Владимир Старостин

Военное великодержавие России: беда или благо народа?

Владимир Старостин

Военное великодержавие России:

беда или благо народа?

1. Ключевой вопрос русской истории и экономики

Постоянное отставание России от Запада в материальных и социальных условиях жизни основной массы населения — удивительное историко-экономическое явление. На протяжении последних пяти столетий в число наиболее богатых входили, сменяя друг друга, различные страны Европы и Америки. Население России при любых царях, генсеках и президентах, при всех политических режимах, экономических порядках и формах собственности жило и живет хуже большинства народов Запада, не достигая их уровня даже на короткий период времени. И это несмотря на уникальные природные богатства России и незаурядные творческие способности россиян!

Начало отставанию России от Запада, как известно, положило ордынское иго. “Именно в это злосчастное время, длившееся около двух столетий, — отмечал А. И. Герцен, — Россия и дала обогнать себя Европе.”

Когда главная причина, обусловившая отставание России, была устранена, в Европе как раз закладывались основы рыночной капиталистической экономики и современной цивилизации. Московская Русь имела уникальную возможность эффективно подключиться к этому процессу и начать наверстывать свое отставание. Личная свобода незакрепощенного русского крестьянства (в большинстве стран Европы основная масса крестьян еще находилась в личной и поземельной зависимости от феодалов) позволяла добиться быстрого роста товарного производства при условии умеренного налогообложения. Природные богатства Севера и Урала могли служить длительным источником промышленного сырья и базой для внешней торговли.

Почему этого не произошло и почему за истекшие с тех пор 500 лет стране так и не удалось, несмотря на многочисленные попытки, сколько-нибудь существенно приблизиться к Западу по базисным условиям жизни людей, уровню их благосостояния и свободы — вот вопрос вопросов русской истории и экономики.

Можно выделить несколько подходов к этой важнейшей для судьбы России проблеме. Раньше всего сформировалось и приобрело широкое распространение мнение о своеобразии России, не позволяющем даже сопоставлять ее со странами Европы. Всем известны строки Тютчева: “Умом Россию не понять, аршином общим не измерить: у ней особенная стать — в Россию можно только верить.” Не отрицая несомненного своеобразия России, хотелось бы решительно высказаться за такой общий аршин, как уровень жизни и свободы основной массы населения. Нельзя же всерьез полагать, что россиянам на роду написано жить хуже европейцев.

Когда туманно-мистический подход к русской истории был заменен четко классовым, отсталость царской России объяснялась экономическим и политическим господством помещиков-крепостников. Однако марксистская версия ставит больше вопросов, чем дает ответов на них. В частности, не объясняется, почему крепостничество утвердилось на Руси не в период феодальной раздробленности и не в результате борьбы феодальной боярской вотчины с крестьянской общиной, как это было на Западе, а после объединения страны и ее освобождения от ордынского гнета. Почему поместная система землевладения и прикрепление крестьян к помещику буквально насаждались центральной государственной властью, в то время как на Западе именно в этот период централизация государства ускоряла превращение крепостных крестьян в свободных держателей или арендаторов земли? Почему среди основных европейских стран только в России крепостное право приобрело характер почти полного рабства и продержалось до второй половины ХIХ века? Куда шли богатства, создаваемые даровым трудом крепостных крестьян, ремесленников и рабочих, если российские помещики и капиталисты в своей массе были намного беднее западных? Почему ни один абсолютный монарх в Европе не имел такой полноты власти, как русские цари, и почему только в России неограниченное царское самодержавие просуществовало до начала ХХ века, не оставляя места разделению властей, парламентаризму, свободным выборам и правам личности? Почему, наконец, отмена крепостного права не приблизила жизненный уровень основной массы населения России к западному и не спасла страну от трех революций?

После 1917 года гибель людей от войн, голода и государственных репрессий стала измеряться десятками миллионов человек. По личному потреблению на душу населения Россия находилась в 1913 году на 7-м месте в мире, в 1985 году — на 77-м. Не помогли ни социалистическая индустриализация страны, ни коллективизация ее сельского хозяйства, ни великие стройки коммунизма. Ни даже “теория” обнищания трудящихся масс при капитализме.

