КНИГА КАК ПОВОД

Об авторе | Евгений Александрович Ямбург — академик РАО, доктор педагогических наук, заслуженный учитель РФ, лауреат Премии Правительства РФ, директор ГБОУ Школа № 109.

Евгений Ямбург

Нет, ребята, все не так, все не так, ребята

Педагогические размышления над книгой Л. Портного «Граф Ростопчин»

                                                     Прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что,

                                                     уходя, не умело убрать своих последствий.

                                                                                                                      В.О. Ключевский

Идти по живым следам истории — задача увлекательная, интересная, но небезопасная в условиях переживаемого патриотического подъема. Со времен Ветхого Завета, повествуя о своей истории, племена предпочитали вспоминать о своих победах, триумфах и успехах, передавая эти рассказы из поколения в поколение. Сказителям (в перспективе официальным историкам) противостояли пророки, которые не льстили толпе, но говорили самые горькие истины, исповедуя суровую любовь к своей отчизне. За что их систематически побивали камнями. Принявших от них эстафету философов и поэтов, призывавших смотреть правде в глаза, ждала та же судьба. Овидий и Бродский, Сократ и Флоренский — список фигурантов, не страдавших избыточным историческим государственным оптимизмом, можно расширить на оси времени в обе стороны: до и после Р.Х. Все они, так или иначе, докапывались до причин исторического зла, видя его в нарушении нравственного миропорядка. Но сия материя эфемерна и трудноуловима по сравнению с порядком в государстве, устои которого надлежит всемерно укреплять, суля людям процветание и победы, восхваляя свой народ.

Государевы люди не предрекали катаклизмы и катастрофы, но излучали уверенность и оптимизм. Один из них А.Х. Бенкендорф: «Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается до будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение. Вот… точка зрения, с которой русская история должна быть рассматриваема и писана». Высказывание, которое вполне соответствует официальной целевой установке преподавания отечественной истории в современной российской школе.

А его заместитель Л.В. Дубельт добавлял: «Не заражайтесь бессмыслием Запада — это гадкая помойная яма, от которой, кроме смрада, ничего не услышите... Для нас одна Россия должна быть самобытна, одна Россия истинно существовать. Все иное есть только отношение к ней». И эта позиция ныне находит широкую поддержку в обществе.

Следы, как видим, остаются, но авторство людей, их оставивших, стыдливо умалчивается. Почему? Боимся сослаться на руководителей третьего отделения? Напрасно, вполне себе эффективная спецслужба, державшая страну под контролем при аппарате, состоявшем всего из тридцати двух человек. Душители свободы и нашего национального гения А.С. Пушкина? Так это же с целью образумить поэта, к его личной и материальной выгоде, которую вполне можно совместить с пользой для государства. Стихотворение «Клеветникам России» тому яркое доказательство. Искреннее, но в то же время идеологически выдержанное произведение, опубликованное накануне штурма Варшавы, адресовано западным оппонентам. Его суть сводится к трем тезисам. Не вмешивайтесь в древний спор славян между собою. Вы забыли, кто освободил вас от корсиканского чудовища? В случае чего можем повторить свой триумфальный марш. Поэтический дар, знаете ли, необходимо корректировать и ставить на службу родине.

Нет, несправедливы мы к Александру Христофоровичу Бенкендорфу и Леонтию Васильевичу Дубельту, тем более что оба до прихода на работу в спецслужбу — боевые офицеры, герои войны двенадцатого года. Генерал Бенкендорф на плечах отступавших французов первым ворвался на улицы сгоревшей Москвы и железной рукой навел порядок, очистив столицу от сброда, хлынувшего грабить награбленное.

«Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, французу отдана?» Вопросы причин и цены победы — центральные в книге Л. Портного. Идти по живым следам истории означает детально знакомиться с деяниями людей, оказавшихся в центре драматических событий. Масштаб их деятельности, по мере выяснения конкретных обстоятельств, меняется. И тогда вдруг оказывается, что герои первого и второго плана меняются местами. Но меняются крайне неохотно. Почему?

Потому что исторический приговор им выносят не историки, а художники. Но можно ли вполне доверять их оценкам? И да и нет!

Соотношение художественных и исторических оценок

Что мы знаем о графе Федоре Васильевиче Ростопчине? Откуда черпаем сведения о государственном деятеле, без сомнения, сыгравшем одну из ключевых ролей в войне 1812 года? Для подавляющего большинства людей, не принадлежащих к профессиональному цеху историков, главным и единственным источником информации об этом человеке служит роман Л.Н. Толстого «Война и мир». На память немедленно приходят «Афишки 1812 года» и дикая казнь купца Верещагина, которого генерал-губернатор Москвы Ростопчин отдал на растерзание толпе. Вот, пожалуй, и все. Словом, перед нашими глазами встает художественный образ, созданный великим писателем. Но насколько этот образ соотносится с реальным историческим персонажем? Для ответа на этот вопрос стоит погрузиться в чтение увлекательной книги Льва Портного «Граф Ростопчин».

В.О. Ключевский замечал, что жития святых также соотносятся с их биографиями, как икона с портретом. В известном смысле то же можно сказать о соотношении художественного образа с реальным историческим персонажем. Только в житиях мы по законам жанра имеем дело с идеализацией подвижника, а в художественном произведении рискуем встретиться как с вознесением героя на пьедестал, так и с низвержением кумира. В таких оценках слишком многое зависит от мировоззрения художника, тех творческих задач, которые он перед собой ставит, наконец, от субъективного взгляда, продиктованного сменой настроения и житейскими обстоятельствами. Но коль скоро художник — гений, его оценка мгновенно превращается в окончательный приговор, который обжалованию у грядущих поколений за редким исключением не подлежит.

