НАБЛЮДАТЕЛЬ

дважды

Гузель Яхина. Дети мои. М.: АСТ. Редакция Елены Шубиной, 2018

Между сказкой и реальностью

Основное действие романа «Дети мои» разворачивается на волжских берегах. Автор рассказывает о жизни немецких колонистов в ретроспективе последних лет императорской России, затем — автономной области и республики. События завершаются в разгар репрессий. Роман — об истории народа, его надеждах и желании выжить. Главный герой — тихий и чудаковатый шульмейстер Бах. Жизнь его шла своим чередом до тех пор, пока однажды он не пересек Волгу…

«С правого берега вечно тянуло холодом — из-за гор дышало далекое Северное море… Шульмейстер Якоб Иванович Бах ощущал этот незримый раздел ровно посередине волж­ской глади, где волна отливала сталью и черным серебром. Однако те немногие, с кем он делился своими чудными мыслями, приходили в недоумение, потому как склонны были считать родной Гнаденталь скорее центром их маленькой, окруженной заволжскими степями вселенной, чем пограничным пунктом.» С первых строк романа читатель видит глазами колонистов их жизнь, подчиненную неспешному, плавному ритму. На фоне этой гармонии шульмейстер, и правда, несколько странноват. «Уж ладно, что с него возьмешь — с образованного-то человека!..» Впрочем, даже его одинокое существование не выбивается из общей картины и вписывается в многолетний неизменный порядок.

По канонам русской литературы Якоб Бах — «маленький человек». Неприметный, добрый, безобидный. Вся его жизнь состоит из попыток спрятаться от большого мира. Их пять — по количеству глав в романе. Все самое ценное, чем награждает его жизнь, Бах сначала не принимает, недоверчиво держит на расстоянии, а после пытается сберечь, спрятав от чужих глаз. Иногда это удается, но каждый раз вмешивается кто-то из чужаков и разрушает гармонию. Так же, но в гипертрофированной форме, ведет диалог с внеш­ним миром беспризорник Васька-киргиз, ставший Баху сыном.

В отличие от названного отца, Васька меняется. Причиной становятся и домашний уют, и обретенная семья, и чувство заботы и любви к Анче. Особенно интересно наблюдать за тем, как автор передает зарождение Васькиных перемен через восприятие звука чужой речи. «Выражение лица у него сделалось в точности, какое Бах замечал, опуская иглу на пластинку: смесь непонимания, восхищения и трепета. Какие потайные пружины приводили в действие душу маленького киргиза? Какие крючки и колесики вертелись в глубине беспризорного сердца?» Незнакомый язык удивительным образом облагораживал Ваську, пробуждая в нем потребность понимать и быть понятым. Навсегда замолчавший Бах догадывается: самое ценное он все же передал не дочери, а сыну. «Васька приклеивался глазами к дрожанию иглы и жадно впитывал строфы Гете и Шиллера… Но стоило Баху перевести взгляд на Анче, забавлявшуюся исключительно игрой света на крутящихся дисках, как тотчас хотелось разбить и эти пластинки, и этот граммофон и выгнать прочь нахаленка, чувствовавшего величие немецкой поэзии даже не понимая смысла — в отличие от родной девочки.» Словно нитка в веретене, вовремя укрепленная старой нянькой Тильдой, традиция Hochdeutsch с новыми силами возрождается благодаря бывшему воришке.

Это похоже на одну из шульмейстеровых идеологических сказок, где ликбез побеждает зло, а труд из любого делает социально полноценного человека. И сам рассказ о Бахе обретает черты сказки. Бедный учитель должен спасти от заточения прекрасную принцессу, которая как бы в плену у собственного отца. За спасением следует женитьба, за ней — счастливая жизнь в собственном доме. Чтобы реализовать этот сценарий, главный герой должен выйти за границу привычной ему реальности.

В романе эта граница — река. Волга разделяет миры обычный и мистический — хутор Удо Гримма. Так Бах воспринимает хутор при первом знакомстве — и не ошибается. Контраст между ним и «большой землей» на протяжении повествования лишь нарастает. События в романе выстраиваются так, что в какой-то момент маленький мир отшельника Баха оборачивается центром вселенной, где все понятно, а правила жизни в социуме теряют привычную логику.