В последнее время обозначилось новое направление в подходе к проблеме отставания России от Запада. Е. Т. Гайдар, отмечая безуспешность попыток всех российских реформаторов модернизировать Россию, дает следующее объяснение: “Беда русских реформ была в том, что, столкнувшись с очередной необходимостью немедленно ответить на вызов времени, лидеры страны шли, казалось бы, единственно возможным путем, напрягали мускулы государства. Идеология реформы, которую мы начали в 1991 году, была совершенно иной. Отход государства должен освободить пространство для органического развития экономики.” Реальный опыт проводимой ныне рыночной реформы пока убедительно свидетельствовал о явной недостаточности простого “отхода государства”. Вместо подъема экономики и благосостояния населения до западных стандартов начались глубокое падение производства, обесценение, а затем невыплата зарплат и пенсий, резкий рост безработицы, коррупции и преступности.

Давно существует еще одна версия, объясняющая отставание России. Ее в последние годы довольно дружно замалчивают и правые, и левые. “Внешние войны, — писал В. О. Ключевский, — все учащались и становились тяжелее, требуя все более усиленных жертв со стороны народа; общественные отношения складывались под гнетом все накоплявшихся государственных повинностей. Такой ход дел мог давать мало благоприятных условий для успехов народного труда и общественного благосостояния”. С. М. Соловьев: “Вопрос о содержании войсковой массы, на которой основывалась сила внутренняя, которую необходимо было охранять и увеличивать при беспрестанных войнах на востоке и западе, этот вопрос, разумеется, становится на первом плане...” На “неизбежность постоянного многовекового напряжения всех средств страны, малонаселенной и вынужденной отстаивать, охранять и постоянно расширять и без того непомерно растянутые границы...” — указывал А. А. Корнилов. По мнению П. Н. Милюкова, Россия была возведена в ранг европейской державы “ценой разорения” страны. ХХ век не стал для России исключением: кровопролитнейшие войны с Германией, Японией, непрерывная гонка вооружений с конца 20-х годов, полувековая “холодная война” с США и странами НАТО.

Решающее значение соотношения войны и мира для судеб страны подтверждено опытом всех времен и многих народов: гибелью от военного истощения Древнего Рима и Византии, распадом империи Чингисхана, превращением в слаборазвитые некогда великих военных держав Турции и Испании. Наоборот, до уровня передовых цивилизованных стран поднялись на мирной основе постоянного нейтралитета воинственные в прошлом Швейцария, Швеция и Австрия. На базе глубокой демилитаризации достигли во второй половине XX века устойчивого процветания Германия, Япония, Италия. Экономическая мощь США во многом обусловлена тем, что в эту страну более 200 лет не было иностранных военных вторжений, что за две мировые войны на ее территорию не упала ни одна бомба. Но даже этот экономический гигант стал уступать ФРГ и Японии в темпах развития и конкурентоспособности во время гонки вооружений с СССР.

“Государство пухло, а народ хирел”, — так определил В. О. Ключевский путь России в веках. Начало этому пути положил Иван III. При нем начались завоевательные походы на соседние земли и государства. При нем возникла военно-поместная система, заложившая основы “боевого строя государства”, в котором, как отмечал Ключевский, “каждый обязан был или оборонять государство, или работать на государство, т.е. кормить тех, кто его обороняет. Были командиры, солдаты и работники, не было граждан...” При нем началось закрепощение крестьян для обеспечения способности дворян к военной службе. При нем появились первые мессианские идеологические доктрины, утверждавшие особую роль России в мире, оправдывавшие ее все более широкие внешние конфликты и извращавшие само понятие национальных интересов и обороны. При нем, наконец, началось преследование инакомыслящих, не желавших признавать абсолютный приоритет военных усилий государства перед любым другим интересом русского общества.

