|
ОБРАЗ МЫСЛИ
Об авторе | Евгений Юрьевич Сидоров (1938 г.р.) — критик, автор книг и статей о литературе, кино и театре. Постоянный автор «Знамени».
Евгений Сидоров
Осколки души и памяти
У русского физиолога лауреата Нобелевской премии И. Мечникова есть замечательная книга «Этюды оптимизма». Я читал ее в юности, перечитал и в старости. Мечников заботился о здоровье человека, полноте его физической и умственной жизни, мечтал о ее продлении и призывал верить в материализм.
Но двадцатый век и начало нынешнего, отодвинув немного естественную смерть, одновременно усовершенствовали орудия смерти насильственной. А главное — немало преуспели в деле уничтожения человеческой души, мало связанной с материей. Тут Лев Толстой оказался гораздо прозорливей Ильи Мечникова. Смертность и смерть — разные вещи, несмотря на их однокоренное гибельное родство.
С оптимизмом и пессимизмом стоит разобраться, ибо их часто превратно понимают и вульгарно упрощают. Оставим в стороне чисто философский аспект этих понятий (Лейбниц — Шопенгауэр). Остановимся на их реальном (житейском) смысле.
Для меня пессимизм обязательно включает в себя любовь к жизни, ее утверждение, несмотря на горькое понимание, что зло мира неодолимо, в том числе и в человеке. Это миропонимание реальности («Так создан мир» — Гамлет), в отличие от оптимистических фантазий в духе коммунистического рая или федоровского воскрешения мертвых. Воскрес, кажется, один Христос, но для этого Его необходимо было казнить! Так и все человечество ежедневно казнит в себе Бога, и в этом, похоже, одно из его исторических предназначений.
Моральная честность и оправдание пессимизма состоит в том, что надо сознательно противостоять этому ежедневному убийству без расчета на награду, без оптимистического упования на «свет в конце тоннеля». Быть человеком здесь и сейчас, понимая, что окончательная всемирная победа недостижима, что выхода нет, что ты заперт, но свободен в душе, и весел, и счастлив, и веришь в жизнь без миражей, веруешь в божий мир без церковного лицемерия. Это, строго говоря, не философия и не религия, а стиль миропонимания, близкий к экзистенциализму. При этом, любя жизнь, не стоит заискивать перед смертью или забывать о ней, подобно ортодоксальным оптимистам, а надо смотреть ей прямо в глаза.
* * *
Ницше рифмуется с Ниццей. Рядом Ese, маленький городок, где проходит горная тропа, названная именем философа. Здесь он вышагивал свою поэму экстаза («Так говорил Заратустра»), возможно, поглядывая, как мы сейчас, на расстилающееся внизу море.
Между небом и землей, между человеком и Богом, Которого удалось отринуть только ценой собственного безумия.
* * *
Чтобы люди не впадали в грех глупого и тщеславного оптимизма (невольно подозревая в себе гены бессмертия), Фазиль с его «Сандро из Чегема» закаляет нашу душу свободным смехом и дивным благоразумием. Его книги лечат и говорят, что жизнь напрасна, если в ней нет нравственного здоровья и нормы. И даже трагедия придумана смертным человечеством под звуки пения и звон стаканов с молодой «Изабеллой».
Фазиль Искандер — гений здравого смысла.
* * *
О поэтике порока
Реалист скрывает свои пороки.
Модернист наделяет ими своих героев.
И только постмодернист выставляет их напоказ.
* * *
Не следует высокомерно полагать, что наше телевидение самое ужасное в мире. Вот что писал в свое время Федерико Феллини об итальянском TV: «Не только из соображений психических, а ради спасения разума было бы, пожалуй, хорошо, если бы время от времени и с каждым разом все дольше телевидение не работало… Тогда у каждого вновь появлялась бы возможность по-настоящему заняться самим собой, своей собственной личностью, хотя бы только для того, чтобы как-то привести ее в порядок, возродить из осколков и обломков».
* * *
Очень милые девочки
Роняют предметы сервировки,
Создавая уют в ресторане,
Где юность выше чревоугодия.
Paris 16.03.2015
* * *
Евпатория — потерянный рай отрочества, где летом на ветвях шелковицы сидят, обрывая ягоды, девочки Женя и Таня. Когда я помогаю им спрыгнуть на землю, цветастые сарафаны вспыхивают, как яркое пламя, высоко открывая загорелые ноги.
* * *
Горе не может быть красноречивым.
* * *
Я равнодушен к поэтической зауми. Еще столько не сказано простыми (и богодышащими) словами, что диву даешься стараниям «астральных», а то и просто звукоподражающих стихотворцев: выворачивание слова в поисках «нового» смысла, бесконечные аллитерации и игра фонемами, как и набор метафорических отмычек — вещи или ребяческие или скрывающие пустоту, а то и смятение собственного поэтического мира. Кроме того, все это было в нашем русском стихе да и сплыло в историю, в гербарий, но читатель-то (да и поэт-то) новый, он, как правило, знать не знает истории русского (да и французского) авангарда, а потому может купиться (и покупается) на вполне тривиальные современные штуки.
