|
ПУБЛИЦИСТИКА
Об авторе | Михаил Соломонович Нордштейн родился в 1930 году в Белоруссии. Окончил Московский историко-архивный институт (1952). Работал в сибирских архивах научным сотрудником. (Минусинск, Енисейск). В 1953 году был призван в армию и направлен в Хабаровское артиллерийское училище. Окончив его, служил на Сахалине, там же стал военным журналистом. В 1999 году в связи с тяжелой болезнью жены переехал в Германию, оставаясь гражданином Беларуси. Последняя публикация в нашем журнале — «Бактерии на государственной службе» (№ 8, 2016).
Михаил Нордштейн
Подвиг есть. Бумажки нет!
Как наградные чиновники отпихивают от звания «Герой России» подлинных героев, совершивших в Великую Отечественную войну выдающиеся подвиги, но так и не получивших тогда высшую награду страны
О нем столько писала фронтовая «дивизионка»!
Как все сцеплено в этом мире! Не сохранись в редакции дивизионной газеты «Звезда Советов», где в 1964-м я работал военным корреспондентом, ее фронтовая подшивка, вряд ли судьба свела бы меня с этим незаурядным человеком.
Мне, тогда еще молодому журналисту, и офицеру штаба подполковнику Н. Хотько было поручено написать к 20-летию Победы историю боевого пути нашей дивизии. Дивизия куда как заслуженная: уже в сентябре 1941-го — 6-й гвардейская, а к концу войны — еще и Ровенская, орденов Ленина, Суворова и Красного Знамени. 69 Героев Советского Союза!
Пока мой соавтор изучал в Подольском архиве оперативные документы, я просматривал подшивку «дивизионки».
Страстные и звучные, как автоматные очереди, заголовки, «шапки», рубрики дышали ненавистью к врагу, звали в бой за Родину. Подвиги, россыпь имен. В номере за 6 марта 1943-го крупно набрано: «Разведчики во главе с тов. Гриневичем захватили языка и взяли трофеи». Перевернул еще несколько страниц. «Смелый налет разведчиков». «Разведчики дезорганизуют коммуникации немцев». «Вчера ночью». «Рейд смелых». «Новый подвиг разведчиков». «Вожак следопытов»... И все это — о нем, капитане Михаиле Гриневиче, и его ребятах. Им посвящена вся страница номера за 25 апреля 1944-го.
«Отважно и умело действуют разведчики подразделения, где командиром гвардии капитан Гриневич, четырежды отмеченный правительственными наградами. О боевых подвигах славных следопытов, об их боевом опыте рассказываем мы сегодня...»
Читая в «дивизионке» об этом человеке и его разведчиках, я недоумевал: в дивизии — десятки Героев Советского Союза, но о том, что и он среди них, — молчание. Странно... Такие громкие дела, такая слава! Разумеется, газета писала и о тех, кто удостоился Золотой Звезды. Но чтобы она на своей скромной площади уделяла столько внимания одному офицеру и его подчиненным, такую честь им надо заслужить делами поистине героическими.
Так кто же он такой, «вожак следопытов» Михаил Гриневич? Бывший таежный охотник, этакий русский Джеймс Бонд с красной звездой на фуражке? Что за личность этот гвардии капитан, о котором так восторженно писала газета? Как сложилась его дальнейшая судьба?
Сколько ни расспрашивал старожилов дивизии, никто о нем ничего не знал. Ветеранов-фронтовиков здесь уже не осталось.
Следы Гриневича затерялись.
Недоговорки генерала
Прошло еще семнадцать лет. В 1981-м я приехал в ту же дивизию, которую продолжал считать своей. И надо же: в тот же день из Москвы прибыл ее последний фронтовой комдив генерал-майор в отставке Герой Советского Союза Георгий Васильевич Иванов, он же председатель Совета ветеранов 6-й гвардейской. Узнав, что в дивизии — журналист, он пригласил меня в гостиничный номер. Тогда я и услышал:
— Слушай, корреспондент... Есть одно дело. Вернее, долг один меня мучает. Ты о Гриневиче напиши. Вот кто герой из героев.
Меня словно током ударило. Мы одновременно думали об одном и том же человеке.
— Товарищ генерал, да ведь я...
— Погоди, не перебивай. Ты книгу генерала Батова «В походах и боях» читал?
— Конечно.
— Есть там одна строчка, но какая! «6-я гвардейская славилась своими снайперами и разведчиками.» Так вот, разведчики — это орлы Гриневича. Это был ас в своем деле. Лучший разведчик не только в нашей дивизии, но и в корпусе, армии и, пожалуй, на всем 1-м Украинском фонте. Сколько он «языков» перетаскал, как мастерски работал! Кажется, скажи ему: «Гриневич, надо добыть из преисподней пару чертей», попросит разве день-другой на подготовку. Да, такой был храбрец и умелец. Бывало, в той или иной дивизии нашего корпуса, а то и в армии не заладится с добычей «языка», который нужен позарез, так приезжали за Гриневичем: уж он выручит. И со своими разведчиками еще как выручал!
Знаешь, как его ценили? Однажды он не вернулся из поиска. Прикрывал отход разведчиков с захваченным пленным и остался раненым на нейтральной полосе. Чтобы его вызволить, подняли в атаку батальон. Батальон! Спасли Гриневича.
