|
Об авторе | Василий Андреевич Бородин (03.07.1982) — поэт, художник. Окончил Московский государственный вечерний металлургический институт. Работал редактором, чертежником, иллюстрировал стихи и прозу. Теперь — грузчик и уличный музыкант. Книги стихов «Луч. Парус» (2008), «P.S. Москва — город-жираф» (2011), «Цирк “Ветер”» (2012) (шорт-лист Премии Андрея Белого и премии «Различие»), «Дождь-письмо» (2013), «Лосиный остров» (2015), премия Андрея Белого и премия «Московский счёт»), «Мы и глаза» (2016), «Пёс» (2017). Лауреат премии «Белла» — 2017 года. Живет в Москве.
Василий Бородин
вели на верёвках улицей дирижабль
* * *
приснились только что задворки
какого-то ларька в стене:
ночь, снег, и все едят похлёбку —
собаки, люди, и ко мне
собака тычется в карманы,
а корма нету, только чай.
я говорю ей без обмана,
как человеку: «видишь: чай»,
трясу у уха красной пачкой,
а рядом женщина молчит,
и ясно: никогда не плачет.
летает пар, и дым горчит
* * *
это нужна такая песня,
где молотком рабочий бьёт
по котлу, сидя в котле, и глохнет,
а чёрное радио поёт
как возвращается он, рабочий,
к серому одеялу — там,
в комнате, капает умывальник
в ржавую лужу, и потом
он говорит жене, рабочий,
смазанно, как молоток котлу:
«мне ничего не снится ночью,
я как тряпка на швабре в пустом углу»
это другими совсем говорят словами,
это, махнув рукой, выдохнув, сидят,
подпирая друг дружку головами:
кончилась водка, окна в окно глядят
* * *
как мокрая пыль — не сырая земля,
так эта тоска твоя, интеллигент,—
не горе народное. а на полях
пометки — не неурожай
ты воешь, свернувшись в ночного ежа,
но ведь не от голода — так, от любви
невызревшей и головной,
от мертвенной ясности: да, ты дерьмо
— и все пишут: уезжай
представим отчизну как спирт со змеёй
в стеклянной коробке, но школьный звонок —
как взрыв, и волнами весна в окно
распахнутое плывёт
представим пустые поля под дождём:
оставим пустые поля под дождём;
представим незлых старух,
их валенки летом, лязг во дворе:
пёс дёрнул цепь, сумрачный кот прошёл,
синяк у снохи ещё не сошёл,
а сын три дня как в земле
и дальнего поезда стук сырой:
представим решимость, что ты герой:
граница, свобода, победа — вой
в коленки лбом, головой
Алкоголи
4. итак, вчера ты юн, а завтра стар,
но этот промежуток — как змея,
и ты с гранёной стопкою Nord Star
сидишь и думаешь: «я... я... я... я... я... я...» —
длинней, чем Ходасевич! и желтей
твоё лицо, и волосы серей,
и даже меньше денег и путей,
и, дай-то бог, помрёшь ещё быстрей,
но в льдистых этих гранях — летний свет
и тот всепроясняющий покой,
когда, как бы суммируя ответ,
мычишь и в полусне ведёшь рукой
как дева хрупкая внутри себя как сталь,
а голос нежный — серной кислоты
фонтанчики пускает, так и та
ДОРОГА ЗИМНЯЯ, какую выбрал ты.
так на заводы шли в сорок втором
подростки: встать на шаткий табурет,
точить снаряды, и пустым двором
идти домой и плакать во дворе.
* * *
лист от подошвы не отрывается
так прилип его острый клюв —
так вертится — не на языке, в общем ветре:
«люблю люблю»
первый мороз земли прихватит
ночью лужи: там пузыри
воздуха — длинные, как рыбьи души,
как до всех войн солдаты шли:
вели на верёвках
улицей дирижабль
— а потом первый снег перепутается с травой
до самых окраин мира гудят
событийные промежутки во временной
утешительной непрерывности;
в общей немоте
вертится: «будь со мной»
так движется узкий лист
в луже на ветру
или две утки в полынье
у горячей ржавой трубы:
«— не умру
— тогда и я не умру» —
клонят кивком молодые низкие лбы
поговорим о дыме — как
ветер делит его: как нити
дёргает под углом;
ветер не говорит: «извините,
как мне пройти к метро?» —
нет, он спрашивает: «зачем вообще всё?»
