июля 1942 г. отправлена в концлагерь Аушвиц, где и погибла.

10 Мадемуазель Имбер — француженка, помогавшая Буниной по дому.

11 Тамара Бродская, она же в др. браках Величковская-Жаба (урожд. Прядченко, по др. сведениям, Миллер) Тамара Антоновна (1908–1990), поэт, прозаик, журналист, танцовщица, певица. С 1925 г. жила во Франции, вела активную литературно-общественную деятельность. В частности, была организатором литературного вечера Л.Ф. Зурова, о котором рассказывается в письме Буниной.

12 Авион — корреспонденция, отправленная с авиапочтой.

13 Гукасов (наст.: Гукасянц) Абрам Осипович (1872–1969), нефтепромышленник, меценат, издатель. После революции эмигрировал во Францию, где занимался домостроительством, основал судостроительное общество «Les Pétroles d’Outre-Mer», а также газету «Возрождение» (1925–1940) и в 1949 журнал того же названия. Основал типо­графию «Наварр», где печатались русские книги и периодические издания.

14 Отношения Бунина с Гукасовым были испорчены ещё в 1927 г., когда вследствие отставки П. Струве с поста главного редактора гукасовской газеты «Возрождение» он с большой группой единомышленников покинул авторский коллектив этой газеты, и долгие годы оставались неприязненными. По-видимому, в результате возникшей обоюдной симпатии между ним и Гукасовым во время совместной поездки в поезде на юг, Бунин опять стал сотрудничать с ним, доверив его издательству «Возрождение» в 1950 г. публикацию своих «Воспоминаний».

15 Ставрова Марина Ивановна — художник-декоратор, жена приятеля Бунина — поэта, прозаика и общественного деятеля Перикла Ставровича Ставрова (наст. Ставропуло; 1895–1955).

16 Имеется в виду Протасов Николай Иванович (1880–1957), капитан I ранга, педагог, общественный деятель. В эмиграции жил на юге Франции. В последние годы жизни заведовал хозяйством в Русском Доме в Жуан-ле-Пен.

17 На улице Дарю (фр. Rue Daru) находится Свято-Александро-Невский кафедральный собор (освящён в 1861 г.). Коновалов Александр Иванович (1875–1949), промышленник, государственный, политический, общественный деятель, благотворитель, пианист.

18 Платный творческий вечер Леонида Зурова состоялся 26 апреля 1947 года, см. ниже.

19 «Зимний дворец» — название неоконченного романа Л. Зурова.

20 Грюар — грюйер (фр. Gruyère) — традиционный швейцарский сыр, получивший своё название по региону, где он производится. Это твёрдый жёлтый сыр без дырок, имеющий острый пикантный аромат и слегка ореховый вкус.

21 Манухин Иван Иванович (1882–1958), врач-терапевт, учёный-иммунолог, общественный деятель. При содействии A.M. Горького в 1921 г. с женой выехал во Францию. Жил в Париже. Имел частную практику. Лечил многих русских бесплатно, помогал неимущим. Сотрудничал в «Последних новостях», публиковал мемуарные очерки в «Новом журнале».

22 Имеется в виду «Русская мысль».

23 Лазаревский Владимир Александрович (1897–1953), журналист, редактор, переводчик, общественный деятель. Участник Гражданской войны, в эмиграции жил в Праге, позже перебрался в Париж. Выпускающий редактор парижской газеты «Возрождение». В 1947 г. основатель и первый редактор парижской газеты «Русская мысль». Вложил в издание первого номера почти весь свой капитал.

24 Колэн (фр. le colin) — блюдо из рыбы хек.

25 Гржебина (Гржебина-Воловик) Лия Зиновьевна (1906–1989), балерина. В 1921 г. была вывезена родителями через Финляндию и Швецию в Берлин. В Париже с 1923 г. Выступала в Casino de Paris, в театре «Летучая мышь» (1930-е). После войны — солистка Русского балета Ирины Гржебиной. Выступала в концертах и на вечерах.

26 Гришин (наст. фам.: Пошивайло) Григорий Евгеньевич (1909–1988), оперный певец (тенор). В 1929 г. приехал в Париж. С 1966 г. профессор Русской консерватории в Париже, в 1984 г. — её директор.

27 Шаховская (в замужестве Малевская-Малевич, графиня) Зинаида Алексеевна, княжна (1906–2001), поэт, прозаик, мемуарист, журналист, редактор. Жена С.С. Малевского-Малевича. В 1920 г. вместе с семьёй эмигрировала в Константинополь. В 1920-х гг. училась в Брюсселе (1924–1925), часто наезжала в Париж. Во время Второй мировой войны участвовала в Сопротивлении, в 1942–1945 гг. работала в Лондоне редактором Французского информационного агентства (AFI), в 1945–1947 гг. в качестве военного корреспондента в Германии вела репортажи с Нюрнбергского процесса. С 1950-х гг. жила в Париже. Главный редактор газеты «Русская мысль» (1968–1978).