Чем больше я слушал Георгия Васильевича, тем сильнее мучил все тот же вопрос, что и при первом знакомстве с разведчиком-асом на страницах фронтовой «дивизионки». Сколько «языков» добыл, сколько подвигов совершил, а вот не Герой Советского Союза! Почему?! Спросил об этом.
Генерал помрачнел.
— Представляли его еще в сорок третьем, да не получилось.
— Извините, товарищ генерал, как понимать «не получилось»? Это что же, не дотянул, значит, Гриневич своими делами до Золотой Звезды? — И, подчеркивая свой провокационный вопрос: — Так, что ли?
— Нет, не так! — пристукнул Иванов кулаком по столу. — Гриневич сделал столько, что хватило бы на две, и на три, а может, и на четыре Золотые Звезды. Но не все так просто в наградном деле, как ты думаешь. Есть там свои подводные камни и течения... В 1965-м, к 20-летию Победы, Совет ветеранов нашей дивизии представил его к званию Героя. Представление поддержал маршал Конев. И снова осечка... В 1985-м наше очередное представление поддержал уже маршал Ахромеев, послевоенный командир нашей дивизии. И опять отказ... Почему — это вопрос не ко мне. Ты что думаешь, не мучает меня боль за Гриневича, что за все его подвиги так и не дали ему Героя? Но что я могу? Как видишь, не удалось пробить эту стену.
Георгий Васильевич явно что-то не договаривал. «Не получилось», «не все так просто»... Но почему «не получилось»? Какие тут сложности, если человек еще как достоин высшей награды? Однако допытываться об этом, быть назойливым в первый вечер нашего знакомства я посчитал бестактным. А генерал, словно угадывая эти мои немые вопросы, миролюбиво их отвел.
— Ладно, не будем сыпать соль на рану. Выпьем лучше за Гриневича.
— Он жив?
— Да живой, живой наш разведчик! Ну, за здоровье Михаила!
Снова звякнули рюмки.
— А где же найти Гриневича? — спросил я и сам не верил, что сейчас наконец-то будет стерто белое пятно, которое столько лет не давало мне покоя.
— Искать не надо. Живет у вас в Белоруссии, в славном городе Полоцке. Записывай адрес и телефон...
Из первых уст
Приехав в Полоцк, из гостиницы сразу же позвонил ему домой.
— Гриневич слушает.
Господи, неужели это он, тот самый знаменитый разведчик? Как просто — стоит лишь позвонить! А через полчаса — стук в дверь.
— Здравствуйте, я — Гриневич. — Протянул мне руку. — Михаил Степанович.
Так вот он какой, «вожак следопытов», виртуозный добытчик «языков»... Роста чуть выше среднего, худощав. Лицо добродушное, без стального блеска глаз и прочих атрибутов «сильной личности». Держался скромно, даже немного застенчиво. Однако и достоинство при этом чувствовалось. Узнав, что хочу написать о его фронтовых делах, предложил поехать к нему домой.
— Покажу вам и кое-какие записи, и военные фотографии...
И вот я у Гриневичей. Их тогда было трое. Жена Нелли Николаевна, красивая, обаятельная женщина. До выхода на пенсию работала в магазине. Дочь Александра — учительница в средней школе, где Михаил Степанович был военруком.
О себе рассказывал сдержанно, не драматизируя событий. Дескать, что было, то было. Если интересно, то извольте...
И потекла наша беседа неспешно, как тихая с виду, однако глубоководная река, вбирающая в себя все новые притоки — от события к событию, от года к году.
Показал мне пачку писем.
— Это от генерала Иванова. Беспокойная душа...
На конвертах под адресом — приписка: «Легендарному разведчику». Пусть, дескать, в Полоцке знают, какой знаменитый человек там живет.
Михаил Степанович улыбнулся.
— Ну, это он лишку хватил. Какой я легендарный? Про меня песен не пели. Знали в дивизии, в армии, наверное. У меня такая работа была. А вот в этом письме уже практический совет. Читайте.
И я словно снова услышал густой, звучный голос генерала.
«Пишешь ли ты свои воспоминания? Убедительно прошу тебя: заведи большую толстую тетрадь и пиши ежедневно хотя бы по одному часику. Пиши долго: может, месяц, может, год, может, несколько лет, а лучше — всю жизнь. Уверяю, получится хорошо, ибо правда лучше всех произведений...»
Гриневич протянул мне четыре тонкие ученические тетради.
— Как видите, внял я совету генерала Иванова, только вот толстую тетрадь так и не завел. Да и писатель из меня никакой.
Да, беллетристикой тут и не пахнет. Сухие, деловитые строки, напоминающие военные донесения, с высоты прожитых десятилетий бросают беспристрастный взгляд на пережитое. По сути, это краткий боевой дневник. Потом те записи я буду читать неспешно, и передо мной откроются новые грани фронтовой работы войсковых разведчиков.
В его тетрадях — немало имен. Он умел ценить мастерство и самоотверженность других, умел быть благодарным. Давно замечено: люди благородные своих заслуг не выпячивают, зато помнят о заслугах других. С первой же нашей встречи я понял: передо мной именно такой человек. Такому нельзя не верить.