               Полу-милорд, полу-купец,
                      Полу-мудрец, полу-невежда,
                      Полу-подлец, но есть надежда,
                      Что будет полным, наконец.

А.С. Пушкин, разумеется, — наше все, но данную им оценку героя Бородинской битвы, командира русского оккупационного корпуса во Франции, помимо прочего, расплатившегося своими личными деньгами за долги, которые наделали русские офицеры за границей, новороссийского и бессарабского генерал-губернатора, чьими стараниями расцвела Одесса, справедливой не назовешь. Кроме того, оценки гениями исторических личностей могут меняться.

               Он человек! Им властвует мгновенье.
                       Он раб молвы, сомнений и страстей;
                       Простим ему неправое гоненье:
                       Он взял Париж, он основал Лицей.

               Властитель слабый и лукавый,
                       Плешивый щеголь, враг труда,
                       Нечаянно пригретый славой,
                       Над нами царствовал тогда.

И это все о нем, об Александре Первом.

Нет, неслучайно недремлющее око властителей стремилось держать под контролем каждый шаг выдающихся художников. Но кому понравится прочитать о себе такое:

               Его толстые пальцы, как черви, жирны,
                       И слова, как пудовые гири, верны,
                       Тараканьи смеются усища,
                       И сияют его голенища.

               А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
                       Он играет услугами полулюдей.
                       Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
                       Он один лишь бабачит и тычет,
                       Как подкову, кует за указом указ:

               Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
                       Что ни казнь у него — то малина
                       И широкая грудь осетина.

                                                  (О. Мандельштам)

Художник бьет наотмашь, не пренебрегая лобовыми приемами политической карикатуры, что для взросшего на дрожжах мировой рафинированной культуры О.Э. Мандельштама нехарактерно. Но данный исторический персонаж того заслуживает. И, будучи дьявольски проницательным человеком (данное определение, на мой взгляд, как нельзя точно отражает его суть), он в большей степени озабочен не сиюминутной нанесенной обидой, но посмертной оценкой своей роли в истории. Решающее значение здесь играет не что, а кем это написано. У этих великих слово действительно не воробей, вылетит — не поймаешь.

Первые лица государства — императоры и генералиссимусы, президенты и генсеки — могут быть кем угодно — реформаторами или консерваторами, кровавыми диктаторами или сторонниками парламентских форм правления. Споры о их роли в истории будут бесконечными, оценки их деятельности будут меняться в зависимости от политической конъюнктуры и воззрений оппонентов.

Полемика вокруг Петра, длящаяся столетиями, показательна. Такая же участь ждет и М.С. Горбачева. Историческая личность, в результате деятельности которой происходит крутой поворот в жизни страны, не может не провоцировать дискуссий, ибо споры идут не столько о прошлом, сколько о будущем: о путях развития государства и методах достижения желаемых результатов.

Жаль только, что, черпая аргументы в защиту своих воззрений в истории, современные полемисты зачастую имеют весьма приблизительное мифологизированное (созданное стараниями художников и идеологов) представление о прошлом. Но важны-то, как раз подробности. И в этом смысле книга Л. Портного о графе Ростопчине представляет несомненную ценность.

Зачем неисторикам отягощать себя историческими подробностями?

Известно, что черт таится в деталях. Книга Л. Портного переполнена подробностями, зафиксированными в документах и мемуарах современников, переписке персон, от которых в той или иной степени зависело принятие решений, в том числе судьбоносных для страны. Кому, зачем и для чего эти детали и частности сегодня нужны?

Прежде всего для того, чтобы избежать размашистых эмоциональных оценок исторического прошлого и основанных на них скоропалительных выводов о политических предпочтениях, якобы основанных на неизбывной национальной традиции.

Кроме того, влечение к истории, неизбывный к ней интерес не является привилегией лишь правящего класса, но захватывает широкие массы людей. Интерес этот зачастую удовлетворяется беллетристикой, до предела насыщенной мифологемами.

Но чем более мастеровит автор, тем большую опасность несет историческая беллетристика. Миллионы людей поглощали и продолжают зачитываться романами В. Пикуля, получая при этом превратное представление об отечественной истории, исподволь рождающее надуманные страхи и ксенофобию.

Справедливости ради замечу, что такие разрушительные последствия от чтения исторической беллетристики наступают не всегда. «Три мушкетера» А. Дюма не имеют ни малейшего отношения к реальным событиям истории Франции. Но роман о самоотверженной дружбе не претендует на историософские обобщения и уж точно ни к кому не возбуждает ненависти: ни к гугенотам, ни к англичанам. Разве что к Миледи, которая получает по заслугам.

Стремление почувствовать, даже на тактильном уровне, ход истории рождает во всем мире тягу к реконструкциям. Надеть форму воюющих сторон и принять участие в исторической битве — что может быть увлекательней? Тут на первый план выходят свои мелочи и тонкости: карты сражений, маршруты передвижения войск, детали обмундирования и т. п. В педагогическом плане исторические игры на свежем воздухе в целом не вызывают возражений. Ролевая игра — замечательный способ вовлечь детей и подростков в исторический контекст. Вполне вероятно, что постепенно через интерес к пуговицам, ментикам и палашам они перейдут к историческим реконструкциям более высокого свойства.