* * *
«Нехорошо, когда человек какое-нибудь хорошее дело начинает делать слишком легко» (из письма композитора Роберта Шумана писателю и журналисту Дмитрию Быкову).
* * *
«Для понимания поэзии нужна особого рода временная лень, не то веселая, не то тоскующая» (Константин Леонтьев).
Как это верно! Именно лень, остановка стремительного сознания, вчитывание и мечтание одновременно. Одно требование: стихи должны быть действительно хороши, со смысловой и музыкальной глубиной.
* * *
Когда Джон Огдон, играя Листа, победно бросался на клавиатуру всей тяжестью своего большого тела, на твоих глазах рушился музыкальный Карфаген.
* * *
Ловец слов. Они летают вокруг, как бабочки, обольщая и тревожа. Иногда их удается поймать, но чаще они ускользают, оставляя на пальцах пыльцу неслышной, но угадываемой словесной музыки.
* * *
Одаренная Юля Латынина после «антропологических» бесед на страницах «Новой газеты» с академиком Вяч. Вс. Ивановым становится опасно разносторонней.
* * *
Умное сердце — вот идеал. У нас же всегда ум с сердцем не в ладу, горе от ума и прочее. Русская литература безошибочно запечатлела этот разлад. Перевес в любую сторону влечет разрыв между природой и культурой.
* * *
Сплетня — лучший литературный жанр.
* * *
У него было тщательное выражение лица.
* * *
Иосиф Бродский часто страдал зубной болью. И переносил в стихи это страдание, делая его величественным, подобно гомеровским описаниям:
В полости рта не уступит кариес
Греции Древней по меньшей мере
или:
…я, прячущий во рту
развалины почище Парфенона,
шпион, лазутчик, пятая колонна
гнилой цивилизации…
и т.п.
Конечно, ирония, но каков масштаб отношения к себе!
* * *
Отряхнув с себя прах прошлого, не спешите рыть могилу будущему.
* * *
«Больше всего я боюсь развала русского государства — вновь связать разорвавшиеся части обычно никогда не удается. Украина и Грузия — наиболее опасные части. Украина силою удержана быть не может — этого, по-моему, не понимают русские».
Написано В.И. Вернадским в сентябре 1929 года (!).
* * *
Властители и советники не верят, что прошлое есть. Они роют свой новый котлован, чтобы заложить фундамент новых катастроф.
* * *
В Париже дождь идет.
Но дождь ему идет!
* * *
У нас нет буржуазии, но есть буржуазность, вернее, мелкобуржуазность, как основа постсоветской массовой культуры, которая захлестнула литературу и искусство, и прежде всего — быт, воспитав два поколения новых русских людей.
* * *
Вардван Варжапетян сказал по телефону о моих записках: «Надо было допечалиться до этих строк».
* * *
Мы никогда не знаем, что думают о нас наши дети. И сами только тогда начинаем хоть что-то понимать в своих родителях, когда их давно нет на свете.
Думаю, это нормально. Иначе не могла бы существовать любовь, как иррациональная связь между отцами и детьми.
* * *
Выстриженная жизнь — вот как мы живем, господа.
* * *
Моя семья каждый понедельник,
Засыпая, клекочет: «Познер!», «Познер!»
Что за птица такая, думаю,
Этот «Познер»?
Не артист, не герой, не ворон,
Который каркнул однажды то,
Что нам не по сердцу.
Это Познер, великий правдивец,
Это птица, великий телевизор.
По понедельникам ночью,
Чтобы мы не спали
И думали:
Правда есть!
* * *
Все мы дети своих отцов. Мать рожает и любит. Отец вытаскивает в тебе лучшее и наставляет даже после своей смерти.
* * *
Как чуден воздух и простор в пустыне одиночества! Без идиотизма власти и фальшивых купонов оппозиции. Как чуден Днепр при тихой погоде (хотя уже давно нет ни чудного Днепра, ни тихой погоды!). И все-таки тишина и покой внутри: ни одна глупость не шелохнется, ни одно предательство не достигает сознания, ни одна клевета не тревожит слуха. Тихо вокруг, как на сопках Манчжурии.
* * *
Только-только окончательно полюбишь жизнь, как надо уходить.
* * *
Ну что Вам сказать? Тем, кто слушал Софроницкого, Рихтера, Бенедетти Микеланжели, Глена Гульда, да хотя бы того же Клиберна и нашего Николая Петрова, разве придет в голову считать большим, выдающимся артистом Дениса Мацуева? И так почти во всем. Падение калибра и вкуса. С двух сторон — и на эстраде, и в зале.