…Михаил Степанович достал пачку фронтовых фотографий. Вот он со своими разведчиками. На гимнастерках — ордена и медали. Его пояснения — краткие, но душевные.
— Это Саша Каширин. Взводом командовал. Разведчик от Бога. А это Беркут Леня, тоже надежный парень... А вот комбат из 25-го гвардейского полка Брусиловский с женой...
Рассматривая фронтовые фотографии, подаренные Михаилу Степановичу, читаю и надписи на обратной стороне: «На память лучшему разведчику, командиру капитану Гриневичу», «Лучшему другу Мише», «На память любимому своему командиру гвардии капитану Гриневичу от Вашего подчиненного разведчика Власенко...». А эта — от генерала Иванова: «Боевому другу, отважному разведчику М.С. Гриневичу».
Всего лишь несколько искренних слов. Но как много могут они сказать о том, кому предназначены!
Он бережно разгладил уголок одного из снимков и стал складывать их в конверт.
—Да-а, на фронте друзья были что надо. Жаль, тут нет фронтовой фотографии Бори Шевченко, моего ординарца. Прекрасной души человек и храбрости отменной. Мы с ним во многих переделках побывали, и он мне не раз жизнь спасал. Кончилась война, и потеряли мы друг друга из виду. И вот однажды, спустя уже много лет, приносят телеграмму... (Жене) Неля, где Борина телеграмма?
Искать ее Нелли Николаевне не пришлось: хранилась среди семейных реликвий. И вот что в телеграмме:
«Мой любимый, бесстрашный командир, дорогой мне человек! Сегодня у меня радостный праздник: нашел Ваш адрес, спешу связаться с Вами. 37 лет жду желанной встречи... Пишите, как встретиться нам. Я приглашаю к себе и жду. Ваш преданный друг, разведчик Борис Шевченко».
Михаил Степанович смотрел на телеграмму, и губы его слегка подрагивали.
— Для меня он навсегда Боря, хотя и солидными званиями обзавелся: кандидат технических наук, лауреат Государственной премии... Про сварку в космосе слышали? Не обошлось без светлой Бориной головы. Адрес его? Пишите...
И я приехал в подмосковный Зеленоград к Шевченко.
Здесь, в квартире Бориса Ивановича, и произошла наша встреча. Коренастый, подвижный, в спортивном костюме, с простецкой улыбкой, он скорее походил на тренера, нежели на ученого. Весь светился искренностью и радушием.
— Как хорошо, что вы приехали! О Гриневиче могу столько рассказать, что никаких ваших блокнотов не хватит. А не хватит — найдем у меня. Но сначала пообедаем. На голодный желудок какие разговоры! Что-нибудь забуду, какая-нибудь извилина не так шевельнется… — И озорно, по-мальчишески хохотнул, окончательно покорив своим добросердечием и дружеской простотой.
Мы пообедали, и я снова взялся за авторучку. Борис Иванович как в воду глядел: мой блокнот стремительно набухал.
— О Гриневиче вполне можно книгу писать. Это был разведчик экстра-класса. Самородок. И храбрости неимоверной. Сейчас могу признаться: поначалу я просто боялся ходить с ним за «языками». В трусоватых вроде бы не числился, а вот боялся. Для него не было слов «трудно», «опасно», «невозможно». Он признавал только одно: «надо!». Уже потом я понял: не отчаюга безрассудный наш командир. Храбрость у него умная. Какой бы трудной ни была задача, все продумает, найдет какой-нибудь ход, чтобы противника перехитрить...
И стал рассказывать случай за случаем.
— ...Успеваете записывать? Я ведь многие детали опускаю. Столько пережито! Легко говорить: «проползли», «взяли пленного», «вернулись»... Но подробно рассказывать о деталях — как ползли, как брали «языка», как душа уходила в пятки при каждом шорохе — тут никакими словами не передашь...
Я исписывал страницу за страницей блокнота, и ощущение было такое, словно передо мной разворачивался сюжет приключенческой повести. Только он не выдуман. Его выплеснула война со своими тяжкими и кровавыми реалиями.
До сих пор я сознательно опускал конкретное содержание — чтосовершил Гриневич на войне. Сопоставив прочитанное о нем и его разведчиках в «дивизионке», в его тетрадях, услышанное от Иванова и Шевченко и рассказанное им самим, я убедился: все, все сошлось, одно дополняло другое. Поэтому перейду теперь к самим фактам, собрав их в отдельную главу.Не взыщи, читатель, за сухость в их изложении. Они скажут сами за себя.
Что он совершил?
Но сначала — как стал разведчиком. Родился в 1922-м на Смоленщине в многодетной крестьянской семье. Окончил 8 классов, работал токарем на заводе. И надо же, был призван в армию 22 июня 1941-го. В военкомате и услышал, что началась война. Ускоренные курсы пехотного училища — и в апреле 1942-го — взводный на Брянском фронте в 6-й гвардейской. Месяца через три ранило ротного, и он сменил его. В декабре на участке его роты дивизионные разведчики ночью пошли за «языком», но вернулись ни с чем: немцы их обнаружили. Тогда Гриневич и вызвался поиск повторить. Свой передний край, расположение огневых точек противника, его минных полей он знал хорошо.
Командир полка дал «добро». Гриневич отобрал лучших бойцов, и в следующую ночь они поползли... Вернулись с двумя пленными и трофейным пулеметом.
Через неделю его вызвал командир полка.
— Выручай, Михаил, еще раз. На участке 1-го батальона противник ночью производит какую-то перегруппировку. Нужен контрольный «язык».
И на этот раз успех: двое пленных. Комдив тут же назначил Гриневича командиром разведроты.
Так начиналась его слава разведчика. А всего за войну Гриневич добыл со своими удальцами свыше 150 «языков» — 58 в обороне и свыше сотни в наступлении. (Такой учет он вел.)
Аналогов в истории Великой Отечественной войны нет. Как свидетельствует бывший фронтовой разведчик Герой Советского Союза Владимир Карпов, за 15–20 «языков» присваивали звание Героя.
Что такое захватить хотя бы одного «языка», особенно зимой и в обороне? Это часами изучать передний край противника, незаметно проползти по сугробам через нейтральную полосу, ночью освещаемую ракетами, зачастую заминированную, так же незаметно и неслышно разрезать колючую проволоку и преодолеть ее, устроить во вражеском расположении засаду и, затаившись на снегу, дожидаться решающего момента или ворваться в блиндаж и в короткой схватке с «гарнизоном» захватить пленного... А протащить его к своим, когда разведгруппа уже себя обнаружила, — тут требуются не меньшие мастерство и отвага.
Но добытые Гриневичем и его разведчиками «языки» — только часть их боевой работы. Под огнем он во главе роты форсировал реки Десна (1943), Одер, Нейсе (1945), захватывал плацдармы и, отбивая контратаки противника, удерживал их до подхода главных сил.
20 июля 1944-го Гриневич с полусотней своих бойцов, продвигаясь на запад впереди дивизии, ночью вышел на подступы к городу Рава Русская. Ведя разведку, они обнаружили: на восточной окраине города — траншеи. Вполне возможно, что противник утром может их занять. А на железнодорожном вокзале грузятся эшелоны с боевой техникой и награбленным добром. Гарнизон располагает танками, самоходными орудиями, броневиками.
Оценив обстановку, Гриневич решил, несмотря на явное численное и техническое превосходство противника, атаковать. Ставка на внезапность.
На рассвете с криками «ура!», ведя огонь на ходу, разведчики ворвались в город, создали панику и захватили вокзал. Утром немцы, увидев, что перед ними всего лишь горстка советских солдат, перешли в контратаку. Разведчики ее отразили, подбили танк, продолжая удерживать вокзал. Продержались в городе несколько часов до подхода батальонов дивизии. В этом бою Гриневич был тяжело ранен.
Разведчики сорвали оборону города, не дали угнать эшелоны и взорвать напоследок вокзал, уже подготовленный к взрыву. А сколько жизней советских солдат спасли своим героизмом!
«Операция по взятию города Рава Русская, — говорится в политдонесении начальника политотдела 6-й гвардейской дивизии гвардии подполковника Лумпова, — являет собой пример бесстрашия, мужества, боевой дерзости разведчиков, вступивших в неравный бой с гарнизоном города...»1 .
Как командир разведроты он мог бы не ставить так часто на кон свою жизнь: в числе первых захватывать на берегах рек плацдармы, возглавлять атаки, захват «языков»... У него хватало и другой работы. Обеспечь разведданными, дай результат! — вот что требовало от него начальство. А как он это сделает — сам ли возглавит разведгруппу или прикажет возглавить ее кому-то другому — его дело. Даже останься он в блиндаже у телефона, в случае успеха хвалить, а то и награждать будут в первую очередь его, командира. «Организовал», «обеспечил», «добыл».
И все-таки каждый поиск Гриневич возглавлял сам, беря на себя самое трудное и опасное. Это был его нравственный выбор, его стиль, его понимание долга.
Естественно, война метила таких свинцом и железом куда щедрее, чем не то что трусов, а более «благоразумных» с точки зрения собственного выживания. За войнуонбыл ранен пять раз, из них дважды тяжело. В Раве Русской его, раненного в грудь и живот, истекающего кровью, спасли ефрейтор Шевченко и сержант, к сожалению, так и оставшийся для меня безымянным. Наскоро перевязали, вынесли из-под огня. Один тащил, другой, прикрывая, стрелял. Потом менялись. На дороге Шевченко остановил первую же машину подходившей к городу 6-й гвардейской, и доставил командира в медсанбат.
Искусные руки дивизионного хирурга Виктора Михайловича Воронцова вытянули с того света, казалось бы, уже безнадежного, как был поначалу обозначен обескровленный, потерявший сознание разведчик. Перевозить его в госпиталь было нельзя: мог не выдержать дороги. Медсанбат ушел вперед с наступающими частями, а Гриневича уложили на кровать в одном из жилых домов.
Трое суток без сознания. По приказу командира дивизии с ним остались врач, медсестра и трое бойцов охраны, ибо в тех местах свирепствовали бандеровцы. Наготове стоял автомобиль с водителем.
Через неделю, когда раненый немного окреп, его перевели в развернутый в Раве Русской армейский госпиталь. Там он пробыл 18 суток и был доставлен во фронтовой госпиталь в Ровно.
«Молодость брала свое,— писал в своих воспоминаниях Гриневич,— раны стали заживать. Врачи приложили немало сил, чтобы не только спасти мне жизнь, но и поставить на ноги. Но последствия ранений ликвидировать было трудно. Месяца через три медики стали поговаривать, что я буду проходить медкомиссию с целью признать меня негодным к строевой службе и направить в тыл. Вот тогда созрело у меня решение произвести побег в свою часть...»
По рассказам раненых, поступивших с Сандомирского плацдарма, он узнал, где сражается 6-я гвардейская. Тайно добыл солдатское обмундирование и из госпиталя сбежал. Без документов, что было большим риском. Попади в руки смершевцев2 , могли посчитать и за дезертира. Тогда доказывай, кто ты есть.
…На попутках добрался до своей дивизии. Встретили его в разведроте с восторгом. Начальник штаба все формальности уладил, попросив госпитальное начальство сделать для разведчика-аса исключение. Вскоре из госпиталя пришли его документы.
Гриневич с боями дошел до Эльбы, войну закончил в Чехословакии. Cлужил на различных командных и штабных должностях, окончил военную академию. В 1973-м, прослужив в армии 32 года, в звании полковника ушел в запас. Но военную форму не снял: стал школьным военруком. 17 лет проработал в 14-й полоцкой средней школе. Его ребята из года в год становились лучшими стрелками города, в военно-спортивной игре «Орленок» — чемпионами в городе и в области, а «зарничники» заняли первое место в республике.
Как он их пестовал, как старался не только добротно научить азам военного дела, но и воспитать порядочность и доброту, вложить в них выстраданное на войне понимание истинных человеческих ценностей, — о том можно написать отдельный очерк.
Был награжден знаком «Отличник народного образования БССР», Почетными грамотами Верховного Совета, Министерства просвещения, ЦК комсомола Белоруссии, памятной медалью за активную работу по военно-патриотическому воспитанию молодежи. А сколько у него других трудовых наград — счет пойдет на десятки.
В последние годы своей жизни он возглавлял Совет ветеранов Полоцкой городской ветеранской организации.
Все, кто знал Гриневича, единодушно отмечали в нем поразительную скромность. Ни в чиновничьих кабинетах, ни среди ветеранов о своих заслугах он не говорил.
Михаил Степанович умер 15 мая 1995-го, дожив до 50-летия Победы, но так и не получив многократно заслуженную им Золотую Звезду. Один из блистательных героев Великой Отечественной ушел из жизни тихо, без душевного надрыва, стараясь не стонать от боли, с достоинством продержаться до конца.
Доказаны ли его подвиги?
Доказаны! И прежде всего — документально. Это и донесения начальника политотдела 6-й гвардейской дивизии, и наградные листы с описанием подвигов и... снижением боевых наград по причине, о которой ниже. А публикации в газете «Звезда Советов» о боевых делах капитана Гриневича и его разведчиков, с чего и начато это повествование, разве не доказательства героизма? Эти материалы писались по горячим следам событий. Газету читала вся дивизия, и каждый изложенный там факт был, что называется, на виду. Публикации в «дивизионке», газете переднего края, — это тоже подтверждающие документы.
В номере за 25 апреля 1944-го — материал ефрейтора Бориса Шевченко. Описав один из успешных разведпоисков, возглавляемых Михаилом Гриневичем, он далее писал:
«Много боев и разведок провел с тех пор гвардии капитан Гриневич, много бесстрашных вылазок, героических рейдов в тыл врага совершил он со своими следопытами, много привел «языков», много раз смотрел смерти и опасности в глаза... Но, как и раньше, всегда лично сам идет в поиск, сам ведет в бой своих ребят. Нам, его солдатам, хорошо известны его смелость и его умение. Каждую операцию он детально разрабатывает, в каждый поиск вносит что-то новое, более совершенное...»3 .
Это ли не аттестация «снизу», бесхитростная, идущая от солдатского сердца! Ее бы к официальным бумагам о боевых заслугах Гриневича.
Обрати внимание, читатель: «Многогероических рейдов в тыл врага совершил он со своими следопытами,многопривел «языков».
Много... Если внимательно прочитать публикации о Гриневиче в дивизионной газете фронтовых лет, повторяю, по горячим следам событий, а также другие документы, которые я видел в Центральном архиве МО, то уже насчитывается около тридцати «языков», добытых в разведпоисках и атаках, которые возглавлял Гриневич. Однако их было значительно больше, ибо не каждый удачный разведпоиск находил отражение в газете и документах, попавших в архив. Но и тех «языков», подтвержденных документами, вполне достаточно для присвоения звания Героя.
Почему Золотая Звезда обошла его в военные годы?
Казалось бы, ну что тут еще доказывать? Такие внушительные боевые заслуги, так его ценили в дивизии! Напомню: Гриневич был представлен к высшей награде страны в 1943-м, когда главные его подвиги были еще впереди. Но почему, как сказал генерал Иванов, с награждением Золотой Звездой тогда «не получилось»? Это прояснил Шевченко во время той нашей встречи.
Однажды к ним в роту пришел капитан-особист, отозвал его в сторону и стал допытываться: не ведет ли капитан Гриневич антисоветских разговоров.