Книга Л. Портного открывает для этого широчайшие возможности. Она вся, по большому счету, реконструкция, позволяющая постигать исторический процесс во всей его полноте и противоречивости, благодаря учету исторической психологии действующих лиц и исполнителей разыгрывающихся драм понимать скрытые пружины, вынуждавшие принимать те или иные решения, которые на поверхностный взгляд представляются потомкам необоснованными и абсурдными. Распутывать эти узлы — занятие, не менее увлекательное, чем с барабанным боем бегать по полям с развевающимися штандартами.

Так шаг за шагом формируется подлинный историзм мышления, определяющий трезвое, взвешенное отношение к прошлому, настоящему и будущему, изживаются комплексы подростковой культуры, особенно опасные в зрелом возрасте, когда наступает пора принимать ответственные решения и отвечать за них. Неважно, касаются ли они частной жизни или государственных устроений.

Портрет героя в интерьере эпохи

Теперь обратимся к биографии героя, драматургия которой невероятно интересна, ибо состоит из череды фантастических карьерных взлетов и падений. Но на любом крутом повороте судьбы герой неизменно сохраняет самообладание, собирает волю в кулак и проявляет неуемную энергию для достижения очередных поставленных целей. Не стану лишать читателя удовольствия самостоятельного погружения в этот захватывающий биографический детектив. Меня же в первую очередь интересует иное — внутренние человеческие ресурсы и внешние исторические условия, задающие масштаб подобной личности.

Безусловно, Федор Васильевич может быть отнесен к людям «self-made» — англоязычный термин, обозначающий человека, который сам себя сделал, добился всего без посторонней помощи, начав с нуля. Разумеется, данную характеристику следует применять с поправкой на эпоху. Во-первых, не совсем с нуля, хотя с родословной были проблемы, вплоть до обвинений в том, что она куплена. Во-вторых, поддержкой великих мира сего он неизменно пользовался, добиваясь ее всеми доступными средствами, включая фальсификацию документов и многоходовые комбинации интриг.

У Федора Ростопчина складывалась судьба, типичная для дворянских отпрысков конца XVIII века. В десять лет записан в лейб-гвардии Преображенский полк. Пока ребенок растет, служба идет своим чередом, растут и воинские звания. Но в 1786 году молодой офицер берет продолжительный отпуск. Отец отправил его в Европу продолжить образование. Там он даром время не терял. В Пруссии изучал математику и фортификацию, посещал лекции лучших профессоров с мировым именем в Лейпцигском университете. Учеба занимала дни напролет с семи утра до семи вчера с двухчасовым перерывом на обед. В Англии Федор Ростопчин посещает оперные и драматические театры, жадно читает новинки западной литературы. К периоду заграничного путешествия относятся его первые литературные опыты в жанре путевых заметок. Здесь он предвосхитил Н.М. Карамзина. В «Путешествии в Пруссию» проявляются литературная самостоятельность и свобода автора, живой язык и стилистическое многообразие. Словом, перед нами многогранная личность, жадно впитывающая в себя передовые достижения культуры той эпохи. Отметим для себя, что глава русской партии, поднявший накануне нашествия Наполеона знамя борьбы с растленным западным влиянием, угрожающим нашей национальной идентичности, получил блестящее западное образование.

Параллельно учебе наш герой обзаводился нужными связями, мечтал о дипломатической карьере. Но судьба распорядилась по-другому, забросив его на поля брани. Федор Ростопчин становится активным участником русско-турецкой и русско-швед­ских войн, принимая участие в самых кровопролитных сражениях. Там он по­дружился с Суворовым. Нужно было отличаться завидной храбростью, чтобы за­служить расположение великого полководца. Верность этой дружбе наш герой сохранит до конца дней генералиссимуса. Ростопчин — единственный из высших сановников не побоится гнева Павла I и придет к умирающему опальному полководцу.

29 декабря 1791 года был подписан мир с Портой на условиях России. Протоколы конференции составлял Федор Васильевич Ростопчин. Так накапливался военный и дипломатический опыт. Между тем нашему герою всего двадцать шесть лет. Да, незаурядные способности, личная храбрость, волевой напор — все при нем. Но герою повезло родиться в нужное время. Для реализации способностей одаренных, способных принести ощутимую пользу людей вменяемое государство должно выстраивать социальный лифт. Петр заложил его основу, Екатерина по-своему следовала этой линии. При всех поправках на свободные нравы той эпохи и альковные способы возвышения временщиков, для решения реальных государственных проблем привлекались квалифицированные кадры, способные обеспечить успех проводимой политики. Это давало энергичным талантливым людям шанс и формировало из них государственных деятелей, а не тусклых раболепных исполнителей. Славная плеяда полководцев и администраторов (часто их функции переплетались и совпадали) Екатерининской эпохи творила историю и с гордостью осознавала свою миссию, что заставляло служить не за страх, а за совесть. Попасть в эту когорту было заветной мечтой Ф.В. Ростопчина. И он не упустил своего шанса.

Стремительное и краткое возвышение Ростопчина произошло при воцарении Павла I, с которым нашего героя связывали давние особые отношения. (Их история подробно раскрывается в книге.) О кратком царствовании Павла даже читающая публика имеет у нас по большей части карикатурные представления, основанные на исторических анекдотах и сплетнях. Недавно вышедшая книга Наталии Зазулиной «Миссия великого князя», опирающаяся на западные источники, характеризующие путешествие Павла по Европе, дает более полное представление об этой противоречивой натуре.

