|
Об авторе | Баярма Сергеевна Занаева родилась 26 июля 1992 года в Улан-Удэ. Училась в Музыкально-гуманитарном лицее им. Д. Аюшеева, в Бурятском государственном университете. С 2010 по 2011 и с 2011 по 2012 годы изучала китайский язык в Китае. С 2012 года обучалась в Восточно-Сибирском государственном университете. Предыдущая публикация в «Знамени». № 2 , 2014. Живёт в Улан-Удэ.
Баярма Занаева
У лам иногда меняются показания
* * *
Я выхожу из комнаты, чтоб совершить ошибку,
Кажется, где-то внутри меня утонула рыбка,
Которую без труда не вытащить, и теперь
Там поселился какой-то новый унылый зверь.
Не очень красивый тут поэтический трюк,
И я выходил из комнаты словно плут,
Я выходил из комнаты, как из воды
Выходила русалочка, или как Мойдодыр
Выходил из комнаты, снова я за своё,
Боже, скорей прекрати это тупое нытьё.
Вернёмся к проблеме ошибок, вот, выходил,
Смотрю — выходит из комнаты какой-то мутный странный дебил,
Не здоровается никогда и неуклюжий весь,
Он прозрачный и переваривает какую-то мерзкую словесную взвесь,
Хоть прикрылся бы, перетекает туда-сюда,
По нему суспензия ужаса и труда.
Подойди к нему и разбей, выпусти рыбку,
Соверши хотя бы ошибку.
* * *
Маленький недоматематик недоюрист недопоэт
просто грустный маленький человек
недопрограммист недокитаист недодурак
ну как же так
вышел печальный этот субъект во траву-мураву
вышел зачем не знал постоять в углу
вышел вдруг залетит в пробитую голову добрый звук
и вернётся слух
но тишина тишина тишина тишина тишина
как бы ему намекает иди-ка на
странные люди на крест идут по воде
недодурак идёт посмотреть поиграть в людей
всё пустота и тлен пустота тишина тоска
я уже очень давно ничего не иду искать
* * *
Не забывай меня, пожалуйста, мой друг,
я буду верным и немного пьяным,
я буду верить и немного пьяным
ходить ночными улицами врозь
с дорогами и серою землёй,
не спутай, не напомни, не забудь.
И голова моя безухо и безлапо
печалится и сёрфит по сети,
печальная, форсирует собы-
тия и бьётся в монитор,
и чаще ей мерещится вдруг, что
она — корабль,
с пробоиной в каком-нибудь отсеке
и никакой возможностью побега.
* * *
дело в том что хотел бы волной
набегают снега в караваны и грабят
и пустыня в снегу
и следы твои тонут и плачут взывая об августе море тепле
но тоска и кристаллики больше кристалликов богу кристалликов вечер и лень
и введенский прости за внезапный
я так криворук и дурак и вообще-то не в такт
а вы помните сайт где смешные рандомные феи
и уютность такая что просто клетчатый плед
но снова потом «лабиринт» и кусачая фея,
наутилус помпилиус — ненастоящая фея,
сомов и фея с вырванным сердцем, шалфеем и скарабеем
эти уроды совсем не оставили тёпленьких слов
и я снова был не готов перед этим привычным реальности нашей
а если допустим попробовать фотки котов?
а если каким-нибудь бодрым размером
про то как в песках зеленели арбузы
и розы алели и плавали жёлтые гуси
моё альтер-эго несло пакетики в белом
несло и несло и снова что-то снесло
нестись и сноситься весело очень и зло
и где-то вдали мне бабушка машет веслом
харона побитого и полетевшего за борт
я очень скучаю мне очень тебя не хватает
ну всё ну пожалуйста просто пожалуйста всё
* * *
Жимолость у дороги перед сосновой грядой,
Ягоды в тёплых ресничках нежно-зелёной травы,
Светится нитка паучья, катится бурундучок,
Срежешь ножом лисичку, и налетят комары.
Чешешь опухшие руки и материшь на чём
Свет там стоял, и ноги в красных соцветьях, ад.
Мы не построили штабик и не убрали кишок
Рыбы, коптящейся на рожне, и не вернулись в сад.
Бабушка дымно варила багульник с каким-то зерном,
Мы играли во что-то с приключениями и в шпионов,
Берег краснел и плакал, чернел, и волны потом,
Вдруг превращались в страшные линии за зеленеющим коридором.
Кто-то опять траванулся, Сандак-Очир,
Мне очень больно вправлял криворастущую ногу,
Наш одомашненный бомж сушил на берёзе грибы,
Дети уснули в шкафу на соболиных шкурках.
Мы побежали в лес и остались в траве,
Там, где в чернике плавали паучки,
Они над нами свивали небо из самой чистой росы, и век
Переставал быть длинным и принимал обличье
Ушедших волшебников, учившихся в Индии и в горах,
Каких-нибудь нагов и прочих крутышек, ах,
Бабушка мне говорила, что я — опустившийся бог, и очень плохая девочка,
А я оказалась пришедший к кармическому успеху чабан,
У лам иногда меняются показания, в печку
Мы относили мусор и наш русский бомж
Ужасно ругался, ну, как такие живут,
Бабушка ужасно ругалась, когда он пытался водой
Потушить открытый огонь,
Вообще сумасшедший, нельзя так, поэтому ты и бомж.