«Не понял, — говорю, — разъясните, товарищ капитан, что значит “антисоветские разговоры”». А он так недобро посмотрел на меня. «Странно, очень странно, товарищ Шевченко. Вы — грамотный человек, а таких вещей не понимаете. Видно, политическая бдительность у вас притупилась. Разъясняю: антисоветские разговоры — это которые против советского строя. Ну, скажем, когда замаскировавшийся враг пытается расшатать нашу веру в справедливость ликвидации кулачества как класса.» «Но при чем тут капитан Гриневич?» Особист: «Вы, товарищ ефрейтор, не задавайте ненужных вопросов. Вопросы я задаю. Так ведет ли капитан Гриневич антисоветские разговоры?» Отвечаю: «Нет, не ведет». «А в тылу врага?» Ну, я возьми и брякни: «А вы, товарищ капитан, сходите разок-другой с нами к немцам в тыл и тогда сами узнаете, какие разговоры ведет там капитан Гриневич». Конечно, мне бы могло обломиться за такую дерзость, но пронесло».
— А почему особист «копал» под Гриневича? — спросил я Шевченко.
— Потому что Гриневич — из зажиточной крестьянской семьи, — он мне сам об этом доверительно сказал. Было у них в хозяйстве три коровы и две лошади. А зажиточные тогда, как вы знаете, считались кулаками. Неспроста же в начале тридцатых их семья, бросив хозяйство, уехала в промышленный Новокраматорск.
То, что рассказал мне Борис Иванович, стало недостающим звеном в цепочке моих предположений. Тогда понятны и недоговорки генерала Иванова, и снижение степени боевых наград Гриневича. Например, за подвиг в Раве Русской — только орден Александра Невского. Может, и пытался комдив, тогда еще полковник, тут что-то сделать, но смею предположить: в СМЕРШе его резко одернули.
Уж он-то хорошо помнил кошмар 1937 года, намертво усвоив: «органам» лучше не перечить.
Но то было во время войны. А в послевоенные десятилетия? Клеймо «сын кулака» изрядно выцвело: в «стране победившего социализма» и тем более — после распада СССР классовых битв на его пространствах уже не было. Тогда почему «зарубили» представления к званию «Герой Советского Союза» и в 1965-м, и в 1985-м и продолжали «рубить» в последующие годы? Об этой печальной эпопее надо рассказать. Хотя бы для истории.
Бюрократические закорючки
Весной 1991-го новую попытку добиться справедливости предприняла белорусская республиканская молодежная газета «Знамя юности», где я тогда работал. Из Секретариата Президиума Верховного Совета пришел ответ: «...ваше ходатайство о присвоении звания Героя Советского Союза Гриневичу Михаилу Степановичу направлено для тщательной проверки и на заключение в Главное Управление кадров Министерства обороны СССР».
Шел месяц за месяцем, но оттуда — молчание. Я приехал в Москву и понял: никакой «тщательной проверки» не было. Было мертвое лежание нашего ходатайства в недрах управленческих бумаг. Я передал принявшему меня полковнику все необходимые материалы, в том числе документальные выписки с точными архивными координатами.
— А это, товарищ полковник, телефон и адрес фронтового комдива 6-й гвардейской генерала Иванова. Как видите, живет в Москве. Ну что еще от меня требуется?
— Хорошо, хорошо, — сказал полковник. — Разберемся.
На том и расстались.
Потом был августовский путч и его провал, а в декабре 1991-го развалился Советский Союз, и с ним ушло в историю и звание Героя Советского Союза.
В какую дверь теперь стучаться? Чей Гриневич теперь герой? Родился на Смоленщине, русский, учился в Тамбовском пехотном училище, начал воевать на Брянском фронте...
Он имеет прямое отношение и к Беларуси: после войны служил в Белорусском военном округе, много лет прожил в Могилеве и Полоцке. После развала СССР — гражданин этой республики.
Вполне могла бы назвать Гриневича своим героем и Украина. В армию призван в Новокраматорске, где работал на машиностроительном заводе, воевал на 1-м Украинском фронте. А выдающийся подвиг в Раве Русской разве не давал на это полное право?
Начал я с Беларуси, с Министерства обороны. В бюро пропусков телефон министра мне не дали. «Позвоните в приемную». Там посоветовали поговорить с его замом по воспитательной работе.
Но и до него добраться мне, приезжему из другой страны (к тому времени жил в Германии), непросто. Звонки, частые гудки... Наконец получил нужный телефон.
...Полковник В.А. Сероштан выслушал меня, посмотрел вырезку из газеты с моим очерком о Гриневиче, архивные выписки.
— По вашему вопросу лучше всего обратиться в Администрацию президента.
— Это вопрос не мой, а наш общий.
— Понимаю. Но мои возможности в его решении весьма ограничены.
Мне стало ясно: он мне не союзник.
В Администрации президента подсказали: начните с Полоцкого горисполкома, поскольку Гриневич жил в этом городе. Пусть представление на него к званию Героя придет оттуда.
На мое письмо пришел ответ от замгорисполкома О.В. Жданович с отказом. Мол, Гриневич «воевал и участвовал в боевых действиях преимущественно на территории Украины, России, на территории Белоруссии не воевал, не является уроженцем Беларуси».
Вот так. Не там родился, не там воевал. Словом, не наш. Пришлось в письме вразумлять чиновницу: в Великую Отечественную судьба Беларуси, как и любой республики, входившей в состав СССР, решалась и в боях под Москвой, и под Сталинградом, и на Украине — всюду, где советские солдаты сражались за наше общее Отечество. А Шумячский район Смоленской области, где родился Гриневич, раньше входил в Белоруссию. Но неужели так уж важны эти географические детали?
Потом были письма в Администрацию А.Г. Лукашенко, дважды я побывал в ее приемной. Безрезультатно. Дескать, не подходит по статусу звания «Герой Беларуси».
Очень даже подходит! («...за исключительные заслуги, связанные с подвигом, совершенным во имя свободы, независимости и процветания Республики Беларусь»). Если бы не героизм защитников Отечества в Великую Отечественную и особенно таких, как Гриневич, не было бы никакой свободы и независимости Беларуси — она впала бы в фашистское рабство. Тогда какое же могло быть ее будущее процветание?
Нелепость отказа очевидна.
И все-таки настойчивые письма в полоцкий горисполком, приезды туда и беседы с должностными лицами, а также публикация в президентской газете «Советская Белоруссия» моего очерка «Без срока давности» кое-какой результат дали. На стене 14-й средней школы появилась памятная доска с текстом, что здесь в такие-то годы работал учителем фронтовой герой-разведчик Гриневич Михаил Степанович.
Да, в Полоцке героем-разведчиком его назвали. Но разве фронтовой разведчик-ас — всего лишь герой местного масштаба?
Не оправдал моих надежд и украинский вариант. На мое письмо тогдашнему президенту В.А. Ющенко пришел канцелярский ответ: Гриневич — не гражданин Украины. Симпатии Ющенко к бандеровцам уже не оставляли никаких сомнений: здесь глухо.
Тогда дальнейшие усилия — в сторону России. Письма президенту Д.А. Медведеву, главе его Администрации С.Е. Нарышкину, председателю партии «Справедливая Россия» С.М. Миронову, президенту В.В. Путину... И снова доказательства, попытки убедить, что случай незаурядный, что нельзя же отмахиваться от такого подвига. Увы, столоначальники из Главного Управления кадров Министерства обороны России, куда попадали мои письма, именно отмахивались. Что им героизм блистательного войскового разведчика! Присвоить ему звание Героя — значит создать прецедент. Найдутся и другие непризнанные герои, и тогда разбираться с ними? Куда проще сразу же отрубить.
В августе 2010-го принесли на подпись к тогдашнему президенту Д.А. Медведеву бумагу: представления на звание Героя России, за подвиги, совершенные в годыВеликой Отечественной войны рассматривать «только на основании нереализованных представлений на представление звания Героя Советского Союза, оформленных органами военного управления в годы войны».
Д.А. Медведев бумагу подписал, и она стала президентским указом. Но если вдуматься в него, этот указ не преисполнен государственной мудрости. Из него следует, что в решении столь важного вопроса подход чисто бюрократический: важно не то, чтосовершил человек на войне и доказан ли подвиг, а наличие в архиве представления в годы войны к званию Героя. Такого представления на Гриневича, как сообщили мне из Главного Управления кадров МО в Подольском архиве, не обнаружено.
Но ведь доподлинно известно: оно было! Так куда же могло подеваться? Сопоставляя то, что я узнал о роли «органов» в судьбе разведчика, с этим печальным «не обнаружено», нетрудно предположить: в СМЕРШе, где просматривалось представление, проявили политическую бдительность. Сын кулака? В Герои не пройдет! И представление уничтожили.
Что же получается? Нет соответствующей бумаги — нет и подвига? В том-то и дело, что подвиг есть, да еще какой! Он, повторяю, документально доказан. Так почему теперь не исправить вопиющую несправедливость тех лет («сын кулака») и не присвоить звание «Герой России» человеку, которого с полным правом можно назвать ее национальным героем?
Полагаю, в такой постановке вопроса сомневаться излишне.
Нужны ли России герои? Не придуманные, а настоящие?
Предвижу читательское недоумение: что за нелепый вопрос? Сколько живут люди на земле, герои в том толковании, в каком они воспринимали это понятие, конечно же, всегда были нужны. Вполне естественно, что в одном из своих выступлений В.В. Путин сказал: «У страны должны быть герои. Это должны быть ориентиры, на примере которых сегодняшние поколения могли бы воспитывать своих детей».
Разве с этим поспоришь? Но правильные слова, как и правильные лозунги, без соответствующих практических дел сами по себе не работают. Для воспитания не пафосного, как часто у нас практикуется, а, я бы сказал, глубинного патриотизма, то есть верности воинскому, гражданскому и просто человеческому долгу, нужны не общие фразы, а конкретные примеры. Убедительные и вдохновляющие.
Михаил Степанович Гриневич — как раз такой пример. Это поистине Личность. Так неужели этот человек, так много сделавший для Отечества, столько своей крови проливший за него, не заслужил права называться Героем России, теперь уже посмертно? Неужели бюрократические закорючки сильнее Подвига?
Большое видится на расстоянии. Эти слова поэта вполне вписываются и в данную тему. Именно так! Ведь спустя годы можно куда глубже осмыслить, что есть что и кто есть кто.