Но здесь речь не о Павле, которого Ростопчин при всем к нему расположении не идеализировал. При нем наш герой занимает должность личного секретаря императора. Должность скромная. Но только с виду. Ростопчин знал, какой властью обладает тот, кто решает, какое прошение выложить на стол, а какое придержать. В будущем значение Ростопчина возросло. Практически на протяжении всего краткого царствования Павла I наш герой находился на вершине власти, был пожалован в генерал-майоры, назначен генерал-адъютантом. По сути, он являлся чем-то вроде главы администрации императора.

Еще одна проверка на прочность. Пылкой одухотворенной натуре, человеку, обладающему находчивостью и остроумием и, как мы знаем из его воспоминаний и писем, не стеснявшемуся раздавать едкие характеристики своим современникам, тягостно с головой уходить, как сказали бы сегодня, в аппаратные игры. Эту бы голову напрячь для решения серьезных насущных государственных проблем. Но не тут-то было. В условиях абсолютизма, который неизбежно рождает фаворитизм, — держи ухо востро. Без учета реального расклада сил невозможно реализовать ни одну даже самую продуктивную идею. Фаворитизм в ту эпоху явление повсеместное, но у нас он трансформировался в неизжитую до сего времени систему протекционизма.

От расцвета и до заката императорская Россия была поражена системой протекционизма, что в итоге и привело ее к краху. О чем с исчерпывающей полнотой пишет Уильям Фуллер: «Цель протекционизма, основанного на совместной учебе, службе в провинции, родственных связях и просто симпатиях, была неизменной — поддержание и расширение своего круга. Достичь этого можно было, лишь защищая интересы всех его членов. Если повышение получал глава той или иной группы, все ее члены могли рассчитывать на продвижение по службе. И наоборот, случись одному получить понижение или быть уволенным, его сторонники также скатывались вниз по карьерной лестнице, поскольку преемник расставлял на их места новых, своих людей. Таким образом, типичный чиновник, помимо места, занимаемого им в министерской иерархии, обладал также неким положением в тайной иерархии протекционизма. Эта система порождала непрекращающиеся войны между разными партиями внутри каждого министерства, поскольку любой чиновник мог удовлетворить свои личные амбиции лишь ценой поражения враждебной ему группы. Понятно, что царские министры работали с постоянным ощущением того, что возглавляемая ими организация кишит людьми, страстно желающими их поражения и постоянно готовыми способствовать этому любыми интригами. Очевидно, параноидальное поведение многих высших чиновников в последние годы царской власти на самом деле представляло собой вполне понятную реакцию приспособления к той среде, в которой им приходилось работать»¹.

Ростопчин с успехом постигал законы функционирования протекционистской управленческой среды, не гнушаясь средствами для упрочения своего положения. Настойчивость и хитрость позволили нашему герою занять должность канцлера. Но в результате интриг он был отправлен в опалу и оказался не у дел на долгие годы.

Главный идеолог русской народности и протагонист пропагандистских войн

Оказавшись в опале, наш герой не скучал. Будучи охотником до новых знаний, он достиг выдающихся успехов в предпринимательстве и литературной деятельно­сти, что в итоге обусловило его победу на общественно-политическом поприще и новое восхождение по иерархической лестнице власти. Оставим в стороне прибыльные эффективные фермерские хозяйства, которые он организовал, сосредоточимся на идеологии. Ибо она станет главным инструментом его нового возвышения.

Современники отмечали, что Ростопчин хотя и был царедворцем, но отличался верностью и честью. Многие из них полагали, что, не окажись он в опале, убийство Павла было бы предотвращено. А еще он был человеком с идеями, идеями государственника, до сих пор обретающими сторонников в политическом классе России. Судите сами: «Россия, как положением своим, так равно и неистощимой силою, есть и должна быть первая держава мира, и посему самому ей должно недремлющим оком иметь надзор над всеми движениями и связями государей сильных в Европе, дабы они сами собою или содействием подвластных держав не предприняли чего-нибудь предосудительного величию России».

Да, Ростопчин ярый антизападник, при этом пишет Александру об угрозах от ущербной политики в отношении немцев, евреев и крымских татар. Незаслуженно притесняемые евреи готовы будут приветствовать любую власть, которая посулит им лучшую долю. Польские крестьяне, знавшие о свободах, которые давал Наполеон, готовы будут взбунтоваться. Крымские татары жаждут воссоединения с Турцией.

Государственническими взглядами определяется накал его антизападничества. Тренд прогресса задавала тогда Франция, но от нее же исходила угроза России в лице Наполеона. Одним из первых ее распознал Ростопчин. Он признавал в Наполеоне Бонапарте великого человека, способного навести порядок во Франции, но понимал, что республиканская форма правления превратится при Наполеоне в ширму, прикрывающую единоличную власть. Французское общество не сразу заметит, что, свергнув одну монархию, окажется под пятой новой абсолютистской власти. А когда спохватится, будет поздно. Ближайшее время подтвердило его правоту. А пока наш герой становится во главе русской партии, используя свой литературный талант для разоблачения масонов и агентов влияния Франции, высмеивая раболепную тягу ко всему французскому в модах, языке и политических симпатиях. Он безусловный протагонист славянофилов, но не только.

Замечательно, что ярый антизападник берет на вооружение в своей борьбе западные политические инструменты, роль и значение которых европейские политики до конца осознают много позже. Это формирование общественного мнения и пропаганда. Не зря Федор Васильевич считал себя не литератором, а пропагандистом!

Между тем приближается гроза двенадцатого года. Государственник Ростопчин создает и спонсирует оппозиционный журнал «Русский вестник», поднимая в нем своими статьями градус патриотизма. И тем самым ставит в неловкое положение Александра I.

Только недавно подписан Тильзитский мир, антифранцузская пропаганда под запретом. Наполеон, чьи агенты внимательно отслеживают российскую прессу, выговаривает императору за недружественные выпады в печати. Изворотливый и хитрый Александр уходит от ответа, сваливая все на проколы цензуры. Мол, не царское это дело вникать в мелкие детали управления. (Известный прием, используемый в большой политике до сего времени.)

Но почему император, который, как известно, не жаловал Ростопчина, не использовал удобный повод для политической расправы с оппозиционером? Потому что наш герой достиг своего, он и сам ход исторических событий переломили общественное мнение. Армии Наполеона стояли на границах России, неизбежность вторжения осознавали все. В таких условиях патриотическая ненависть к французам и уверенность в себе Ростопчина оказались востребованы. Во главе Москвы нужно было поставить человека деятельного и патриотичного.

Остервенение народа, Барклай, зима иль русский Бог?

Метафору «неизвестная война» с недавних пор мы относим к Первой мировой войне, роль и значение которой в советской историографии замалчивались и искажались десятилетиями. Но не меньшее число белых пятен до сих пор в истории Великой Отечественной войны. Рискую предположить, что, по большому счету, у нас любая война может быть отнесена к неизвестным. 1812 год — не исключение. Во всяком случае, вопрос, поставленный А.С. Пушкиным, не снят с исторической повестки:

               Гроза двенадцатого года
                       Настала — кто тут нам помог?
                       Остервенение народа,
                       Барклай, зима иль русский бог?

В пользу каждой из названных причин победы существуют серьезные аргументы. Тем важнее вникнуть в суть событий и детально ознакомиться с деятельностью тех исторических фигур, которые находились в их центре. Ростопчин в прямом и переносном смысле одна из ключевых фигур пожара двенадцатого года.

Выше уже отмечалось, что на героя книги в тот судьбоносный для России момент мы смотрим глазами Л.Н. Толстого. Но роман Толстого не является историческим источником, о чем неоднократно предупреждал сам автор. В отношении же Ростопчина он сознательно избегает прагматических оценок: «Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ — это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал,— патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе». Толстой был убежден, что всякая попытка сознательно воздействовать на ход истории обречена.

Нас же интересует именно то, что заключено Толстым в скобки. Возбуждать патриотическую ненависть к противнику, подступающему к столице, укреплять у народа уверенность в себе — важнейшая задача руководителя обороны. Харизматичность лидера, его внутренняя убежденность в победе самым прямым образом воздействуют на моральный дух населения. «Афишки Ростопчина», позже вызывавшие критику из-за своего лубочного псевдонародного стиля, по свидетельствам современников, воздействовали на души простолюдинов, являясь эффективными инструментами военной пропаганды. Он бдительно следил за тем, чтобы новости народу подавались в нужном виде. Напомню, что Ростопчин считал себя в первую очередь пропагандистом. Задачей губернатора было заставить молчать пораженцев и до поры сдерживать страсти патриотов.

Особую тревогу вызывали настроения низших слоев, ибо французские агенты распространяли слухи о свободе и привилегиях, которые получает простой народ в государствах, перешедших под контроль Наполеона. Значительная часть москвичей имела конформистские или пораженческие настроения. Был момент, когда даже Платов готов был перейти к французам. Чем ближе отступавшая армия приближалась к древней столице, тем больше всякого сброда стекалось в Москву. Одновременно с радикальными проявлениями патриотизма процветали мародерство и разбой. Сколачивались целые банды, одни из которых объявляли себя подданными Наполеона, другие же занимались грабежами без всякой политической окраски, а попросту пользуясь временной дезорганизацией государственного управления в местах, соседствующих с территорией, занятой неприятелем. Так на практике вы­глядела поднявшаяся дубина народной войны.

Остервенение народа необходимо было поддерживать, но при этом по необходимости держать его в узде. Сложнейшая задача, выполнение которой чревато непредсказуемыми эксцессами. До поры ее удавалось решать: арестовывать и высылать выявленных коллаборационистов и пресекать шпиономанию, выливавшуюся в расправы над жителями с иностранными фамилиями. Усилиями генерал-губернатора в Москве до последнего момента царило спокойствие, о чем свидетельствуют очевидцы.

Кроме обеспечения порядка в прифронтовом городе, он организовал снабжение армии боеприпасами и продовольствием, подготовил помещения для размещения раненых. (Невероятно сложные логистические задачи, учитывая возможности того времени и прифронтовую обстановку.) Словом, он сделал все, что в его силах, и подготовил Москву к предстоящему сражению. Таким образом, заключенный Толстым в скобки вопрос имеет ответ. Старательная и энергическая деятельность графа Ростопчина была полезна! Но битва за Москву не состоялась.

Пятый пункт

Размышляя над причинами, что помогли отвести грозу двенадцатого года, А.С. Пушкин перечисляет четыре пункта (остервенение народа, зима, Барклай и русский бог), но не принимает во внимание пятый — сожжение Москвы, в котором наш герой сыграл ключевую роль. (Именно сожжение, а не сдача древней столицы во имя сохранения и укрепления армии.) Что понятно, поскольку во времена Пушкина преобладала версия о стихийном возникновении пожаров, к ней же склонялся и Толстой, Ростопчин же в своих послевоенных записках всячески отрицал свою роль главного организатора спецоперации. На то были свои причины.

Между тем Пушкин проявляет поразительное историческое чутье, прозревая суть недавних событий, при отсутствии документальных свидетельств, которыми мы обладаем сегодня, обнажая скрытые механизмы, обеспечившие победу в Отечественной войне. На первый взгляд ряд причин, построенных им, выглядит странно. Оставим в стороне нашего неизменного союзника в отечественных войнах — генерала мороза. Но почему Барклай, а не Кутузов, военный гений которого превозносится до сего времени? Как можно ставить в один ряд такие несопоставимые величины, как остервенение народа, деятельность полководца и божественное предопределение? Но внутренняя связь этих факторов существовала и наиболее ярко проявилась в деятельности Ростопчина, волей судьбы оказавшегося на их пересечении.

С самого начала военно-политическое руководство понимало, что разгромить армию вторжения в генеральном сражении не удастся. Избранная тактика отступления была единственно верной, ибо вынуждала Наполеона растягивать коммуникации, отвлекая силы на их обеспечение. Но, втягивая Бонапарта вглубь страны, параллельно этой стратегии была применена тактика выжженной земли. Своей! Реальностью она стала уже в Смоленске. Императору такая стратегия и тактика популярности не прибавляла, поэтому для ее реализации был избран человек с пятым пунктом. Если кто забыл, в советских анкетах под этим пунктом фиксировалась национальность. Лукавый властитель осознавал, что делал, когда возложил ответственность за сдачу огромных территорий врагу на Барклая, полководца с нерусской фамилией. Бог не имеет национальности. Племенной припиской обладают лишь языческие боги, отличающиеся подозрительностью к чужакам, ревниво охраняющие свою территорию. Такие боги требуют ритуальных жертв и подтверждают свое вмешательство в земные дела чудесными знамениями. Политической жертвой, принесенной на алтарь отечества, стал Барклай, которого Пушкин справедливо считал тем, кто отвел грозу двенадцатого года. Кутузов, в сущности, лишь продолжил его линию, доведя ее до логической точки, сдав Москву.

Свои отношения с русским Богом прагматически точно выстраивал Ростопчин, который работал непосредственно на земле. Не берусь рассуждать о такой тонкой трудноуловимой материи, как народный дух, но психологию толпы генерал-губернатор чутко улавливал и искусно манипулировал ее страстями и фобиями в целях поддержания порядка в прифронтовом городе и патриотического настроя у его жителей. Во всяком случае, паники, что случилась в Москве 16 октября 1941 года, он не допустил. Вести с фронта все тревожнее, победа при Бородине выглядит сомнительно. Для успокоения масс используется доброе предзнаменование: запутавшийся в веревках сокол (символ супостата Бонапарта), повисший кверху когтями на кресте православной церкви. Этот сюжет получает немедленное отражение в афишках и будет передаваться из уст в уста.

Ритуальная жертва? Пожалуйста. Ею в последний момент станет купеческий сын Верещагин, а в глобальном историческом контексте сожженная, но не покоренная Москва. «Напрасно ждал Наполеон… Москвы коленопреклоненной». И далее по тексту М.Ю. Лермонтова. Впрочем, между обеими на первый взгляд не сопоставимыми жертвами прослеживается нерасторжимая связь.

Знал ли Ростопчин о готовящейся сдаче Москвы? Толстой считал, что да. Между тем факты говорят об обратном. Кутузов до последнего момента уверял его в решении оборонять древнюю столицу. Отсюда призыв генерал-губернатора вступать в ополчение, собравшись на Трех Горках, куда наш герой в последний момент не явился. Почему? В последний момент выяснилось, что, несмотря на клятвенные заверения распределить ополченцев между различными подразделениями, Кутузов намеревался направить отряды, целиком состоявшие из ополченцев, против наполеоновских корпусов, совершавших обходной маневр. Бросить на растерзание профессиональной армии необученных ополченцев. На такой шаг руководство страны будет способно лишь спустя столетие с небольшим. На память приходят строки Б. Окуджавы: «Джазисты уходили в ополченье, цивильного не скинув облаченья».

По распоряжению генерал-губернатора ополченцы были выведены из города и присоединились к отступающим войскам. Вызывает недоумение тот факт, что главное административное лицо Москвы не было приглашено на знаменитый военный совет в Филях, где принималось судьбоносное для города решение. О нем Ростопчин узнает из письма Кутузова, которое повергает его в шок. В романе Толстого на военном совете за принятое решение Кутузов берет всю ответственность на себя. Зная особенности функционирования той вертикали власти, трудно предположить, что опытный царедворец Кутузов предварительно не согласовал такое решение с императором. Разумеется, прямых распоряжений, компрометирующих высшее руководство, не поступало. Достаточно было косвенных сигналов, доказательства которых сегодня у историков имеются. Ростопчин не был готов к такому развороту событий, но мгновенно оценив ситуацию, резко перестроился, сделав все в тот момент возможное для вывоза из города раненых и церковных ценностей. Все это приходилось делать в считаные часы. Параллельно из Москвы были вывезены пожарные трубы. Следовательно, существовал секретный план сожжения города в случае занятия его неприятелем. О существовании плана спецоперации, помимо спланированного вывоза средств пожаротушения, говорит заблаговременная подготовка зажигательных снарядов в Воронцово и подбор надлежащих исполнителей этой деликатной миссии. Непосредственное руководство поджогами было поручено полицейскому чину Яковлеву, который одновременно являлся крупным авторитетом в криминальном мире Москвы. Переплетение этих ролей отнюдь не новое явление в нашей истории. А кому же еще доверить подобную работу? Чистоплюй, воспитанный на кодексе дворянской чести, за нее не возьмется.

Помимо поднятия градуса патриотизма на уровень остервенения народа, сож­жение Москвы преследовало чисто прагматические цели, оставляя запертую в горящем городе армию Бонапарта без материальной и продовольственной базы, заведомо обрекая его на бегство из России в условиях лютой зимы. Русский патриот, граф Ростопчин действовал в тех условиях быстро, решительно и беспощадно в соответствии с обстоятельствами.

Кто такой купеческий сын Верещагин, которого генерал-губернатор отдал на растерзание возбужденной толпе, окруживший дом градоначальника? По законам военного времени он вражеский агент, распространявший прокламации врага, склонявшие население осажденного города к сдаче. В ходе расследования было доказано, что выкраденные при содействии сына почтмейстера соответствующие обращения из французских газет были Верещагиным размножены и передавались из рук в руки. Да за такое пособничество врагу в 1941 году расстреливали немедленно без суда и следствия. В 1812 году за подобные преступления полагалась высылка из города с последующим тюремным заключением. Ростопчин превысил свои полномочия, сыграв на шпиономании, утолив тем самым инстинкты остервеневшей толпы в ритуальной жертве, после чего беспрепятственно покинул город. Как следует из писем императора, в целом деятельностью генерал-губернатора в эти критические для страны дни царь остался доволен.

А дальше между ними наступает полное охлаждение отношений, что видно из показного невнимания к письмам и депешам градоначальника, целенаправленное принижение и замалчивание его роли в войне двенадцатого года, вплоть до того, что его портрета нет в галерее героев Отечественной войны. Между тем многие историки не без основания считают, что сожжение Москвы едва ли не главная причина, которая помогла отвести грозу двенадцатого года. Тот самый пятый пункт, которого недостает у Пушкина, но органично вписывается в названные им четыре фактора победы. Откуда же такая демонстративная несправедливость начальства, которую остро переживал наш герой?

Служить России лучше вдали от нее

Смолоду Федор Васильевич стремился к дипломатической карьере, мечтая приносить пользу Отечеству за рубежом, но судьба распорядилась иначе, вовлекая его в гущу событий на родине.

Администраторам и военачальникам, принимающим решения, связанные с серь­езными издержками, наивно рассчитывать на благодарность начальства и благосклонность общественного мнения современников. Во все времена начальство стремится приписать себе главную роль в организации победы, списав заплаченную за нее цену на непосредственных исполнителей. Чуткое к сигналам сверху общественное мнение мгновенно меняет свой вектор, низвергая с пьедестала вчерашнего героя. Не лишенный проницательности, наш герой не сразу понял, отчего впал в немилость императора. Ведь он служил царю и Отечеству не за страх, а за совесть. При назначении на должность отказался от денежных выплат и пожалования деревнями, как и полагалось по статусу градоначальнику в то время. Но теперь он ждал наград, не материальных, но моральных, доказывающих продолжение поддержки со стороны императора. Но не дождался, ордена сыпались на всех, кроме него. Почему?

Война вступала в завершающую фазу. Лукавый властитель сменил политиче­ский имидж. Еще вчера он молчаливо поддерживал остервенение народа в борьбе с врагом рода человеческого. Известно, что, когда нужна одна победа, мы за ценой не постоим. Но теперь ситуация изменилась. В экспортном варианте царь выполнял благородную роль освободителя Европы от узурпатора. Поэтому демонстрировал европейский лоск и рыцарское отношение к поверженному врагу. В таком контексте варварские способы ведения войны на собственной территории надо было замалчивать. По сути дела, сталкивались два мировоззрения: европейское, где постулируется примат личности над государством, и восточное, при котором государственные интересы важнее частных. Личными жертвами при необходимости можно легко пренебречь. Этот тренд до сих пор вызывает особое чувство гордости у патриотов.

Но у сокрытия царем спецоперации по сожжению Москвы была еще одна причина прагматического свойства. Если признать поджог города организованным свыше, то тогда может встать вопрос о компенсациях гражданам за утраченное имущество. А казна была пуста. Владельцы сгоревших домов возвращались на пепелища, вид которых охлаждал их недавний патриотический пыл и побуждал задуматься о том, не слишком ли велика цена победы?

Персональным виновником понесенных утрат публике виделся граф Ростопчин. Наш герой не сразу понял смену вектора государственных и общественных настроений. А когда разобрался, то немедленно стал отрицать свою роль в поджоге Москвы. Лишившись благосклонности императора, он тем не менее стоически выполнял свои должностные обязанности генерал-губернатора опустошенной столицы. Сжигать проще, чем восстанавливать. Для восстановительных работ требуются большие финансовые ресурсы, которыми государство тогда не обладало. Но наш герой не зря в свое время, когда оказался не у дел, приобрел серьезный коммерческий опыт. Привлекая кредиты и эффективно используя скудный городской бюджет, он медленно, но верно восстанавливал разрушенный город. Однако и на этом поприще умудрился нажить себе могущественных врагов. Причина заключалась в том, что граф был крайне щепетилен в финансовых вопросах, пресекая попытки казно­крадства, от кого бы они ни исходили. О безупречной честности Ростопчина в этом вопросе говорит хотя бы тот факт, что Москву он покинул с тридцатью рублями в кармане. В период той отечественной войны не было принято конфисковывать у населения транспортные средства для нужд армии. Организуя вывоз раненых и ценного имущества, он был вынужден расплачиваться с перевозчиками по большей частью личными средствами. Но настали иные времена, война катилась на Запад.