Мацуев — одаренный музыкант внешнего направления. Он обаятелен и лих и в классике, и в джазе, но глубина и тайна звука ему (покамест) неподвластны.
* * *
В юности я знавал другого Вишневского, Ефима, который тоже иногда любил одностишия. От него в памяти осталось вот это, написанное им весной пятьдесят шестого года после ХХ съезда КПСС:
«Распустились вишни. Распустились люди».
Советские граждане не только повеселели и, так сказать, «распоясались», но и были (частично) «распущены» из сталинских лагерей. Такая вот весенняя многозначность, состоящая всего из трех слов.
* * *
Алексей Герман в новогоднюю ночь (встречали 2012-й у Хлебниковых в Переделкино) рассказал, что предлагал поэту Евгению Рейну небольшую роль министра внутренних дел в своем последнем фильме по Стругацким. Подумав, Рейн отказался.
Жаль, конечно. Это потеря.
* * *
Союз кинематографистов запросил своих членов об отношении к прилагаемому проекту «Хартии профессиональной этики». Пришлось ответить: «Склонен полагать, что эта хартия (как и Благая Весть для христианина) не может зависеть ни от каких коллективных манифестов и демонстраций. Тем более от такого высокомалохудожественного текста, где творческая свобода регламентируется “приоритетами” и “механизмами внедрения”».
* * *
Наши дни — время толкований. Мы, в сущности, перестали познавать мир, мы его комментируем. В этом метафизический ущерб современной литературной мысли.
Отсюда и естественная тяга к фактам, страсть к документу, неутомимая мемуарная жажда. Мы живем без будущего, которое непредчувствуемо и пророчески не отрефлексировано.
Одни творят новую мифологию прошлого; другие пытаются разрушить ее все новыми и новыми фактами и документами.
На развалинах сидит ворон, старый знакомец, самый лаконичный комментатор.
* * *
Погромыхивая костями, на сцене возник динозавр поэтического шестидесятничества. Когда он начал читать свою новую поэму, выяснилось, что внутри по-прежнему бьется молодое сердце певца социализма с человеческим лицом. В Политехническом затрепетали красные знамена. Убранный (по Вознесенскому) с денег, прищурился Ленин. Фидель привстал с больничной койки, всемирно известным жестом приветствуя верного друга кубинских барбудос. Вся Латинская Америка на мгновение тоже привстала, и голубь Сант-Яго влетел в аудиторию через кем-то открытую форточку.
Давно нет рядом Беллы, Андрея, Роберта, Булата — все они помянуты в поэме. Но вечер восьмидесятилетнего Евгения Евтушенко — не поминки по шестидесятникам; это упорное, вопреки всему, утверждение: «Нет лет!».
Евтушенко живет так, как будто для него лично времени не существует. Но для нас оно неоспоримо. Мы все стали видеть мир иначе.
И Евтушенко поэтому сегодня мы не видим. Он мнится нам юным, все тем же, когда сотрясал политех своими молодыми стихами.
Зато молодежь постсоветского извода, заполнившая зал, смотрит на него с сочувственным удивлением. Живых динозавров можно увидеть только во сне или у Спилберга. А он вот, перед вами, можно потрогать и даже преподнести цветы.
* * *
«Посмотрел, дорогой Женя, довольно-таки фальшивый сериал по роману Васи. Одно благо: молодой народ услышит и повторит — Аксенов, Евтушенко, Ахмадулина, Вознесенский, Рождественский. Но беда в том, что вся эта лабуда сопровождается комментариями с претензией на документальность (с помощью хорошего артиста Кулагина, изображающего автора, т.е. Ваксона-Аксенова). В итоге нам предлагают очередную легенду под видом фактов с дурно состряпанным сюжетом. Светлая память ушедшим прототипам, но ведь есть еще и живые! 3ачем румянить одни лица и туманить неправдой или умолчанием другие? Когда травили Пастернака, я (как и немало других в литературной среде) знал, как хорошо вел себя Евтушенко (и тогда и позже), а тут легкомысленный, то и дело сбивающийся с верного нравственного и гражданского пути персонаж, постоянно поправляемый верным другом всех друзей Неллой (а Белла и впрямь гениальный друг!) и слегка мятежным, но неизменно мудрым другом хрущевского зятя Робертом Петровичем Р. Про Булата я уж не говорю, это пародия (как и Высоцкий с Бродским).
Я рад, повторяю, что ежевечерне звучали в телеэфире близкие мне имена. И меня спрашивают разные люди, как я к этому отношусь. Ведь вы были тогда рядом, в журнале “Юность”. Отвечаю уклончиво, мол, это не документальное кино и прочее. Ужасная пошлость, Женя! Тем более что рядом специально поставленный повтор твоего разговора с Соломоном Волковым. Видимо, чтобы проявить некоторую “объективность” по отношению к тебе. Но результат все равно в пользу сериала. Впрочем, все это временно, как давно было сказано: все минется, а поэзия и правда останутся».
