«Переводимы смыслы. Слова непереводимы». Пина Наполитано
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 12, 2024

№ 11, 2024

№ 10, 2024
№ 9, 2024

№ 8, 2024

№ 7, 2024
№ 6, 2024

№ 5, 2024

№ 4, 2024
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 



ПЕРЕВОДЫ


Об авторе | Пина Наполитано закончила университет Л’Ориентале (Неаполь, Италия) (факультет классической филологии и факультет русской литературы). Кандидат филологических наук по специальности русская литература, лауреат премии итальянской ассоциации славистов в 2011 г. за диссертацию о поэзии Мандельштама. Ее книга о Московских тетрадях Мандельштама была издана в этом году издательством ФУП (Флоренция).



Пина Наполитано

«Переводимы смыслы. Слова непереводимы»

Заметки о переводе «Записных книжек» Марины Цветаевой 1919–1921 годов
на итальянский язык


Я познакомилась с творчеством Марины Цветаевой в переводе, когда училась на первом курсе университета, прочитав небольшую книгу стихов, переведенную на итальянский Петром Цветеремичем. И сразу влюбилась в голос поэта, который можно было почувствовать даже «под вуалью» итальянского языка. Потом я читала ее прозу, очерки и письма в прекрасном переводе Серены Витале — моя первая встреча с Мариной Цветаевой состоялась по-итальянски. Когда мне надо было выбирать тему для дипломной работы, у меня не было сомнений. Я давно знала, что хочу писать о Марине: мой тогдашний выбор был обусловлен скорее личным интересом, нежели академическим.

Я написала дипломную работу о поэмах, сочиненных во время переписки с Рильке в 1926 году (поэмы «С моря», «Попытка комнаты», «Поэма лестницы», «Новогоднее» и «Поэма воздуха»), о том, как в них организовано время и пространство, об их связях с перепиской и с поэзией последних лет Рильке, а также о «звукосемантике» слова у Цветаевой. Анализируя поэмы и переписку, я старалась проследить связь между жизнью и литературой в творчестве поэта. Тогда я впервые прочитала ее «Записные книжки». Я купила их в Доме-музее Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке и провела с ними весь холодный снежный русский январь. Я их читала по-русски, потому что не было итальянского перевода и потому что тогда я наконец-то начала понимать русский без параллельного текста и была счастлива, как ребенок, который только что научился ходить.

Прошло десять лет, и я прочла много других поэтов, но когда решила в первый раз взяться за перевод, мои мысли вернулись к Марине Цветаевой и к ее «Записным книжкам», которые еще не были переведены на итальянский язык. Благодаря поддержке Института перевода, в 2014 году я перевела «Записные книжки» 1919–1921 годов по заказу римского издательства «Воланд».

Записные книжки, состоящие из отрывков писем, мыслей и стихов, из записей о повседневной жизни и о снах, красноречиво свидетельствуют о тесной связи литературы и жизни, являющейся ключевой для творчества Цветаевой. Это своего рода большой роман поэта, тот роман, о котором говорил В.В. Иванов и который она никогда не написала: роман о своей жизни1. В них чередуются самые художественные отрывки и самые загадочные и искрометные замечания и записи, предназначенные только для себя. Язык насыщен и лаконичен: как обычно, в прозе поэта ощутимо присутствуют все приемы поэзии, только немного завуалированные.

Принцип, который соблюдался при переводе, — это максимальное соответствие тексту оригинала. Я старалась сохранять, насколько возможно, все особенности языка Цветаевой, прежде всего интонацию, тот специфический ритм, который проходит через всю ее поэзию и прозу и делает их уникальными. Поэтому всегда сохранялись авторские знаки препинания, в том числе очень частые тире, заглавные буквы, кавычки, а также знаки графического ударения, которые Цветаева специально использовала, чтобы подчеркнуть специфическую манеру чтения. Стремясь по возможности максимально сохранить в переводе порядок и количество слов оригинала, я противостояла желанию объяснить или упростить те или иные места авторского текста, чтобы как можно точнее передать афористическую лаконичность цветаевской фразы. Не хотелось приближать текст к читателю, подчиняя язык подлинника стилю итальянского языка. Наоборот, я ставила перед собой задачу передать стиль русского языка в итальянском тексте.

Главные трудности при переводе были сопряжены с проблемой передачи звукосемантики: в творчестве Цветаевой связь между звуком и смыслом является ключевым элементом поэтики. Об этом писала она сама:

«Переводимы смыслы. Слова непереводимы. Переведя горячий — heiss — Heissundweiss — (пустыня). Горячая и белая — не то. Короче, переводимо слово, звук — непереводим. Там, где единица не понятие, а слово (дальше не разобрать, было что-то верное).