Прогрессирующее социально-экономическое отставание от Запада было просто неизбежно. Периодически оно обнаруживалось и в военной области — в финансовом обеспечении, техническом оснащении и боеспособности вооруженных сил. К сожалению, выход каждый раз находили не в энергичном приоритетном развитии гражданской экономики, а в новых источниках для увеличения военной мощи. Реформаторство в России всегда было подчинено гипертрофированным военным нуждам и вело страну от первоначальных побед к очередным поражениям. Так было при Петре I, заменившем дворянское ополчение на военно-поместной основе регулярной армией и флотом с нижними чинами из крепостных крестьян и развернувшим военно-стратегическое и военно-промышленное строительство на базе крепостного труда. Так было при последних Романовых, отменивших крепостное право ради военно-капиталистической индустриализации России.

2.Что дальше?

После революции милитаризм был поднят на небывалую даже для России высоту. Ленин первым обратил внимание на военно-мобилизационные возможности социализма: “Обороноспособность, военная мощь страны с национализацией банков, — писал он, — выше, чем страны с банками, остающимися в частных руках”. Еще более широкие перспективы “сбережения народных средств и сил” для войны видел он в национализации промышленных синдикатов и мечтал о превращении “всего государственного экономического механизма в единую крупную машину, в хозяйственный организм, работающий так, чтобы сотни миллионов людей руководствовались одним планом...”

Уже в марте 1919 года VIII съезд РКП(б) поставил задачу сделать армию “самой могучей армией, какую знал мир”. В резолюции по военному вопросу говорилось: “...ее снабжение будет непосредственно питаться могущественно возросшим социалистическим производством. Она будет не только орудием обороны социалистического общежития против возможных нападений со стороны еще сохранившихся империалистических государств, но она позволит оказать решающую поддержку пролетариату этих государств в его борьбе с империализмом”. Не кардинальное улучшение жизни трудящихся масс России, не высший жизненный уровень на земле хотя бы в отдаленной перспективе, а высшее военное могущество ради мирового господства — вот подлинный исторический выбор новых хозяев жизни, альфа и омега всей их преобразовательной деятельности.

Сосредоточение всех средств производства в руках государства, всей государственной власти в руках одной партии, всей партийной власти в руках ее генсека — вождя позволило сделать генеральной линией развития страны ускоренное наращивание тяжелой промышленности и военного потенциала за счет народного потребления и нещадной выкачки природных богатств. Если с учетом исторического опыта уточнить известную ленинскую формулу, то следовало бы сказать: “Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны в военных целях”. На эти цели даже в мирное время стало уходить 80% национального дохода и производственных ресурсов. Это означало, что народ получал для обустройства своей жизни в пять раз меньше создаваемого им. Каждые 100 человек, занятых в гражданской экономике, должны были содержать 400 человек, занятых в военной экономике “выбрасыванием капитала в воду”, как говорил Карл Маркс.

В капиталистических странах такого соотношения не могло быть в принципе, поскольку рыночная экономика способна нормально функционировать лишь в условиях широкого платежеспособного спроса населения и опережающего товарного предложения. Такая экономика не могла бы выдержать длительного изъятия из гражданского хозяйственного оборота даже половины производственных ресурсов. В разгар “холодной войны” США тратили на гонку вооружений около 20% национального дохода, другие страны НАТО — не более 10%.

В итоге СССР обогнал все капиталистические страны по добыче угля и нефти, производству чугуна и стали и по выпуску основных видов вооружений. К началу 1991 года Советский Союз имел: военных космических аппаратов, ядерных боеголовок, межконтинентальных ракет и атомных подводных лодок — больше, чем все ядерные державы вместе взятые; танков и боевых отравляющих веществ — больше, чем весь остальной мир; эсминцев, фрегатов, крейсеров и авианосцев — больше, чем США, Франция, ФРГ вместе взятые. Стоимость только военно-морского флота составляла в ценах 1993 года 500 триллионов рублей.

Оборотной стороной медали стали: самый низкий среди промышленных стран уровень заработной платы, самое широкое применение женского и принудительного труда, самый высокий производственный травматизм, постоянная нехватка важнейших продовольственных и промышленных товаров, острый дефицит жилья и производственных помещений, отсутствие в селах и многих городах канализации, водопровода, теплоснабжения, мусороуборки, телефонной связи, электрического освещения и асфальта на улицах и дорогах, деревянный самострой, бедность народного образования, здравоохранения, коммунального хозяйства, низкая продуктивность сельского хозяйства, неразвитость легкой промышленности, экологический беспредел.