28 Малевский-Малевич Святослав Святославович, граф (1905–1973), дипломат, химик, художник. Муж З.А. Шаховской. В эмиграции с 1920 г. Участник Евразийского движения. Воевал в Бельгийском отряде армии Великобритании. Сотрудник Бельгийского посольства в Лондоне (с 1943 г.), в Берне (Швейцария) (с 1945 г.). В 1956 г.  работал первым секретарем бельгийского посольства в Москве. Провел ряд персональных выставок своей живописи  в Париже.

29 Голубовская Валентина Лазаревна (1907–1995), дочь Б.С. Голубовской-Нилус.

30 Хигерович — по-видимому, сын Льва Григорьевича Хигеровича, директора Московского промышленного банка, в эмиграции жившего в Париже (ум. 1929).

31 Стамбулли — прав. Стамболли Вера Иосифовна (1912–1996), общественный деятель, предприниматель, артистка-любительница. Эмигрировала с родителями в детском возрасте. С начала 1930-х гг. жила в Париже. В 1930–1950-е гг. вела литературный кружок, в котором участвовал Л.Ф. Зуров. В 1946 г. организовала Союз ревнителей искусства (для творческой молодежи, с 1947 г. Объединение молодых деятелей русского искусства).

32 Летю (фр. Laitue) — салат-латук.

33 Фам де менаж — фр. приходящая домработница.

34 Персональная выставка живописных работ старшей дочери Цетлиной Александры Прегель проходила  в галерее de l’Elysée. Об её искусстве см.: Прегель А.Н. Автобиография души... / Сост. Ю. Гаухман, А. Рюмин; предисл. Ю. Гаухман. — М.: Русский путь, 2018.

35 Vendée — Вандея, департамент на атлантическом побережье  северо-западной Франции.

36 Tоuring Club — организация, поддерживающая моторизованный туризм в различных европейских странах.

37 Полностью драматическая повесть А.Н. Толстого «Иван Грозный» опубликована в 11–12-й книжке журнала «Октябрь» за 1943 г. Отдельное издание — М.: Искусство, 1944.

38 Возможно, речь идёт о книге: Литературные салоны и кружки: первая половина XIX века / Под ред. Н.Л. Бродского.  М.; Л., 1930.

39 pull-over (англ.) — пуловер.

40 Каратыгин Петр Андреевич (1805–1874), русский актёр и очень плодовитый драматург. Его «Записки» впервые были изданы в 1880 (СПб.: Издание П.П. Каратыгина, типография А.С. Суворина).

41 Цвибак Яков Моисеевич (лит. псевд. Андрей Седых; 1902–1994), писатель, журналист, критик, личный секретарь  Бунина в 1933 г.,  с 1973 г. главный редактор нью-йоркской газеты «Новое русское слово». В эмиграции с 1919 г., жил в Париже, в 1941 г. перебрался в США. Рассказы, о которых идёт речь, вошли в его книгу с предисловием Бунина «Звездочёты с Босфора» (Нью-Йорк, 1948).

42 Place de Тernes — площадь в Париже.

43 Anatole de la Foye, Place de la Porte-Maillot — парижские улица и площадь.

44 Сантюр (фр. Ceinture) — поезд окружной железной дороги.

45 la cueillette fart le femme (фр.) — женщину делает одежда.

46 Белобровцева Ирина. Русская литературная эмиграция о «Визите в советское посольство» (1945): События и реакция: http://www.ruthenia.ru/reprint/blok_xiii/belobrovtseva.pdf

47 Будницкий О. 1945 год и русская эмиграция: из переписки М.А. Алданова, В.А. Маклакова и их друзей // Ab Imperio. — 2011. — № 3. — С. 254.

48 Евлогий (в миру Василий Семёнович Георгиевский;1868—1946), церковный и политиче­ский деятель. Член Св. Синода Русской православной церкви с декабря 1917 г. В эмиграции с 1920 г., с 1921 г. в его ведение перешли по распоряжению Патриарха Тихона православные приходы в Западной Европе, в 1922 г. возведён Патриархом в сан митрополита.

49 На пике послевоенного просоветского энтузиазма 1945–1947 гг. в СССР репатриировались около двух тысяч эмигрантов, главным образом из Франции. Любимая Родина встретила «раскаявшихся врагов» без ликования, сразу же жёстко дав понять новоприбывшим, что сидеть им следует тихо, не высовываясь, иначе действительно будут «сидеть». И действительно, немалое число репатриантов, в конце концов, оказалось в ГУЛАГе.

50 The Rare Book and Manuскрипт Library, Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture, Columbia University (New York), Chekver Coll, box 3, folder 3.