А вдруг, это матрица, и он, на самом деле, кто-то другой,
Мы недавно в клубе смотрели
После мультфильма про Бемби,
Вон, как он круто грибы собирает и квасит капусту,
Рядом жили евреи и говорили, что русский — всегда такой,
Один день работает, а неделю пропивает.
Евреи хитрые, дети, не верьте, парировал бомж и уходил в запой,
А мы уходили в траву и врастали в песок,
Очень так методично в него врастали,
Наши взрослые в разноголосье творили какие-то чудеса,
И исчезали. Совсем-совсем исчезали.
* * *
Лети, лети, мой верный странный друг,
Друг фонарей и тёплый друг июня,
От пламени и ветра не спасут
бессмысленные звёздные ладони.
Грызи и ешь зеркальное стекло,
В нём отражаются неведомые дали,
Ведь если есть в тебе какой-то толк...
То пусть всё сон, и взмах крыла едва ли
Уронит мир с реальности.
Ты станешь,
Как нужная и машущая дверь,
Вести в тоннель,
Конечно, в никуда,
Но крылышки твои сомнёт тогда
И поглотит журчащая вода.
Плыви, плыви, мой светлый мотылёк,
Сквозь тёплый ужас смерти и тоски,
И восхищения болезненный отток
Из сердца в бледные холодные виски
Тебя пусть не пугает, мотыльки
Ломают усики о ветер и асфальт,
И чем-то большим, чем мерцающим песком,
Их мягкокрылым усикам не стать.
* * *
я любитель искать свои глюки,
рыть шелуху,
истерить,
спасибо за эту руку,
мой друг,
и за эти дни,
ты видишь ауры,
чувствуешь сюр
и вертишь ногами землю.
Но этот ужасно жаркий июль
был слишком нервным.
Спасибо за рыбы в луне,
Чойбонова в энном доме,
Жаль, я не буду сдавать детей
в приют, но не очень больно,
я ведь даже Сарамаго так и не сдал
в библиотеку
(мне кажется, я не достоин звания человека).
Но вечерами трамваи действительно тонут,
в каком-то странном голубом звёздноночефонарном пространстве,
и это не сюр,
а их очень печальное странствие,
под кусочки асфальта с леопардовой
женщиной на шершавой поверхности,
мне кажется, что это неправда,
я в неё так и не верю, и это не весело,
и хотя солнечный воздух немыслим,
я вырос из тины и дна,
но надеюсь, что в следующей жизни
мы будем снова упарываться буддизмом
и спасём мироздание от всевозможного зла.
* * *
Сегодня я ехал в трамвае и видел грустных людей,
видел в денежной копоти пальцев
женщин-кондукторов
мелочь,
и шершавая кожа коснулась меня
сквозь такой же шершавый билет,
который не был счастливым,
да и не сильно хотелось.
Видел в морщинах
и в засаленных куртках бомжей
какой-то щенячий голод и просто усталость от мира,
Я вспомнил тёплую пухлую бабушку, которая мне
улыбалась и что-то пела,
сквозь её и мои очки
улыбалась
в пасмурный летний день,
она была настолько шарообразной и уютной,
что, когда с трудом красила в радостный нежно-зелёный
бордюры в моём дворе,
я вспомнил четыре безмерных и захотел умереть.
* * *
меня бесит Петя тем, что ему хорошо,
он очень уныл неумён наслушен уныл уныл
начитан уныл уныл и в какой-то шок
ввергает меня отсутствие в нём глубины
его пустые глаза похожи на два стекла
счастливых стекла для того, чтоб унылый мир отражать
и хочется как-нибудь взять и выйти из-за угла
и это Петино счастье быстро у Пети отжать
и тоже ходить и не видеть здесь всевозможных зол:
дешёвая философия, дешёвая тишина,
поверхностные открытия в мой голый рабочий стол,
и нескончаемые бессмысленность, боль и тьма
не будут свербить в затылке, не будут смотреть в окно,
когда ты вечером тихо пережёвываешь еду.
И как хорошо бы было, и как бы спокойно, но...
Но, всё, Петя, бойся, ведь я за тобой иду.
* * *
Туман в тебя проникнет и навек
Запрёт тебя в свой сероватый воздух,
Но ты там был, тебя не удивить,
Ведь ты теряться в розовых берёзках
Из мечт и страхов, и кудрявых дум,
Из невозможного сияния планеты,
Давно привык, и хочется уснуть
И видеть, видеть только это.
Но ты в растянутой футболке у плиты
Стоишь и жаришь шампиньоны на обед
И переходишь с дном сковороды
На «ты», и в странном диалоге о судьбе
России в мире и тебя в России
Бессилен.
* * *
я ничего не хотел и ничего не делал
просто хотел бы взять закопаться в снег
но качали качели девочка в хоре пела
и продолжался холод и ход планет
я ничего не хотел согреть не хотел согреться
я не хотел смотреть или быть замечен
я лишь хотел быть большим ледяным и вечным,
или не быть и коротко как-то петься
твёрдой некрупной тьме за окном, но песня
выше ели взмывала я туда не долезу
Улан-Удэ
|