Военно-стратегический паритет с миром капитала, которого так страстно добивался Советский Союз, оказался пирровой победой. Система доказала свою полную неспособность обеспечить сопоставимый с Западом уровень жизни населения и, главное, не смогла предотвратить технологическое отставание советского ВПК от американского. В условиях резкого ускорения научно-технического прогресса во второй половине ХХ века принудительная, чисто количественная накачка производственных ресурсов в тяжелую и оборонную промышленность потеряла свою эффективность. Она не могла обеспечить постоянных быстрых перестроек технической базы промышленного производства в соответствии со все новыми и новыми достижениями науки. В этом отношении рыночная экономика США, гораздо более мощная и гибкая, давала несравнимо больше возможностей. Это стало очевидным со времени высадки американцев на Луну, появления космического самолета и программы “звездных войн”. В 80-е годы начался общий застой в экономике, во многом связанный с крайней слабостью материальных стимулов к труду...

Предпринятая М. Горбачевым в середине 80-х годов попытка оживить экономику путем ограничения административно-командных функций ЦК партии, Госплана, Госснаба, отраслевых министерств и ведомств, расширения хозяйственной самостоятельности государственных предприятий, легализации индивидуальной хозяйственной деятельности и демократизации политической жизни была явно недостаточна без кардинальной демилитаризации. Ежегодные военные расходы, как и бюджетный дефицит, превысили 200 млрд. рублей.

Бывший первый заместитель премьер-министра СССР В. Щербаков так объясняет сложившуюся тогда ситуацию: “Продукт конечного потребления — попросту говоря, товары на прилавках — составлял лишь около 20% валового внутреннего продукта СССР... 80 процентов наших рабочих производили промежуточные продукты, которые непосредственно в народное потребление не идут, — руду, металл, уголь и прочее, а также вооружение. Человек производил танк и получал зарплату, на свои деньги хотел купить товар, но он не произвел товара. Сколько могли, мы сохраняли эту самоедскую систему за счет жесткого контроля цен и финансовых потоков, но это не могло продолжаться вечно.”

В августе 1991 года правительство представило в Совет Федерации СССР три сценария борьбы с кризисом. Первый — подавление инфляции без либерализации цен путем широкого применения мер, использованных для сворачивания нэпа и “раскулачивания” крестьянства, а также методов планирования, использованных в 1940—1944 годах для перевода экономики на военный режим. Без политических репрессий здесь было не обойтись. Второй — немедленная либерализация цен и, как следствие, спад производства на 25—30%, безработица в 35—40 млн. человек, сокращение в три раза норм потребления основных продуктов питания. Третий, наиболее мягкий сценарий — приостановка всех социальных программ, постепенная либерализация цен и регулирование инфляции с учетом социально-политической напряженности. Ни один из вариантов не предусматривал демонтажа военной машины.

В конце ХХ века, не выдержав сверхдлительной и сверхнапряженной гонки вооружений, Россия в очередной раз оказалась перед историческим выбором: либо полностью и окончательно отказаться от погони за военным могуществом, создав тем самым главную и обязательную предпосылку для преодоления своей вечной социально-экономической отсталости, либо вновь ограничиться видоизменением милитаризма, его модернизацией, как это было при Петре Первом, последних Романовых и власти Советов.

После распада СССР Россия с ее значительно меньшей численностью населения взяла на себя всю тяжесть ракетно-ядерных и космических вооружений советской империи, почти весь личный состав вооруженных сил, основную массу военных предприятий. Одномоментно отказаться от этого наследия военного социализма было невозможно, но и ничего не делать с ним тоже было нельзя. В обоих случаях вставала грозная опасность военных бунтов в перенасыщенной ракетно-ядерным оружием стране.