* * *
Смерть Евтушенко знаменует собой конец послесталинской литературой эпохи в нашей стране.
Ушел не просто поэт, с ним ушло целое писательское поколение (включая, кстати, и Валентина Распутина). Лучше сказать — не ушло, а окончательно сошло в историю и легенду.
Евгений Евтушенко, конечно, символ, но те, кто близко знал его, любил его, осиротели совершенно не символически. Они долгие годы согревались, негодовали, возмущались, восхищались этой фантастической судьбой и человеческой натурой.
Его любили миллионы читателей, ему завидовали сотни писателей. Но сам он был щедр и не обидчив, и всегда, когда мог, протягивал руку помощи собратьям по перу.
Его вскормила русская глубинка, сибирская провинция, в душе он оставался верен этой почве. При всех своих зарубежных залихватских вояжах и поэмах, включая картинное общение с мировыми знаменитостями и политическими деятелями на их территории. Здесь тоже зиминский пацан выплясывал.
У него есть дивные лирические молодые стихи. У него есть стихи-поступки, рожденные высоким гражданским чувством и продлевающиеся в реальной жизни. Мало кто из его сверстников так смело шел вслед за словом, реализуя его на деле.
Он азартно любил жизнь, был авантюристичен и расчетлив, иногда его политика была шита белыми нитками, но ведь он давал людям больше, чем брал! И был, в общем, искренен, отважен. И этот порыв в многотомные антологии на склоне лет, в отборе и собирании русских поэтов за десять веков. Это ведь подвиг самоотречения (и самоутверждения), а главное — попытка поднять факел просвещения, выпавший из культурных рук нашего отечества. Конечно, он любил поэзию и ее читателей больше себя. Или по крайней мере так же.
Страна на время охрипла, лишившись его голоса. Я навсегда лишился близкого друга.
* * *
Человек выходящий
Я давно уже никуда добровольно не вхожу. Только выхожу.
Вот весной тринадцатого вышел из редколлегии «Вопросов литературы». Сам, без всякого принуждения. После изгнания из журнала моих друзей — Н. Анастасьева и Г. Красухина.
Совсем недавно вышел из исполкома русского ПЕН-центра, даже не зайдя туда, в исполком, ни разу. Сам напросился и тут же пожалел. 15 декабря избрали, а 11 января вышел.
Видимо, с годами у меня стал портиться характер в духе «не хочу поступаться принципами». Веду себя как последний дурак.
И все-таки надеюсь, что человек выходящий — это жанр, а не просто несчастный случай.
* * *
В моих бумагах сохранилось коллективное письмо, опубликованное в «Литературной газете» 23 января 1991 года. Привожу его сегодня, (31 декабря 2016-го) без комментариев и не для назидательных жестов в адрес нынешнего ПЕН-центра, а как иллюстрацию того, что актуальное прошлое есть, оно не остыло и никуда не девается.
НЕТ ОПРАВДАНИЙ
Русский советский ПЕН-центр решительно осуждает насилие, примененное против суверенной Литвы, и глубоко скорбит о жертвах карательной акции.
К демократии нельзя прийти через кровь и репрессии. Гибель людей, будь то Прибалтика или Закавказье, Средняя Азия или Молдова, не может быть оправдана никакими соображениями, от кого бы они ни исходили.
Попытка использовать свершившуюся трагедию для ограничения свободы печати вызывает глубокое возмущение.
Мы требуем немедленного прекращения военного вмешательства в политические процессы и наказания организаторов совершенных преступлений против человечности. Ничто не может помешать стремлению народов к свободе и независимости.
А. Рыбаков, С. Алешин, Б. Ахмадулина, Т. Бек, А. Битов, 3. Богуславская, А. Ваксберг, Л. Ванеева, И. Виноградов, А. Вознесенский, Ю. Давыдов, В. Дудинцев, Е. Евтушенко, В. Ерофеев, И. Золотусский, Л. Зорин, М. Жванецкий, Ал. Иванов, Н. Иванова, А. Иванченко, Ф. Искандер, С. Каледин, И. Кашафутдинов, А. Ким, В. Корнилов, А. Курчаткин, С. Липкин, И. Лиснянская, В. Маканин, Б. Можаев, Ю. Мориц, В. Нарбикова, В. Огнев, Б. Окуджава, Ю. Поляков, Е. Попов, А. Приставкин, Е. Ржевская, М. Рощин, Ю. Ряшенцев, Е. Сидоров, Вл. Соколов, Ал. Ткаченко, С. Чупринин, О. Чухонцев, М. Шатров, И. Шкляревский, Н. Шмелев, Ю. Эдлис.
|