Но и при этих метаморфозах граница остается неизменной. Архетипическая река, питающая оба мира константа, становится пристанищем для всего отжившего, не приспособленного к новому. Она в романе — не часть пейзажа, но полноправная участница событий.

Время в романе разноликое, с переменчивым характером. Иногда оно как будто соглашается стать помощником: повинуясь законам «тридевятого царства» оно, пусть ненадолго, замирает для Баха. А на другом берегу проносятся Год Разоренных Домов, Год Безумия, Год Нерожденных Телят, Год Голодных...

Защищая от большого мира домочадцев, шульмейстер все же ведет счет годам, пусть и отстраняясь от привычных цифр. Все названия в календаре Баха символичны и отображают самые важные события, происходившие в его родном Гнадентале. Автор реконструирует историю глазами главного героя. Например, Год Немоты, когда Бах навсегда замолкает, узнав, что Клара беременна, ознаменован реорганизацией автономной области в автономную республику. Между постановлением, которое пришлось на конец 1923 года, и провозглашением прошло всего 24 дня. В этом промежутке и рождается дочь Анче. В 1924-м благодаря Постановлению «Об амнистии в связи с образованием АССР НП», у иммигрантов, осужденных по политической части крестьян и совершивших мелкие преступления появилась возможность вернуться в родные края. Этот год Бах назвал Годом Возвращенцев.

Автор обращает внимание на аутентичные детали: они подчеркивают уникальный колорит немецкой культуры на берегах Волги. «Тильдина кровать была покрыта тонким  черным покрывалом нитяного кружева, пирамидами высились стопки бессчетных подушек, одетых в расшитые крестом цветные наволочки.» Здесь сразу — и о бережливости, и о достатке, и о типичной для поволжских немцев любви к черному. В каждой такой ремарке, от кулинарных рецептов до ругательств, автор видит тайные смыслы. Все эти детали подобны старшему предвоенному поколению, свидетелям старой и новой власти, научившимся прятать свою историю в полутона фраз и молчаливые взгляды. В мире, где речь — маркер жизни, слова вдруг оказываются не нужны. Ведь любовь отца народов не предполагает диалога...

Сначала сюжетная линия с вождем в главной роли развивается как будто параллельно основному действию. Но чем дальше, тем очевиднее пересечение игр на политиче­ской арене и будущего поволжских немцев. И тогда постановления ЦК, факты и цифры, приведенные в романе, перестают быть безликим перстом судьбы. Перед читателем проступают черты пока еще несокрушимого палача. В романе есть сцена, где вождь кормит карпов, а потом выбирает одного из них себе на обед. Чтобы угодить вождю, повара вылавливают не только заказанную рыбу и, в итоге, готовят блюда из нескольких похожих карпов. «Пока рыбины, истекая прозрачным жиром, томились на чугунной сковороде, щедро присыпанные рубленым чесноком и молотым перцем, вождь читал итоговый отчет по немецкой операции. Осуждено в альбомном порядке по немецкой линии — 55 005 человек. Три пятерки — прекрасная рифма. Из них приговорено к высшей мере — 41 898 человек». На выбор карпов и изучение отчета вождь тратит примерно одинаковое время. Ни еда, ни выполненная работа желающего выслужиться перед ним наркома Ежова не приносят ему удовлетворения. И выбор карпа на обед больше напоминает выбор расстрельной жертвы, приговор которой не угомонит пресыщенного правителя, а лишь раззадорит в желании большей крови.

А где-то за тысячу километров Якоб Бах, пытаясь противостоять всем ветрам, чинит свое жилище, желая сделать его домом для беспризорников. В этой своей потребности в созидании он гораздо свободнее и счастливее, чем все описанные в романе участники событий. Предчувствуя короткий век, Бах готовит место тем, кто придет на смену. Он не знает, каким окажется время для следующего поколения: плавным, как речная волна, или вопьется железными клешнями безжалостной реальности… Неважно, ведь стараниями шульмейстера у новых жителей будет свой дом, в котором не протечет крыша, перины и подушек хватит на всех, а к осени в саду поспеют яблоки.

Ирина Бирюкова