На наш взгляд, специфика переломного 1992 года состояла в том, что прежде, чем проводить приватизацию государственной экономики, ее необходимо было решительно и планомерно демилитаризовать в принудительном государственном порядке. Примерно так поступил Ленин при переходе от политики “военного коммунизма” к нэпу, сократив армию в десять раз (с 5 млн. человек до 562 тысяч). Именно это обстоятельство предопределило успех рыночного регулирования экономики и позволило в течение 5—6 лет не только преодолеть страшную по своей глубине и масштабам разруху, но и восстановить довоенный уровень производства. Сегодня же страна покатилась по пути создания военно-рыночного ублюдка, который приводит в замешательство ученых, политиков, население и всю заграницу.

Антинародная сущность военного великодержавия не получила широкого разъяснения. Война в Чечне продемонстрировала перед всем миром прежнее безжалостное отношение российских милитаристов к населению и солдатам собственной страны.

В условиях резкого обесценения и без того невысоких зарплат, пенсий и пособий, многомесячных задержек с их выплатой огромные средства продолжают безвозвратно и без всякой надежды на успех растрачиваться на поддержание стратегического ракетно-ядерного и военно-космического паритета с США, чей валовой внутренний продукт к концу 1997 года в 12 раз превысил ВВП России. Как заявил на одной из пресс-конференций главком ракетных войск стратегического назначения В. Яковлев, Россия и США имеют по 6000 ядерных боезарядов, но российская экономика может выдержать не более одной—полутора тысяч. 62% ракетных комплексов и 68% военных космических аппаратов выработали свои гарантийные сроки и представляют смертельную опасность только для самой России. Один неудачный запуск космического корабля на Марс в 1996 году обошелся в 670 млрд. рублей. На эти деньги можно было бы построить 34 тыс. домов в сельской местности. Новая межконтинентальная ракета наземного транспортного базирования “Тополь-М2” стоит не менее 30 млн. долларов. Нормой для принятия ракеты на вооружение считается проведение 30—40 пробных запусков, из которых двадцать могут быть неудачными. Ежегодно планируется вводить в строй 35—45 “Тополей”. Трудно даже представить себе, сколько денег предстоит выбросить также на намечаемое увеличение роли военно-морского флота в ядерной триаде России и на превращение побережья Северного Ледовитого океана в главный бастион стратегических ядерных сил морского базирования.

Провозглашенная президентом военная реформа предусматривает крупномасштабное перевооружение России к 2005 году на базе новейших военных технологий. Министр обороны И. Сергеев рассказывает: “Заделов у нас очень много — колоссальные научные наработки, прорывные технологии! Да что там говорить, если мы способны в ближайшем будущем получить оружие, в десятки раз превышающее по боевым возможностям ныне существующее. Зачем мне вообще многочисленные полчища и танковые армады, если возможная война — дай Бог, чтобы этого не произошло, — будет войной технологий?” Иначе говоря, правящая элита России всерьез и надолго готовится к новому милитаристскому соревнованию и готова буквально любой ценой, разумеется за счет жизненного уровня народа, не только сохранить, но и приумножить научно-технический потенциал военно-промышленного комплекса.

Основные положения военной доктрины, утвержденные президентом, исходят из необходимости отпора любому из потенциальных противников, в числе которых бывший министр обороны И. Родионов открыто назвал США, другие страны НАТО, Китай и Японию. Логика милитаристов проста до примитива: военные угрозы будут существовать до тех пор, пока у России существуют соседи, которым ее природные богатства и огромная территория не могут якобы не давать покоя.

Судьба самих россиян в противостоянии чуть ли не со всем миром волнует военных патриотов меньше всего. Главное для них — продолжить гонку вооружений под любым предлогом. Отставные генералы рвутся в политику под ветхозаветным девизом: “Хочешь мира — готовься к войне”. Действующие генералы генштаба и военные академики вместе с иерархами Русской православной церкви объявляют российское ядерное оружие православным, т.е. богоугодным, а американское — сатанинским. В унисон с ними поют специалисты по геополитике, заявляя, что “Россия тождественна самой Евразии”, что ее “планетарным оппонентом” являются не “береговые цивилизации”, в том числе китайская, индийская, исламская, которые она должна интегрировать, а противолежащий остров — атлантистская Америка, вынашивающая планы тотального контроля над планетой.

