Об авторе | Ирина Машинская родилась в Москве, окончила географический факультет и аспирантуру МГУ. Главный редактор основанного вместе c Олегом Вулфом (1954 –2011) журнала «Стороны света» и литературного проекта «СтоСвет» (США). В 2012 году совместно с Б. Дралюком получила Первую премию Спендера — Бродского (Великобритания) за перевод поэзии А. Тарковского. Автор девяти книг стихов и переводов. Стихи и эссе переведены на несколько языков и опубликованы в антологиях и журналах США и Европы. Живет в пригороде Нью-Йорка.
Ирина Машинская
В снегу глубоком, пёстром, как борзая
Из стихов 12-го года. В сумерках
Я радуюсь, что дерево мертво, когда тащу его по склону, утопая.
Вот так когда-то фаусты мои обрадуются и повлекут в снегу в таких же вот жестяных рукавицах
чудные эти петли, заковыки и путаницу, узелки коры с единственным за жизнь Земли узором.
И так же молчаливы и бледны, как эти потрясённые деревья, меня проводят вниз поэты-братья: бук ледяной, и тсуга, и орех, берёза, хмелеграб и птичья вишня, клён сахарный, платан и клён другой — что долго будет алым, алым.
Когда поволокут меня, слепя по пням — через овраг, куски ограды, развилку, столб и гипсовый фонтан- поилку на боку, пустой скворечник, и труху, и мох, овраг, труху и мох,
когда уже меня потащат вниз на извлеченье золотого корня
золы —
в снегу глубоком, пёстром, как борзая, потянется лохматая траншея — как ангелы боролись на снегу,
они прощально встанут россыпью на склоне, глубоком, словно влажный черновик, не замечая, как их по ногам мои неловко, как живые, хлещут ветви и плети несдающихся корней
* * *
Как быстро смерть привязывает к тому кто нам казалось был не нужен Приморский мусор и нагроможденье веток
Ложись и слушай тракт — асфальт под ним гранит под ним базальт не щит — мембрана
и сердце слышит сердце дорогое
двойною нитью как Двойной концерт
Так тихо жил и умер незаметно Тебе — пустынный мыс
непрочный горизонт земных деревьев триллионы — всё тебе
Я выхожу на берег к рыбакам и все они как ты
Стихи дочери
Смотрю на эти книжицы, вещицы — как будет тебе больно брать их в руки. Так как же быть?
Как жить мне, ничего не оставляя, чтоб не обжечь потом твоей руки? Как сделать так, чтоб сниться — и не сниться?
Как, думаю, ты будешь думать, что себе оставить, что — моим друзьям: той ручку, той пенал, тому плетёный синий, наполненный до верха записными под крышей пенсильванскою сундук — в надежде, что большие разберутся.
Какой ты будешь сильной — какой сейчас тебе не нужно быть.
Все мои дни, все жизни запасные пусть улетают враз, не воплотясь. Мне всей посмертной внеземной работы, посмертных тех сизифовых камней в оставленной рабочей жизнью Зоне — важнее ты и твой покой земной.
А хочешь, прилечу и стану дочкой?
|