Преследуя отступающего противника, наши войска отбирали у него награбленные в Москве ценности и тут же реализовывали лозунг, впоследствии провозглашенный большевиками: «грабь награбленное». Конфискованное у французов имущество делилось на две равные кучки, одна из которых подлежала сдаче в казну, а другая рассматривалась в качестве законной добычи победителей. Так поступали и атаман Платов, и некоторые другие прославленные генералы. Кутузов закрывал на эти «шалости» свой здоровый глаз, полагая, что война все спишет. Наш герой неуклонно боролся с коррупцией в рядах армии, наживая себе могущественных врагов.

Итог деятельности русского патриота, получившего заслуженную оценку за пределами отечества

В таких обстоятельствах, оболганный молвой, обойденный вниманием государя, наш герой еще некоторое время исполняет обязанности генерал-губернатора, а затем, сочтя свою миссию выполненной, добровольно подает в отставку и переселяется в Европу. Поразительно, но именно там его заслуги в победе над Наполеоном были по достоинству оценены. Тому способствовало сразу несколько обстоятельств. Вывозя раненых и ценное имущество из Москвы, генерал-губернатор не позаботился о вывозе своих архивов, которые попали к врагу, были разобраны Французской разведкой и частично опубликованы в западной прессе, что было выгодно Бонапарту для изобличения варварства и дикости русских. Кроме того, многие непосредственные участники русского похода Наполеона, среди них были как опытные военные, так и будущий писатель мирового уровня Стендаль, сходились во мнении, что решающим фактором, обусловившим гибель французской армии, следует признать сожжение Москвы. Их оценки не были отягощены патриотическими и художественными пристрастиями соотечественников Ростопчина.

Изменило ли это отношение графа к Западу в целом и к Франции в частности, которая продолжала олицетворять собой тренд общественного прогресса?

Отнюдь. Ростопчин умирает на родине, успев едко высказаться по поводу восстания декабристов, одухотворенных идеями свободы, равенства и братства, почерпнутыми все из той же Франции. «Обыкновенно сапожники делают революции, чтобы сделаться господами, а у нас господа захотели стать сапожниками».

Педагогические выводы

Поскольку я рассматривал книгу Л. Портного с позиции учителя, постараюсь кратко сформулировать педагогические выводы, возникающие по мере знакомства с ней. Выводы эти призваны ответить на главный вопрос: нужны ли подобные книги юношам, обдумывающим житье?

Книга развивает критическое чутье, формируя исторические воззрения, не искаженные идеологическими и иными мифологемами;

в свою очередь, критическое чутье помогает выстраивать молодому человеку защиту от манипуляций, арсенал которых сегодня невероятно велик;

книга позволяет увидеть дистанцию между идеалом и действительностью и не впадать в ступор от этого несоответствия;

ее чтение расширяет культурный горизонт, создавая целостную картину исторических и художественных оценок эпохи в их противоречиях и взаимном переплетении;

автор не навязывает читателю готовых мнений, но исподволь формирует историзм мышления, предполагающий сочетание искренней любви к своим традициям с осознанием ценности общечеловеческой солидарности. Он постепенно подводит читателя к выводу о том, что за железным занавесом, какими бы идеологическими или политическими причинами ни оправдывалось его существование, развитие останавливается, ибо в нормальном культурном организме необходимо кровообращение, которое обеспечивает обмен идей и столкновение мнений. На этих путях преодолеваются племенные страхи и фобии, предотвращается опасное замыкание культуры. Книга предоставляет богатую пищу для выработки объективного взгляда на исторический процесс в единстве всех его сторон: экономической, политической, социальной и нравственной;

последняя сторона, явно недооцененная сегодня, особенно важна, поскольку, как показывает весь ход истории, обрушению имперских, государственных и прочих построений, представлявшихся современникам незыблемыми, всегда предшествует моральная деградация власти и общества.

И наконец, книга формирует у молодого человека ответственное отношение к жизни, несовместимое с детерминизмом, какие бы идеологические или религиозные формы он ни принимал; детерминизм в любой оболочке маскирует рабское отношение к жизни, выраженное в устойчивом убеждении, что от личных усилий человека ничего не зависит. Но человек — творец своей судьбы, а в определенном смысле и истории. Жизнь и судьба графа Ростопчина, сотканного из противоречий русского патриота с мышлением западного скептика, царедворца и крупного администратора, работавшего в предлагаемых эпохой обстоятельствах, — тому доказательство.

Подводя итог педагогическому анализу книги, отмечу, что она решает серьезную задачу воспитания историей. Отдаю себе отчет в том, что лишь незначительная часть молодых людей остановит свой выбор на профессии историка, превратившись в архивных юношей. Поэтому нет нужды накачивать всех мертвой цеховой ученостью. Но историческое мышление необходимо каждому человеку, ибо оно не уводит от жизни, а вводит в ее глубину. Да, вступающие в жизнь поколения имеют все основания гордиться своей историей. Но репрессивное и солидарное замалчивание негативного исторического опыта оказывает юношеству дурную услугу.

1  Фуллер Уильям. Внутренний враг: шпиономания и закат императорской России. — М.: Новое литературное обозрение, 2009.