В отличие от генералов, А. Дугина и его единомышленников, Е. Гайдар предлагает “переключить наш потенциал сдерживания на Дальний Восток”, поскольку богатым западным демократиям война с Россией не нужна, а в бедном и к тому же коммунистическом Китае плотность населения в сто раз выше, чем на прилегающих неосвоенных территориях России. В действительности разговоры о “китайской угрозе” столь же надуманны, как и об “угрозе НАТО”. Но в итоге русскому народу, о благе которого все так пекутся, опять пытаются навязать военное соперничество по всем азимутам и опять без малейшей передышки!

Максимум снижения военных амбиций, на который готова пойти постсоветская Россия, зафиксирован в ее новой внешнеполитической доктрине многополюсного мира, где вместо двух военных супердержав должно быть несколько мировых центров силы. Снижающийся ракетно-ядерный паритет с США, а затем с Англией, Францией и Китаем укладывается в эту доктрину как “последний и самый весомый атрибут нашего величия”, позволяющий участвовать во всех международных событиях и занимать особую позицию, как бы дорого это ни обходилось. Парламентские партии с редким единодушием одобряют эту доктрину, хотя ракетно-ядерные вооружения не способны обеспечить населению реальную защиту в случае войны. Никого не интересует опыт десятков демократических стран, начиная с Германии и Японии, которые обеспечивают свою безопасность без всякого ядерного оружия взаимным партнерством во имя мира и имеют благодаря этому гораздо более высокий жизненный уровень.

Все основные политические силы в стране едины в стремлении сохранить за Россией статус великой военной державы, хотя понимают (за исключением леворадикальных движений) несостоятельность административно-командной системы для дальнейшего соревнования с Западом в военной области и признают необходимость использования в той или иной мере рыночных механизмов. Расхождения начинаются лишь в вопросе о степени использования этих механизмов. Одни надеялись осуществить быстрый резкий стихийно-рыночный переход к военно-капиталистической экономике, другие настаивают на постепенном государственно-рыночном регулировании. Оба варианта исключают кардинальную демилитаризацию экономики и поэтому в принципе не могут обеспечить значительный подъем народного благосостояния, тем более выход на европейский уровень жизни для всего населения.

Либерализация цен и торговли в 1992 году, перевод гражданских предприятий на самофинансирование и в частную собственность позволили решить двуединую задачу. Во-первых, существенно снизить расходы государства на оплату труда, производство потребительских товаров и снабжение населения, а в перспективе и на соцобеспечение. Во-вторых, возложить на частный сектор максимально высокие налоги для финансирования главным образом военных расходов.

Таким образом Министерству обороны и другим силовым структурам были обеспечены ежегодные бюджетные ассигнования на уровне не менее четверти всех планируемых бюджетных расходов, трети планируемых доходов и почти двух третей реальных поступлений в казну. Заплатить за это пришлось превращением под налоговым прессом почти половины предприятий промышленности, транспорта и строительства в убыточные, сокращением валового внутреннего продукта вдвое, неплатежами предприятий государству и государства — бюджетникам, инфляционной денежной эмиссией, ростом цен, задолженностью и почти полным финансовым банкротством государства. И дело здесь не в ошибках и заблуждениях правительства, а в тяжести военного бремени России. Никакой, даже самый строгий порядок в экономике и государстве не мог бы, как доказало недавнее прошлое, совместить милитаризм с благосостоянием народа.

Сохраняющийся военно-индустриальный характер российской экономики делает иллюзорными социальные обещания, которые правительство связывает с ростом производства. Бывший помощник президента по экономике А. Лившиц дал в 1994 году следующий прогноз: “Сформируются три лидирующих сектора, в каждом из которых будут функционировать мощные финансово-промышленные группы, ориентированные на экспорт: оборонная промышленность, топливно-энергетический комплекс, металлургия... Если пойдут инвестиции, поправят свои дела машиностроение, химия и промышленность строительных материалов... Не исключено, что к 2000 году производство промышленных потребительских товаров как общенациональная индустрия прекратит свое существование”. Даже если бы этот прогноз не был заведомо нереален, нельзя не вспомнить, что военно-промышленный бум, имевший место и во времена Петра, и на рубеже ХIХ—ХХ веков, и в годы сталинских пятилеток, ни разу не принес процветания народу и лишь увеличивал социально-экономическое отставание России от Запада. Лозунг сильной и одновременно богатой России был и остается пустой звонкой фразой.

