Лиля Панн. Нескучный сад. Поэты, прозаики. 80-е — 90-е. Заметки о русской литературе конца ХХ века. — Нью-Йорк: Эрмитаж, 1998. — 220 с.
Положение критика — парадоксально. Чем лучше произведение, о котором он пишет, чем полнее сказалось оно в языке, тем труднее сказать о нем равноценно, “смыслом не унизив”, по словам одного из поэтов, о которых пишет Лиля Панн. Преодолевается этот парадокс тем же, чем и все подобные парадоксы, — любовью.
На самом деле эта книга о любви, любви автора к сущностному в литературе и жизни. “...самые сокровенные вещи написаны чернилами на манер симпатических и, чтобы их прочесть, нужно тепло извне, адекватная энергия чтения”, — читаем мы в эссе о творчестве Бродского. Этой “адекватной энергии чтения” у автора оказывается достаточно, чтобы войти в мир таких разных поэтов и прозаиков, как Бродский, Гандельсман, Гандлевский, Лосев, Кенжеев, Найман, Цветков, Петрушевская, Вен. Ерофеев, Ефимов. Кроме явственно звучащей любви к их творчеству, отбор обусловлен близостью автору глубинных тем и мотивов, которые она выявляет с помощью внимательного и бережного прочтения, а не изготовления блестящих схем, которыми иные критики поражают воображение, всегда за счет разбираемого текста. Здесь мы встречаемся с совсем другим подходом, с любовным цитированием лучшего — так, что цитата звучит и звучит, хочется заглянуть за край ее, а значит — прочесть автора. Но прежде всего ей нужно выявить основы мироощущения автора, то, чем и как вглядывается он в этот мир. Этому подчинены и исследование формальных моментов, и анализ энергетики стихов и прозы, явно формированных в наше время в стремлении быть услышанными. Ведь есть времена, в которые поэту достаточно обозначить бездну, куда читатель за ним устремится, а есть — когда нужно с колоссальной избыточной затратой энергии влечь его за собой. Не всегда это удается сделать, не погрешив по части вкуса. При всей любви к авторам, Лиля Панн добросовестно отмечает, когда это, по ее мнению, происходит.
Пристальный анализ сочетается в книге с неоднозначными обобщениями. В эссе о творчестве В. Гандельсмана автор замечает: “Все та же замена вопроса “что делать?” на вопрос “что любить?”. Тут же хочется возразить, что вопроса “что любить?” не существует, а вопрос “что делать?” и возникает в отсутствие любви. И тут же ловишь себя на благодарности тексту, вызвавшему подобные возражения. Дело не в правоте, дело в уровне разговора. А уровень у Лили Панн всегда сущностный.
Потому что ее занимает, в основном, одна двуединая проблема: ужас и счастье бытия. И она находит их точно и новаторски выраженными у двух поэтов, А. Цветкова и В. Гандельсмана, которым посвящены, на мой взгляд, самые удачные эссе в книге — “На каменном ветру” и “Что любить”. Еще одна удача — эссе “Горячее зеркало” со скромным подзаголовком: “Об одном мотиве в любовной лирике Иосифа Бродского”, где показано, как в поздней лирике Бродского любовь, перехлестывая границы объекта и “я”, застывает в Вечности, вызывая ужас и восхищение автора и чуткого читателя — чувства в своей совокупности родственные тому, что прежде именовалось “страх Божий”.
Есть еще одна тема, которая с глубокой личной заинтересованностью прослежена в книге. Тема эта — эмиграция, ее воздействие на творчество, чтo выжигает она в человеке и чт “растет” в нем в ответ на ее опаляющее дыхание. И выясняется, что эмиграция равносильна быстрому взрослению, потере иллюзий, а потому — удел каждого человека, если он возьмет на себя труд осознать это. Так что тема эта не биографическая, а экзистенциальная. Когда мы вполне осознаем свое положение и в довершение ужаса понимаем окружающую болтовню, — не больше ли мы эмигранты, чем те, кто к чужой речи может отнестись, как к чириканью птиц?
Острое чувство современности, новизны языка, отражающей новизну восприятия, присуще автору. В эссе о Кенжееве она пишет: “...то качество голоса, которое в старое доброе время было принято именовать сладкозвучием и которое теперь прощается лишь за особые заслуги, то есть интонационные, смысловые тонкости”. Предчувствие новой гармонии пронизывает книгу, гармонии, внятной современному человеку: “Принятие равновесия составляющих мир полярностей и будет нашим спасением”.
Не зря в подзаголовок книги вынесено: “Заметки о русской литературе конца ХХ века”. Было время, еще на нашей памяти, когда чтение книг, становившихся известными, было сродни массовому психозу, с непременной выработкой усредненного мнения. Сейчас, когда чтение настоящей литературы стало делом интимным, почти сотворчеством, у читателя как никогда возникает потребность “сверить слух” с близким собеседником. Книга Лили Панн предоставляет такую возможность.