— ветка на земле, ругань над столом:
контуры стариков тасуют
плоский звон домино
вертится в голове — часовой
стрелкой — некое имя всуе
узкий след на снегу
водой налился темно
но всё-таки победа, что бы ей
мы ни считали, брезжит в каждом дне,
и зимняя дорога всё теплей,
как свет, уже ночной, в чужом окне
* * *
старые поэты
в старых куртках
пачка
сигарет в руке у бородача
и остальные — седые бородачи
мелкий предновогодний
дождик
асфальт в своём мудром
золоте
а перед этим
мы молодые выпивали
как я сказал, «за новое в новом году»
и говорили на ходу
в центре Москвы — олени из лампочек
длинный тоннель из переливающихся
гирлянд
песенка на английском — девичий голос
дразнил кого-то, кто не противен, не зол,
не слеп
а мы несли в плоских сумках, в руках,
в карманах
многостраничный лаваш,
переизданную книгу хлеба «хлеб»
* * *
и я прощения просил
что попусту люблю
на выброс жизнь на выброс жизнь
а в небе хорошо
паслись созвездия стрижей
и где-то поезд шёл
усталость занавесок на
вагонных окнах; их
обвисшей, складчатой тоской
и чай заболевал
паслись созвездия стрижей
над мелкою рекой
и головою тряс козёл
и чёрный бык кивал
в просветах лёгоньких берёз
лазурь стояла как
воздушный ельник; поезд шёл
и в чае сахар сник
река стряхнула солнце, а
созвездия стрижей
немного сдвинулись назад —
как бы сгорел дневник
жевал детёныш саранчи
зелёный лист, и пух
легчайший на листе тепло
светился как печаль
и время острым войском шло
и ход его молчал
* * *
на ветру лодки качаются на воде
на воров
на войну
дождик льёт в старину
вспыхивает водяным светом
мокрый картон
и по слабым
цветам
дождик — в будущем, там
а ты — узел на этой временной нитке
или тёмная капля
в углу глаза мира-пса
кто сотрёт тебя и обнимет его башку молча?
летят небеса
думал так не бывает а ветер рваный
обгоняющий самого себя свистит бьёт
недоклёпанной жестью по сварной раме
и — солнце бьёт в глаза,
как в нос и в глаза бьёт йод
поезду веришь?
голому зонту веришь?
перочинному ножу в следах синего грифеля
— чёрный грифель скажет: где гулял?
и сломается в глубине уже очень короткого
карандаша
стаям веришь?
Ван Гогу веришь?
фиолетово-розовый
закат, городские ёлки
на плохую твою жизнь смотрит
пустая лавка
долгое волокно
оплывающее спил сучка
шариковая ручка
перевернулась, течёт в кармане: «я море»
* * *
я так был рад тем печальным дням
где трава летит где бежит земля
навстречу шли тёмные стога
и лесов дальняя пила
и я спросил встречу ли тебя
у зеркальных луж у еловых лап
там солнце в капле скопилось и
капля сделалась тяжела
одно мгновенье другому — как
младший брат или старшая сестра
и души этих мгновений — как
драка, слёзы и хоровод
я шёл и путь делался ясней
и я почти что пришёл к тебе
вон — ветер в ветках, как встречный взмах
зелёных
рукавов
* * *
или не так давно стал такой наплыв —
что это много, и это не навсегда:
именно родной кров, голубь на подоконнике,
крепкий горячий чай, окна в ряд
за окном, узел старой герани, и
всем можно позвонить
время — серая лодка, там
вместо меня
будет когда-то, не долго, сидеть
кокон пустоты
будут, чуть дольше, бледнея ходить
рыжие или чёрные облака чужой памяти
время — красная нитка: в каждом узле
обнаруживаешь себя, по рукам и ногам,
с лучшими, чем ты, и, конечно, тяжесть растёт
в сжатых таких челюстях молчания, где если и
зреют осмысленные слова —
то о растущем в это же время сердечном свете
в пункте приёма лома на автобазе
чистый и неутоптанный снег; в чёрном гараже
приёмщик в пёстром свитере отбивает
медную плату от впаянных проводов:
чёрные пальцы, а деньги даёт всегда
чистые, как зарплату из банкомата
можно подвыпить, всем можно позвонить
глядя на ёлку в сквере, на солнце, сквозь
прутья забора разлившееся по льду вдаль;
между серебряных, тёмных облачных сгустков —
бледный просвет, в нём прямые лучи чуть вкось
не изменяясь плывут влево, за завод
сдувшаяся, запутавшись в проводах,
связка воздушных шариков потемнела,
как вялый виноград, ещё не изюм
— это не наши души, не мы с друзьями!
или не так давно стал такой наплыв:
всем можно позвонить
* * *
как бы подёнки но зимой
мечутся тёмные снежинки
в жёлтом вечернем свете
холодно каждой
от себя самой
и механически весело:
ветер ветер
а запах вымытого пола
превращает отравленную тоской
комнату в парусник счастливый
старая доска с доской
разговаривают:
вот нас и
вспомнили, давай дышать общим носом
странное золото вспыхивает и играет —
электричество в комнатах,
фонари среди уличной
карей мглы
и молодые собаки
в снежном сквере бодают друг дружку как
горные козлы
|