В годы войны с наградами всякое бывало. Да, как правило, Золотые Звезды получали достойные. Но не так уж редко Золотой Звездой награждали и под влиянием «момента». Случалось, старший начальник кричал по телефону нижестоящему:
— Долго ты будешь топтаться у этой проклятой высоты?! Сегодня вечером к тебе поступит штрафбат. Возьмешь высоту и ворвешься в город — к Герою представлю, не возьмешь — сам можешь оказаться в штрафбате!
И людей бросали в лобовую атаку на пулеметы и минные поля. «Удачливый» комбат или комполка, как и начальник-погоняйло, получали Золотые Звезды, а поток «похоронок» после той атаки — какое до него дело «вышестоящим»! В наградных же листах этих «героев» говорилось, что «умело организовал взаимодействие», «проявил личное мужество» и... (тут уже сущая правда) «его полк (батальон) первым ворвался...» Первым-то первым, но какой ценой!
Хорошо помню: в 1970–1980-е годы звание Героя стали давать высоким воинским начальникам, участникам войны. Формально за «мужество и героизм» на фронте, а фактически — за должность.
Девальвация наград — болезнь застарелая. Не миновала она и звания «Герой России». Его удостоены уже около тысячи человек. Одни получали высшую награду, действительно, за конкретный и впечатляющий подвиг, а другие... в силу тех или иных политических обстоятельств. Потом обстоятельства забудутся, а звание Героя так и останется за теми, кому его присвоили, даже если конкретное действо или причастность к нему на подвиг как таковой и не тянет.
Золотыми Звездами Героев в России стали награждать и неоднократных олимпийских чемпионов. Спору нет, их достижения вызывают восторг у спортивных болельщиков. Но спорт — это спорт. Кто-то пробежит на лыжах дистанцию быстрее других, кто-то на борцовском ковре искусно уложит на лопатки своих соперников, кто-то отличится на спортивных снарядах. Но при чем тут «героический подвиг», как сказано в статусе звания «Герой России»? Тогда почему не присвоить это звание, скажем, хирургу, спасшему десятки, если не сотни человеческих жизней, или правозащитнику, не побоявшемуся угроз коррумпированных столоначальников и бандитов и год за годом мужественно отстаивающему справедливость? Почему в сферу героических дел, за которые дают Золотые Звезды, надо непременно втягивать спорт? Или олимпийских наград и прочих почестей за спортивные достижения, не говоря уже о материальных благах, недостаточно? Не кажется ли вам, господа наградные чиновники и государственные идеологи, что вы смещаете нравственные ориентиры?
А теперь вернемся к героям Великой Отечественной. Подлинным, но так и не признанным. Михаил Степанович Гриневич здесь — далеко не единственный. Приведу еще пример.
Совершенное в горьком 1941-м старшим сержантом Николаем Владимировичем Сиротининым тоже не имеет аналогов. 17 июля у деревни Сокольничей возле моста через реку Добрость (Белоруссия), прикрывая отступление своего полка, уничтожил из хорошо замаскированной сорокопятки 11 танков, 7 бронемашин и 57 солдат и офицеров противика. Кончились снаряды, отстреливался из винтовки, пока не свалился замертво.
Его подвиг подтвержден местными жителями, о нем есть запись в дневнике обер-лейтенанта 4-й танковой дивизии вермахта Фридриха Хенфельда.
Однако посмертно Николай Сиротинин был награжден весьма скромно: в 1960-м — орденом Отечественной войны — уже дежурной наградой для всех фронтовиков, живых и мертвых. Его так и не представили к званию Героя Советского Союза. Для оформления соответствующих документов нужна была фотокарточка, а единственная, имевшаяся у родственников, была утеряна в эвакуации. Но не только это стало глухим забором на пути к высшей награде, подчеркиваю, выдающемуся герою. Из Главного Управления кадров МО СССР последовал стандартный ответ: «Для представления Н.В. Сиротинина к этому высокому званию нет оснований, поскольку в годы войны вышестоящим командованием не было принято такое решение, а в послевоенные годы повторно рассматриваются только нереализованные представления».
«Нет оснований»... Тупым чиновничьим равнодушием несет от этой отписки. Застарелое государственное жлобство. Оно не только от недомыслия и беспамятства. От нравственной глухоты, карьерной трусости, безразличия к доблести и самоотверженности тех, кто вынес на своих плечах войну. Низким душам не дано постигнуть красоту душ высоких. Им привычнее убогие бюрократические мерки. Разбираться с фронтовыми делами, пусть даже и незаурядными — зачем? Война, считают они, давно уже все списала. Черта подведена. Ну, не наградили кого-то, как того заслуживал. Да разве он один такой! Чего ж теперь ворошить?
«Война давно уже все списала...»
Неправда! Ничего она не списала: ни героизма, ни подлости. У подвига, если это действительно подвиг, нет срока давности. Он на все времена.
Наступит ли время, когда не по крохам, а полной мерой воздадут должное тем, кто своим благородством, ратным мастерством, своей самоотверженной отвагой, своей кровью заслужил право называться национальным героем России? Хочется верить: наступит. А иначе как? Добро за добро — без этой вечной людской благодарности не построить цивилизованное общество.
1 Центральный архив Министерства обороны России. Фонд 1056, опись 1, дело 66, листы 181, 182.
2 СМЕРШ («Смерть шпионам») — военная контрразведка.
3 Центральный архив МО, фонд 1056, оп. 1, д. 71–126, л. 28.
| 
