|
Об авторе | Ольга Радиевна Дашкевич (Ольга Родионова) родилась в Барнауле. Там же окончила филфак. В 1993 году уехала в Америку. Работала уборщицей, домработницей, клейщицей образцов на ткацкой фабрике, позже — колумнистом, редактором в нескольких русскоязычных изданиях Нью-Йорка и Филадельфии. Публиковалась в журналах «Знамя», «Арион», «Новый берег»; в альманахах «Побережье» и «Встречи» (Филадельфия), в сборнике «Освобожденный Улисс». Предыдущая публикация в «Знамени»: № 11, 2013. Книги стихов: «Мои птицы — на ветках», «За Крысоловом», «Не летай». В 2010 году за рукопись сборника «Яблочный джем» стала лауреатом Международного литературного конкурса «Русская премия». Живёт в городе Потсвилл (США, штат Пенсильвания).
Ольга Родионова
Царевна
* * *
Вот царевна — бледна и зарёванна:
Больно обувь хрустальная жмёт.
А чего ж ты хотела, царевна,
Коль сапожник — халтурщик и жмот?
Ах, тесны!.. Хоть удачны под платье,
Среди бала немеет нога.
Не насмешка, скорее — проклятье
Пресловутые два сапога.
...Погоди-ка! А что это в зале
На гостях ни шелков, ни парчи?
И зачем тебя под руки взяли,
Улыбаясь, твои палачи?
Не дрожи, Маргарита Петровна,
Или как тебя там, — но не суть.
Просто стой по возможности ровно,
Вон и чашу, как видишь, несут.
Сандрильона — чернавка, а ты-то
Не такая, ты знаешь сама!
И твои башмаки, Маргарита,
Не хрусталь — попрочнее весьма.
Да, железные — чтоб не взлетела.
Тяжелы — чтобы свет не увлёк.
Ты-то думала, ты — Синдерелла?
Ты-то думала, ты — мотылёк?..
Ну, гордись: ты не эта деревня
В блеске глаз и заёмной парчи.
Хватит хлопать глазами, царевна.
Пей. Колено подставь. Замолчи.
2018
* * *
Почему имя Ева созвучно со словом Evil?
Кто ты, женщина, родившая маленьких скачущих обезьян?
Кто генетический код обезьяний вывел,
Лукаво вписав в него насмешливый золотой изъян?
Закавыка, родинка, отметина Зверя,
Оболочка соблазна, поющего о своём, —
Кто там, кто там сидит, никому не веря,
Радостно рот разиня, как псих с ружьём?
А это мы, это я, ничтожная, — здравствуй, Боже,
Детдомовские ублюдки, хранилище злых чудес,
С именем Евы во рту, с надписями на коже, —
«Не забуду мать родную», — и с кнопочками вот здесь:
Две для запуска, одна для выпуска, ходячие мины плохой игры,
Тыц, — и усмешка выползла, извиваясь, и поползла с горы.
Тыц, — говорю Тебе, Твои усилия по спасению нашему обречены,
Обезьяна корчится от бессилия, пытаясь увидеть, что там,
на той стороне Луны.
Господи, в обезьяне скрюченный ангел забился в угол и плачет,
Топорщит мокрые перья, Божье зёрнышко прячет,
Мать родная, тебя немножко простили, разрешили
зёрнышко потихоньку нести,
Оно пульсирует горестно и говорит «прости!..»,
И это единственное, что сегодня что-нибудь значит.
2016
* * *
Ах, здравствуй, Дарвин, учёный-ас —
Ты догадался про всё, про нас:
Из чьей мы спермы, из чьих мы жил,
Кто был тот первый, кто всех нас слил.
Царь обезьяний, слепивший прах
Во славу знаний, теперь — в отцах,
Пасёт народы, жирует всласть,
А мы уроды, и нам пропасть.
Поздняк метаться, мой бедный брат,
Пожалте на танцы в ад.
Но Тот, отчаянный, примерив плоть,
Против теченья пытался плыть.
Да против крови — куда? Ни-ни.
И мы сказали: распни!
Небесный кровельщик, где же Ты?
У нас у всех на груди кресты.
Но если крест тяжелей плиты
Могильной, — при чём тут Ты?
Не я ль, поверив в любовь Твою,
Как чудо в перьях, стою-пою?
Но Дарвин, прыток, учён и лыс,
Мне горлышко перегрыз.
Скажи, прогрессор, куды же бечь,
Когда по чреслам гуляет бич?
Неужто тятенька так сечёт,
Чтоб выбить из тела плод?
Мы грязно жили, прости, прости,
Мы заслужили свои кресты,
И наши дети не лучше нас —
Кирдык всей планете, Спас.
Ну, петь отняли — не всем же петь,
Но, Боже, я ли целую плеть?
Стоим и ропщем в одном строю —
И я средь прочих стою.
А Он всё шепчет, пытаясь встать:
«Я ночью приду, как тать...»
2016
| 
