Об авторе | Инна Борисовна Домрачева (24.12.1977, Свердловск), выпускница факультета журналистики УрГУ, занимается  копирайтингом. Публиковалась в «Урале», «Волге», «Сибирских огнях», в «Антологии современной уральской поэзии». Лауреат конкурса «Заблудившийся трамвай» — 2018. Дебют в «Знамени».Живет в Екатеринбурге.

Инна Домрачева

Выпусти лисёнка

* * *

Аввакум да Никон, все два — мордвины,

Он не даст соврать, а и то соврём,

У осенней ночи глаза совины

И подбит лес вытертым октябрём.

Ничего багрицкого, глушь да зона,

Выл — не приведи, а глядишь — привёл,

Треплет золотое руно Ясона

Ветер, обрывая листву по ствол.

Спирт и чай, плодовые то есть вина,

Дождь стучит кирзой о железный бак,

Покатилась с неба звезда мордвина,

Как сторожевые глаза собак.

* * *

Не деконструируй волшебства,

Там внутри токсичные отходы,

Спитый чай, морковная ботва,

Грязь, опилки, шламовые воды.

Блистер вышелушивая, йод

Ешь, но помогает это слабо,

Не влезай, написано, убьёт,

Ну или попробует хотя бы.

Щипчики лесковского Левши

Трогают реторту с аква вита,

Я же говорила — не дыши,

Для него дыханье ядовито.

Ломкие ссыхаются слова,

Крошатся фаланги дыр бул щила.

Не деконструируй волшебства,

Разве мама в детстве не учила?

* * *

Подвздошное, чужое, не боли же, —

Рисующий удава на листке,

Садишься на тропинку чуть поближе,

Разглядывая что-то вдалеке.

Вытягивая цветопередачу,

Ты удивлённо трогаешь пырей,

Поверь, здесь всё решительно иначе,

Чем на планете маленькой твоей.

Пойдём, в пустыне, где песок отбелен

И падает французский журналист,

Искать сигнал и брать радиопеленг —

Вот так у нас охотятся на лис,

Без чутких стрел и егерского зонга,

Без лающих в безветрие собак.

Спартанский мальчик, выпусти лисёнка,

Никто не назовёт тебя «слабак».

* * *

Глухое безветрие. В столбик

Роняющий литеры снег

Тяжёлый и сладкий. Да стой ты,

Четвёртого «бэ» имярек!

Погода не знает корысти,

На улицы капает йод,

Но конница красные листья

На шлемы суконные шьёт.

Под алыми звёздами клёна

Скамеечен двор и горист.

Опять написал без наклона,

Иди, переписывай лист!

* * *

Копилась в воздухе вода,

Почти заканчивалось лето,

И ты спросил меня тогда,

О чём написано всё это?

О тучах, сцепками по две

Бредущих в небе без конвоя,

О том, как тяжко голове

И очень жалко всё живое.

О том, что слово «размозжить»

Полномасштабно и трёхсложно,

О том, что надо как-то жить,

Хотя, конечно, невозможно.

О пьяной сладости пыльцы

Над рабицей чертополоха,

О том, что люди молодцы

И даже держатся неплохо.

* * *

Лавра и тёрна тебе, говоришь,

Лавра и тёрна?

Режет пространство взмахами стриж

Зло и задорно.

Взмахами этими каждый сочтён,

Смерен и взвешен,

Как хороши были лавр и тёрн,

Главное — свежи.

* * *

Забыл сказать — кто лайкнул, тот осален

И наблюдает пар от теплотрасс,

Из-за окон венецианских спален

Вода видна иначе, чем у нас.

Кристаллами она приходит редко,

Немногим чаще, чем благая весть,

Попробуй не смотреть на этикетку,

Читай Шекспира, там уже всё есть:

Война, любовь, которая не гасла,

Ночная серенада, монолог,

Канцерогены,  пальмовое масло,

Глютен, краситель, соевый белок.

* * *

Засчитан закос под задрота,

Спасибо, товарищ курсант.

Какая девятая рота,

Какой ещё, к чёрту, десант?

Не следует драться и злиться,

Нам нравятся хлопок и льны,

И наши прекрасные лица

Тактически очень верны.

Залитые бронзой по пояс,

Сыгравшие драму и фарс,

Мы люди, но наш бронепоезд

Рывками

уходит

на Марс.

* * *

Прежде чем на тракторе разбиться...

Б.Р.

Двор, пустырь — и это всё твоё-на,

Выше глаз крапива, пыль, стекло,

Саёнара, девочка с района,

Это значит — было и прошло.

Это значит — вспомнила и хватит,

Как бараков бельма пялят вдаль,

Как в батуте панцирной кровати

Застревает порванный сандаль.

Все твои разбитые коленки,

Опыты падений и потерь,

До свиданья, дети Короленко,

Мне пора захлопнуть эту дверь.

* * *

Мотылек говорит второму: смотри, смотри!

Или нет, догоняй скорее, лети за мной,

Мы уснём поиграть в людей, у кого внутри

Осыпается звон хрустальный и медвяной.

Мы не знали — мелодию глушит любая дрянь,

И того, что твердеет воздух, произнесён,

И всё жальче к рассвету людьми оставаться впрямь,

Хорошо бы уснуть и увидеть, что это сон.

Всё, что пело, летало, бегало и росло,

Не забудь, и вот этот камень ещё возьми.

Ты досадливо говоришь: потянул крыло.

Но ещё минуту мы снимся себе людьми.

* * *

О ком написано гвоздём,

Под Спартаком, в тени парадной,

Мы — тоже встанем и уйдём

Вверх по сварной,

по невозвратной.

Четыре варежки, и дым,

И в швах панелей стекловата, —

Они останутся двоим,

Целующимся

воровато.

* * *

Со временем

Мы все станем временем,

Пеплом или песком,

Младенческим теменем,

Сахарным тростником,

Остатками воздуха

В промасленной тишине,

Аллеями Звёздного,

Приснившимися стране.

* * *

То ей молнии мигают наверху,

То болотные огни регистратуры,

Не на щепки даже — в прелую труху

Распадается доска её натуры.

Оттого и выражение у глаз

Безнадёжно виноватое и злое,

Пересох и покоробился левкас,

Угрожая жизни красочного слоя.

Камень — воздух — электричество — металл —

Дождь, — и tabula давно уже не rasa,

У неё с рожденья не было зеркал,

Только нежное сияние левкаса,

Коротнувшее, горевшее внутри,

Грубо, наскоро прописанное в коде.

Окружи её заботой и смотри,

Как она из окружения выходит.