НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

«Маршак Советского Союза»

Алла Сущинская. Друг мой, Маршак… Путешествие по жизни. М.: Вече, 2017.

В череде юбилеев, выпавших на 2017-й, никак нельзя пропустить 130-летие Самуила Яковлевича Маршака — прекрасного поэта, переводчика, драматурга, классика советской детской и просто — литературы.

Едва успевшая выйти к 3 ноября, дню его рождения, книга Аллы Сущинской в череде изданий этого официально объявленного «Года Маршака» непременно запомнится, как букет подснежников 32 декабря в его сказке «Двенадцать месяцев». Иллюстрации — работы одного из потомков Самуила Яковлевича, художника Ильи Маршака. Они красивы и талантливы — не знаменитая фамилия заставила автора и издателей книги ждать завершения этой оригинальной галереи.

Книга Аллы Сущинской «Друг мой, Маршак… Путешествие по жизни»— действительно, простой, но очень увлекательный рассказ о жизни Самуила Яковлевича. Простой в том смысле, что повествователь весь растворен в увлекательном сюжете, как, например, рассказчик в «Кошкином доме».

А сюжет жизни Маршака — это дружба со знаменитым критиком Владимиром Стасовым, а затем и с Максимом Горьким, как-то разглядевшим в совсем юном Самуиле талант и будущую громкую судьбу. И морское путешествие 1911 года в Палестину 24-летнего, но уже весьма известного корреспондента «Всеобщей газеты» Самуила Маршака. Впрочем, вместо «земли обетованной» будущий знаменитый советский писатель нашел подругу всей жизни, мать его детей — красавицу Софью Мильвидскую.

Интересны и годы учебы в Британии будущего самого лучшего переводчика на русский язык Роберта Бернса и одного из лучших переводчиков Шекспира. С молодой женой он успел вернуться в Россию перед началом Первой мировой. Во время Гражданской войны Маршак в Екатеринодаре (сегодняшний Краснодар) работает в газете Правительства Юга России (генерала Деникина) «Утро Юга», публикуя как антибольшевистские фельетоны, так и весьма критические статьи по адресу «белых».

Но далее — ни красных, ни белых. Только дети, советские дети, ставшие его второй семьей. А обэриуты, которых он кормил, пристраивал, спасал (но в итоге лишь отодвинул их гибель) — стали третьей…

Здесь я оставляю нить биографии Маршака: удивительная его жизнь так или иначе прожита, и мой пересказ рассказанного Сущинской мало что добавит его памяти. Но его книги, сказки, стихи — с нами: детям — чистое наслаждение, взрослым — повод задуматься. В том числе — о феномене детской литературы: и в корпусе сочинений С.Я. Маршака, и в истории СССР вообще. Откуда такой взрыв талантов, имен, всесоюзного внимания?

Вспоминается, как в перестроечное «срывание всех и всяческих масок» (как выразился Ленин о Толстом), открытия всех и всяческих архивов всплывали истории о том, как Сталин, правя списки на репрессии и расстрелы, встретил фамилию Маршак и произнес лишь: «Но Маршак у нас хороший детский писатель» — и аккуратно перенес ее в лежавший неподалеку список лауреатов Сталинской премии.

Или когда завистники не сразу, но все же решились пожаловаться Сталину: «Что такое? Михалков — лауреат Сталинской премии в 1941-м, в 1942-м году!» И Сталин, отвлекшись (возможно, от планов окружения армии Паулюса, Курской дуги, от переговоров с Черчиллем…), медленно ответил: «Михалков — канешно, дэтский писатель, но…»

Честно говоря, не помню, что было за тем «но». Но и неважно: судьбы знаменитых детских писателей СССР, их непопадание в те самые списки «врагов», «безродных космополитов»: Михалков (древний дворянский род), Чуковский (еврей), Маршак (еврей, сотрудник деникинской газеты) — намекают на некую тенденцию. Словно Адресат тех жалоб и доносов взял на себя труд исполнить еще и знаменитое пророчество Уистена Хью Одена о том, кто «Боготворит язык и прощает / Всех, кем он жив / Венчает их головы лавром». В смысле: опекает писателей, во всяком случае — детских.

Но не будем все сводить к проницательности собеседника Горького, Уэллса, Роллана, Фейхтвангера… Есть немало других примеров высочайшего внимания к этому жанру. Вспомнить, вдуматься: именно в этом жанре «работала писатель» Екатерина Великая, большая часть творчества «Фелицы» — детские сказки. И попавший ей в оппоненты Николай Новиков вел журнал «Детское чтение для сердца и разума».

Отступим дальше. Самое известное из произведений Петра Великого, «Юности честное зерцало» (1717), строки: «Не утирай губ рукою, но полотенцем, не облизывай перстов. Когда перестанешь ясти, возблагодари бога, умой руки и лице и выполощи рот»… М-да, автор «Мойдодыра» («надо, надо умываться…») стоит вполне в многовековой русской традиции.

Еще далее: сам Симеон Полоцкий составил несколько книг для детей, включая «Вертоград многоцветный» (1680). И наш первопечатник Иван Федоров в своем «Букваре» поясняет: напечатан он «ради скорого младенческого научения».

Традиционное ли в том чадолюбие, устремленность ли в общее будущее? Особенности отечественной детской литературы как раз лучше различимы в период ее уникального расцвета, в пору создания знаменитого Детгиза, когда Самуил Маршак возглавил его Ленинградскую редакцию.

Алла Сущинская пишет: «Горький в Сорренто внимательно читал маршаковские журналы с новыми именами и новыми историями. Складывалось великолепное сообщество будущих классиков. А в это время не дремали первые советские революционные педагоги-педологи, педанты и чинуши. Они продвигали постулаты, что новый советский человек должен с младенчества воспитываться по-новому, привыкать к суровой правде жизни. Теоретики нового воспитания стали активными оппонентами Маршака. Утверждали, что “Детки в клетке”, “Багаж”, “Сказка о глупом мышонке” “вводят советских детей в заблуждение”. Маршак возмущался, что бюрократы-теоретики «искусственно подгоняют взросление детей».

Точку в этом споре поставил Горький, заявив: «Ребенок до десятилетнего возраста требует забав, и требование его биологически законно…» Его статья «Человек, уши которого заткнуты ватой. О безответственных людях и детской книге» в «Правде» от 19 января 1930 года гремит: «Нельзя позволять безграмотным кальмам (производное от фамилии противника. — И.Ш.) — травить талантливых маршаков!». Еще более властную «точку» в споре с «правильными» бездарями Горький поставил на Первом съезде советских писателей (1934), доверив Маршаку доклад по детской литературе, фактически ставший многолетней программой.

Одна глава книги Сущинской так и называется: «Призыв Маршака: “Все — в детскую литературу!”» И список им вовлеченных, действительно, поражает. Общеизвестен сюжет «Маршак и обэриуты». Маршаковский «Госиздат», журналы «Новый Робинзон», «Еж», «Чиж», «Сверчок» не просто давали несчастным советским абсурдистам средства на жизнь, но и целые новые направления их творчества. Хармс, Введенский, Олейников, Шварц…

Сущинская пишет: «Он обращался ко “взрослым писателям”: “Попробуйте-ка написать детскую книгу. Это для вас своего рода экзамен и великая честь”». Среди его авторов — сегодняшние классики русской советской литературы: Николай Асеев, Вениамин Каверин, Борис Лавренев, Осип Мандельштам, Виктор Шкловский, Евгений Шварц, Аркадий Гайдар. Когда Алексей Толстой принес перевод сказки Колоди «Приключения Пиноккио», Маршак попросил Толстого свободно, по-своему, пересказать эту историю. Илья Яковлевич Маршак, младший брат Самуила, инженер-химик, известный советский писатель, псевдоним М. Ильин, отвечал в первом детском журнале СССР за «Химическую страничку»…

Л. Пантелеев (автор «Республики ШКИД»), Борис Житков и Виталий Бианки, наученные Маршаком, как и о чем писать, — тоже известные примеры. Но кроме того — Ираклий Андроников, Михаил Зощенко. («Я повысил свою квалификацию от того, что поработал для детей. Я научился выражать свои мысли еще более сжато и более четко. Детская аудитория более современна и, стало быть, более народная».) Но Пастернак (тоже публиковался в «Новом Робинзоне»)!

Кажется (простите вольно-шутливую фантазию, навеянную этим списком), Маршак, попадись ему — смог бы «привлечь» и самого Кафку. Приободрил бы, вдохнул оптимизма. «Так, Франц Германович, что у вас тут? Грегор Замза, превращается в жука? Оч-чень интересное начало. Далее… м-мрачновато… А знаете, у моего друга Чуковского есть «Муха-Цокотуха», «Тараканище»… — Сия шутка, в общем, еще и мостик к теме могучего человеческого влияния Маршака — без которого «чудо обращения» в детские писатели было бы невозможно. Список свидетельств в книге подобран убедительный.

Сын Самуила Яковлевича Иммануэль Маршак, известный физик, так вспоминал о работе своего отца с авторами: «Самой большой заботой отца было спасти от “небытия”, от «невыраженности», заложенные во встреченных им людях таланты. Многих литераторов отец побудил к творчеству, помог “поставить голос” ценой многих дней и бессонных ночей общей работы (отец даже не ставил своего редакторского имени на многих десятках книг)».

В Великую Отечественную Маршак попал в еще один список: личных врагов Гитлера. Такой чести он удостоился за беспощадную серию плакатов в «Окнах ТАСС». Кукрыниксы рисовали, он сочинял подписи:

        Днем фашист сказал крестьянам:
                Шапку с головы долой!
                Ночью отдал партизанам
                Каску вместе с головой.

«Они лаконичны, как выстрел, — говорил Корней Чуковский об этих подписях, — и хотя написаны для взрослых, я вижу в них один из триумфов новой детской поэзии, так как, только пройдя многотрудную школу творчества для маленьких детей, можно достичь такой четкой структуры.»

На обертках каши и махорки были его стихи:

Бойцу махорка дорога / Кури и выкури врага…

Хотел отведать каши влиятельный барон / Теперь на грядке нашей пугает он ворон

На гонорары и премии авторы, сложившись, купили именной танк. Назвали «Беспощадный» и передали 6-й гвардейской танковой бригаде. Стоя на этом танке, Самуил Яковлевич читал бойцам свои стихи.

Представим этот момент его богатой биографии. Тут и материальное, веское — танк Т-34 образца 1944 года весил 32 тонны, — и признание его заслуг, действенности его поэзии. Настоящее единение со своим народом и… рисковая балансировка: именно так я представляю Маршака на собственном танке. Наверняка он читал не только свои «агитки» — строчки, известные бойцам и по пачкам махорки и каши. И благодарная аудитория, и фронтовая обстановка могли показаться ему подходящими для его самых сокровенных строк.

«Контролеры», которые ругали даже его «Багаж» — за «даму», слишком пекущуюся о вещах (Чуковского ругали и за унижение профессии трубочиста в «Мойдодыре»), были далеко в тылу, и можно было читать из Бернса, сонеты Шекспира и даже самые свои озорные стихи, совместного с Хармсом авторства…

Способность к невинно-детскому или сюрреалистическому взгляду на жесточайшие жизненные реалии сближала Маршака с обэриутами, так сказать, «концептуально». Псевдонимы Маршака: Доктор Фрикен, Уэллер, С. Кучумов, С. Яковлев — менее известны, заслонены его громким именем, но все же чем-то напоминают хармсовские: Шустерлинг, Дандан, Писатель Колпаков. А его «Человек рассеянный» (Это что за остановка / Бологое иль Поповка? / А с платформы говорят…) — едет ведь по самому скандальному в русской литературе маршруту: «Путешествие из Петербурга в Москву». Пушкин, как известно, написал едкое опровержение Радищева: «Путешествие из Москвы в Петербург». И, получается, им обоим ответ: маршаковский Рассеянный, спящий в «отцепленном вагоне», изредка вскидываясь: «Что за станция такая?». Трудно и придумать более бесполезную для социализма тему. Но у Маршака есть и десятки полезнейших стихов, с пушкинской ясностью описывающих строительство Днепрогэса, работу пожарных, почты. И в каждом своем выборе Маршак органичен и свободен: депутат, член Правления Союза писателей СССР и пушкинский поэт — «ты царь, живи один».

Еще Александр Блок успел заметить Маршаку: «У вас есть свое Солнце». И он им щедро делился с детьми, взрослыми детьми, пожилыми детьми.

Алла Сущинская завершает свою книгу светло и уверенно: «Книги Маршака — давно уже не его биография, а наша. Стихи и переводы поэта идут с нами по жизни с детства до старости».

Игорь Шумейко