51 Писатель Алексей Николаевич Толстой, когда-то друживший с Буниным, скончался 23 февраля 1945 года в возрасте 63 лет в Москве и был с великими почестями похоронен на Новодевичьем кладбище.

52 Лавров В. Холодная осень: Иван Бунин в эмиграции (1920–1953). С. 329–350.

53 Устами Буниных. / Дневники Ивана Алексеевича и Веры Николаевны и другие архивные материалы, под редакцией Милицы Грин. Т. 3. Мюнхен: Possev-Verlag, 1982. С. 180–183.

54 Симонов Константин. Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В. Сталине.

55 Львов Аркадий. Неудавшаяся миссия: как Симонов возвращал в Россию Ивана Бунина: URL: http://www.svoboda.org/content/tranскрипт/24200394.html

56 Там же.

57 Одоевцева Ирина. На берегах Сены. — М.: Художественная литература, 1989. С. 189.

58 Бунин посетил посольство и имел беседу с А.Е. Богомоловым осенью 1945 г.

59 Телешов Николай Дмитриевич (1867–1957), писатель, старинный друг И. Бунина (с 1897 г.), с которым он состоял в переписке в 1945–1947 гг.

60 И.А. Бунин: pro et contra. Антология.СПб.: Из-во РХГИ, 2001. C. 58.

61 Цетлин-Доменик А. Моя семья: Из воспоминаний // Новый журнал. 1991. № 184–185.  С. 410.

62 Устами Буниных. С. 184.

63 Винокур Надежда. Новое о Буниных // Минувшее. Исторический альманах (Paris). 1988. № 8. С. 282–328.

64 Там же.

65 Цетлин-Доменик А. Моя семья. С. 405.

66  Дубовиков А.Н. Выход Бунина из Парижского Союза писателей /Литературное наследст­во. Т. 84. Кн. 2. С. 388–407; Пархомовский М.А. Конфликт М.С. Цетлиной с И.А. Буниным и М.А. Алдановым // Евреи в культуре Русского Зарубежья: Статьи, публикации, мемуары и эссе. Т. 4. Иерусалим. 1995. С. 310–332; Уральский М. «Нетленность братских уз»: Переписка И.М. Троцкого, И.А. Бунина и М.А. Алданова // Новый журнал. 2014. № 277. С. 266–306.

67 Писатель Борис Зайцев был знаком с Буниным с начала 1900-х гг. и в течение более 40 лет поддерживал с ним тесные дружеские отношения.

68 В Союзе русских писателей и журналистов состояло в то время 128 членов.

69 Леонид Зуров в 1945–1946 гг. сотрудничал в газете «Советский патриот», затем — в газете «Русские новости».

70 Алданов Марк. Письма из Ниццы // Новый журнал. 2012. http://www. newreviewinc.com/?p=1067

71 Из письма: М.С. Цетлина — В.Н. и И.А. Буниным от 20.12.47. в: Алданов Марк. Письма из Ниццы // Новый журнал. 2012: http://www.newreviewinc.com/?p=1067

72 Бунин в письме к Б. Зайцеву от 15 января 1948 г. без обиняков обвинял своего старинного друга в подстрекательстве Цетлиной, в том, что он «способствовал её неумеренному опрометчивому письму» к нему — см.: Письма И. Бунина к Зайцеву / Публикация А. Звеерса // Новый журнал. 980. № 138. С. 173.

73 Устами Буниных. Т. 3. С. 186.

74 Переписка Тэффи с И.А. и В.Н. Буниными. 1939–1948 / Публ. Р. Дэвиса и Э. Хейбер // Диаспора. [Вып.] 2. СПб., 2001. С. 548–549.

75 Доминик (Dominique; наст. Dreyfus ) Жан-Франсуа (1921–1989), активный участник французского Сопротивления, второй муж А.М. Цетлин-Доминик.

76 Рене Герра (Guerra; род. 1946), французский филолог-славист, коллекционер, специалист по русской эмиграции во Франции.

77 Дубовников А.Н. Выход Буниных из Парижского Союза писателей. С. 402–404.

78 Там же. C. 404–405.

79 Пархомовский М.А. Конфликт М.С. Цетлиной с И.А. Буниным и М.А. Алдановым. С. 316–317.

80 Письмо М.С. Цетлиной — В.Н. Буниной от 4 февраля 1942 года см.: Пархомовский М.А. Конфликт М.С. Цетлиной с И.А. Буниным и М.А. Алдановым. С. 316–317.

81 Бунин И. Собр. соч. в 6 тт. Т. 5. М.: Сантакс, 1996. С. 472.

82 Сообщено С.Н. Морозовым (ИМЛИ РАН, Москва).

83 И.А. Бунин: pro et contra. Личность и творчество Ивана Бунина в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей / Сост. Б.В. Аверин, Д. Риникер, К.В. Степанов. СПб.: РХГИ, 2001. C. 50.

84  Да будет выслушана и другая сторона (лат.).