Еще летом 1989 года журнал “Знамя” опубликовал статью Е. М. Примакова, где отмечалось, что достижение такого соотношения вооружений с США, когда любая сторона не может с помощью первого ядерного удара избежать ответного удара с “не приемлемым для себя результатом”, делает возможным “переход к разумной достаточности” в военных вопросах, к созданию “гарантированной ненаступательной обороны”. Сторонникам Горбачева в руководстве страны не удалось осуществить такой переход. Погоня за количественным военно-стратегическим паритетом со всеми потенциальными противниками, как мы знаем, продолжалась и завершилась распадом СССР. Сегодня все согласны с принципом оборонной достаточности, но он уже не по силам российской экономике, если не погружать россиян в еще более глубокую нищету.

Одной из целей военной реформы, согласно президентскому указу, является приведение военной организации государства в соответствие с потребностями обороны и безопасности и реальными экономическими возможностями страны. Такой подход хотя и вызывает недовольство миллионов людей, занятых в военной сфере, явно недостаточен: для вывода России из исторического тупика военные расходы и военный потенциал должны соответствовать уровню и качеству жизни основной массы населения, т.е. находиться не на одном из первых мест в мире, а где-то в конце первой сотни и повышаться только по мере роста жизненного уровня народа.

Разумеется, это потребовало бы одностороннего резкого сокращения всех видов вооруженных сил, в том числе ракетно-ядерного и космического оружия, максимально широкого сотрудничества с США и НАТО для обеспечения своей безопасности, полного отказа от участия в любых военно-политических конфликтах за пределами страны, полной остановки и демонтажа большинства военных заводов, перекачки финансовых средств через бюджет и Центробанк в гражданскую экономику, структурной перестройки тяжелой промышленности, строительства, транспорта и науки на преимущественное обеспечение и обслуживание гражданского производства и потребления, создание широкой сети центров по переквалификации и трудоустройству увольняемых офицеров и работников ВПК, выделение средств для уничтожения ядерного и химического оружия и предотвращения экологических катастроф. Реализация такой программы под широким демократическим контролем позволила бы создать небывалое за всю историю России изобилие материальных, финансовых и трудовых ресурсов в гражданских сферах жизни, поднять россиян в течение одного-двух поколений к вершинам мировой цивилизации, сделать Россию подлинно великой и притягательной. Одновременно она обеспечила бы сохранение и постоянное обновление той части ВПК, которая необходима для создания компактно-мобильной, высокотехнологичной и высокооплачиваемой профессиональной армии.

Связанные с рынком социальное неравенство и финансовые махинации отвлекают внимание людей от милитаризма. Причины народных бедствий вновь и вновь ищут в распределении собственности и власти между классами, в моделях экономического развития, в конкретных людях, стоящих во главе властных структур. Как будто Россия не испробовала на себе царизм и крепостничество, капитализм и некоторые начала буржуазной демократии, пролетарскую диктатуру и социализм. Как будто не было на Руси многочисленных переворотов, смен правительств и экономических курсов. Неизменным оставался лишь абсолютный приоритет военных интересов и военных усилий государства, но именно это до сих пор не подвергается пересмотру.

Историческая бессмысленность жертв, приносимых на алтарь военного великодержавия, очевидна. В 1917 году Россия, истощенная мировой войной, осталась без Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы, Польши, Молдавии. В 1991 году из-за перегрузок “холодной войны” распался СССР. Впереди рост регионального сепаратизма на почве экономических трудностей, если милитаризм не будет обуздан, т.е. если военное дело не будет подчинено интересам быстрого приоритетного развития гражданской потребительской экономики, а великодержавный лжепатриотизм не уступит место подлинному патриотизму, пронизанному заботой о людях, населяющих страну-великомученицу, именуемую Россией.