Об авторе | Андрей Михайлович Тавров родился 12 марта 1948 года в Ростове-на-Дону. Окончил филологический факультет МГУ. Автор тринадцати поэтических книг, продолжающих и углубляющих поэтику метареализма, четырех романов, эссеистических «Писем о поэзии» (М., 2011) и книжки сказок для детей. Главный редактор поэтической серии издательского проекта «Русский Гулливер», главный редактор журнала «Гвидеон». Работает на «Радио России». Поэтический дебют в «Знамени». Живет в Москве.

Андрей Тавров

Когда ты прапорщик идёшь через станицу

Певец

                                               Что ты заводишь песню военну
                                                 Флейте подобно, милый снигирь?

Не правда ль в птичьем пенье есть всегда солдаты
один с ружьём и с кивером другой
они идут не спрашиваясь и летят
они штыком остры они крылаты
и машут оперённою рукой

Все «цви» да «цви», все «фьют» да «фиу-фиу»
он дождь, он дождь, он падает всегда в напёрсток
а зуб костра корнями ищет неба
чтоб осветить своё подземное лицо

и скачет конь в свой выпуклый провал
и машет крыльями его убитый всадник
а мост горбатый речкою глубок
как гулким залом театральный задник

Трель надобна, чтоб Марте голубеть
синицам плакать и Марии петь!

Мой лёгкий бог, дай мне и свист и клюв,
а раны во всю грудь не надо, не давай,
пусть под ракитой бьётся сердца ключ
и тополями пусть бежит трамвай

и от остоженки до пятницкой — я жив
я клёну — клюв, я речке — рукава,

я ветру — глаз, я никому — слова
я красный шарик вынутый из жил
порхал шумел свистел мелькал тужил

пел на крови, до смерти ворожил
и лобная кружится голова

НФ

Напуганной стоит она напуганной, НФ,
фиолетовой башней стоит платье до голубых небес
у входа голубь и шестирукий лев
вокруг ходит тарантул многий как лес

у башни на ярусе птицы охотники паровоз
вспыхивает пространство в глаза и речь
на втором — дождь и невский, это шум волос
ниспавших как речка с плеч

выше — пассажи единороги обеды портнихи воксал
ассигнации хер бараний револьвер облака
холод и леденцы леденцовый нож и вокал
белые плечи неразрешаемая река

гренадеры рек над тобой палатку несут
и банкиры бабочек туфелькам благоволят
до смерти засекли адмирала окон на плацу
статуи в Павловске круглей молока стоят

Не бери в руки зонтика Анастасия
тарантул воздухом как бёдрами шевелит
от фонтана и дальше дева россия
рядом с убитым Царём небесным лежит

башней упала голубем львом безруким
плакали аэропланы консерватории города
не дрожи-дрожи белым плечом упругим
прижавшись к босым ногам лбом изо льна и льда

расставлены шахматы на безразличной доске
яблоко ждёт голубицу слон странника лев аонид
и в белой твоей убитой ещё руке

кровь воскресенья глубже чем смерть бежит

М. Ю. Л.

Когда ты прапорщик идёшь через станицу
и звезды синие тобой болят и плачут,
ты сжатым в человеческую плоть себя не видишь,
но хаты белые стоят и в чёрно-синем воздухе мерцает паутина

Она, идущая от звёзд, блестит на козырьке фуражки
она к тебе течёт как трещины в стекле к отверстью пули
иль если бы гамак в котором длится тяжесть

колеблемого красным пульсом тела
продлился тросами до неба и планет

И тихо воздух в сапогах гремит и дышит
и кошкой новизна шмыгнула в небо

и воздух словно порох неказист

и в дальнобойный ствол заряжен
багровым и заплаканным лучом

Так человек родится и рождает в небе звёзды
из пуговиц, мундира и волос, и камня под ногой
из мыслей прежде — мысль звезде, что кровь
оленю или ласточке что вдох.

И нет ни неба и ни человека и ни прапорщика
но умная звёздно-людская паутина и не разобрать
где волос где лучи где Марс где эполет
как будто всё — один разновеликий свет

и даже тот петух, что безголовый мчится
и даже конь — лучей коробкой мнится
в них ангел заряжён, тот что на землю нёс
эти ремни и пуговицы и пистолет

и говорил не нужно это а вернее пел
о хрустале пруда, где белая русалка на Луну
глядит и молвит мирозданью слово с красной буквой
и буква красная в вашей груди стучит —
и бык, и человек, и дева над младенцем.

Но это лишь бессмертия начало —
и офицер с звездой и пистолетом,
и сеть живая с трепетным волком.

О наши мысли! Звёздные расчёски!
О мускул, трогающий как дорогу небо!

Глаза могил и разум океанов
и ореол червей, и ритм сердечный рощ —
вот наших мёртвых жизнь, и встав однажды
они собой незавершённый мир вселенной
как роды новой жизнью завершат.

И вот вживую
над прапорщиком этой ночью как платки
они лучом и плещут и сияют.