Бойтесь понятий, облекающихся в слова, радуйтесь словам, обнажающим понятия. (NB! Поняла: бойтесь одежды, радуйтесь — сути. Май 1939 г.)»

Слово является здесь единством смысла и звука и поэтому считается непереводимым. Звук для Цветаевой не просто внешний атрибут, но он способствует расширению семантического ореола слова, особенно в его синтаксическом окружении. Горячий соответствует немецкому heiss, но не целиком. Heiss рифмуется с weiss, «белый». Итак, эти два слова по-немецки содержат в себе потенциально новое понятие, что-то одновременно белое и горячее: пустыня. То есть слово Heiss имеет другой семантический оттенок по сравнению с русским словом горячий.

Для Цветаевой существует два уровня смысла: смысл, который можно назвать «чистым» (понятие), переводимый с одного языка на другой, и смысл, который можно назвать «воплощенным» в звуке, который нельзя передать на другом языке, и именно этот смысл делает перевод в строгом смысле невозможным.

Это достаточно сложная задача для переводчика. Конечно, нельзя точно воспроизвести в языке перевода звуковые соответствия языка источника (в данном случае русского), но надо стараться их компенсировать, подбирать им максимальные эквиваленты, исходя из доступных языковых средств. Например, Цветаева пишет в Записных книжках: «Темно — и голос поет. — Ни кисти, ни резца, ни струн: всё сразу; и зачатие и рождение. Певец и птица — наисовершеннейшие из творцов».

Аллитерацию слов «певец» и «птица» невозможно передать по-итальянски: слова «cantore и «uccello» не вступают в аллитерацию. Но можно рифмовать слова «uccello» (птица), «pennello» (кисть) и «cesello» (резец). Отрывок по-итальянски звучит так: «“È scuro — e unavocecanta. — Népennello, nécesello, nécorda: tuttosubito: concepimento e nascita. Cantore e uccello — i piùperfettideicreatori”». Звуко-семантическая связь между «певец» и «птица» (между пением и поэтическим созданием) потеряна, но сохраняется по крайней мере цветаевская характеристика «формулы», то есть синтактической и звуковой органической структуры, которая воплощает бесспорную правду.

По такому же принципу я постаралась передать по-итальянски игру слов. Например, в отрывке: «Безумие ли это во мне, моя непрестанная действенная (еще прочтут — девственная!) жизнь: Души — Мысли — Сердца?», паре «действенная/девственная» в переводе на итальянский, с небольшим переносом семантического акцента, были найдены паронимы «maniacale/monacale». «Maniacale» по-итальянски может иметь значение «безумно активный», а «monacale» может означать « монашеский, суровый».

Неологизмам были подобраны соответствующие итальянские неологизмы. Например, в диалоге между Цветаевой и дочерью Алей: «Аля, что печка?» И ее спокойный ответ: — «Печка? — Головешит!» Так, собака, бегущая, прихрамывая, у нее — «трехножит», «головешит» становится по-итальянски «tizzoneggia», а «трехножит» — «trigambeggia». Реалии русской культуры (в том числе и советского периода) были транслитерированы и пояснены в приложении; топонимы «улица», «переулок», «площадь» и тому подобные были оставлены по-русски, как принято в переводе с европейских языков.

«Дневник работы» переводчика свидетельствует о постоянном поиске компромиссов, зачастую заканчивающемся поражением: целиком воспроизвести красоту оригинала невозможно. Но, несмотря ни на что, это был очень ценный опыт работы: с одной стороны, я получила огромное удовольствие, проведя столь долгое время в тесном, интимном контакте с великим русским поэтом, и, с другой стороны, для меня было честью познакомить итальянскую публику с новым произведением Цветаевой.

Вопреки моим ожиданиям, «Записные книжки» были с большим энтузиазмом приняты итальянскими читателями: за два месяца было продано 1000 копий (это много для такого типа литературы в сегодняшней Италии). Книга была переиздана и продолжает продаваться. Перевод получил много положительных отзывов, я была удостоена международной литературной премии «Италия — Россия. Сквозь века» («Russia — Italia. Attraverso i secoli») за лучший дебютный перевод с русского языка на итальянский в 2014 году. Но прежде всего мне было приятно и важно получать письма от благодарных читателей, которым, как и мне, книга подарила не только новые поэтические впечатления, но и сыграла ту «терапевтическую» роль, которую дневники исполняют не только для своего автора, но и для читателя.



1 В. Лосская. О Записных книжках Цветаевой (http://www.stosvet.net/9/losskaya/).



Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru