НАБЛЮДАТЕЛЬ

фестиваль

От классики до классики

Международный театральный фестиваль современной драматургии «Коляда-plays». — Екатеринбург: 20–30 июня 2016.

В этом году ежегодный театральный фестиваль «Коляда-plays» проводился в десятый и в последний раз — по крайней мере в последний раз под руководством самого Николая Коляды. «Я, правда, устал бороться. (…) Пусть другие займутся этим, если им надо, и пусть другие бьются в стенку, если они считают, что это кому-то надо». Наверное, чтобы в полной мере осознать горечь этой фразы, произнесенной Николаем Колядой во вступительном слове к фестивалю, нужно быть хотя бы поверхностно знакомым с его биографией и творчеством, поскольку даже самого поверхностного знакомства с ними до­статочно, чтобы засомневаться: а действительно ли все это делает один человек? Коляда поражает своей творческой и организаторской энергией: он пишет пьесы и ставит спектакли, посмотреть на которые люди приезжают из самых разных городов России. На фестиваль «Коляда-plays» — особенно, и в этот раз были зрители и из Москвы, и из Владивостока. Театр — явление локальное, он существует только «здесь и сейчас», и, чтобы приобщиться к нему, необходимо физическое присутствие, — спектакль не может заменить никакая самая мастерски сделанная видеозапись (хотя бы потому, что он живет по принципиально иным законам, нежели кинематограф). Фестиваль «Коляда-plays» собирает театральные коллективы, познакомиться с которыми у столичного зрителя зачастую практически нет возможности, и, очевидно, из всех форм искусства именно театр может дать наилучшее представление о необъятности и многообразии географического пространства, объединенного русской речью: в этот раз в Екатеринбург приехали театры из Москвы, Санкт-Петербурга, Перми, Уфы, Тюмени, Нижнего Тагила, Йошкар-Олы, Кур­ска, Казани, Вологды, Костромы, Рязани, Тобольска, Ижевска, Новоуральска, Саратова, Астрахани, Березников, Кировска, приехали гости из Варшавы и Катовице.

Сам фестиваль едва ли исчезнет, по крайней мере на это хочется надеяться. У Николая Коляды немало учеников (среди них драматурги Олег Богаев и Василий Сигарев, Константин Костенко, Анна Богачева, Ярослава Пулинович, Надежда Колтышева, совсем еще юная Тая Сапурина и многие другие), так что сейчас с полным правом можно говорить о школе уральской драматургии и режиссуры, во многом противоречивой, но уж точно — яркой, необычной и в хорошем смысле слова современной. Наверное, будет кому и «встать у руля» фестиваля, но не хочется думать, что с уходом Николая Коляды с поста главного организатора «Коляда-plays» может лишиться хотя бы доли своей атмо­сферы радушия, непосредственности и совершенно нестоличного уюта.

— А тут у нас небольшая выставка советского быта, — поясняет режиссер гостям из польского Катовице (фойе театра действительно обставлено, как старая советская квартира) и широким жестом указывает на театральных критиков, сидящих рядком вдоль стены.

— О! — понимающе кивают гости. — Красиво!

На «Коляда-plays» можно посмотреть в основном работы учеников Николая Коляды или спектакли по пьесам его учеников, если речь идет о драматургах, но за несколько дней, в каждый из которых можно было увидеть по три, а если постараться — и по четыре постановки (всего на девяти театральных площадках Екатеринбурга прошло тридцать спектаклей, не считая концертов и кинопоказов), не возникало ощущения однообразия. Кажется, основной принцип преподавания у екатеринбургского мастера простой: «не пишите, как Коляда, и не ставьте, как Коляда». Если что-то и объединяет работы его учеников, то это любовь к нагруженным смыслом музыкальным вставкам: это театр, максимально удаленный от литературности (как сам Коляда, так и его ученики никогда не пишут пьес для чтения, постановка на театре успешно сглаживает чисто литературные недостатки текста), очень подвижный, пластичный, в основном больше развлекательный, нежели психологический. Это не значит, что этот театр не поднимает серьезных вопросов, и мрачная антиутопия «Край» по роману Виктора Строгальщикова (инсценировка Валерия Шергина, постановка Константина Солдатова, Молодежный театр «Ангажемент», г. Тюмень), и жестокая, но при этом гомерически смешная пародия на тоталитарное общество «Концлагеристы» (пьеса Валерия Шергина, постановка Александра Вахова, «Коляда-театр», г. Екатеринбург), и печальные социальные драмы «Земля Эльзы» (пьеса Яро­славы Пулинович, постановка Ильи Ротенберга, Екатеринбургский ТЮЗ), «Банка сахара» (пьеса Таи Сапуриной, режиссер Алексей Логачев, Саратовский ТЮЗ им. Ю.П. Киселева), «Наташина мечта» (пьеса Ярославы Пулинович, представленная на фестивале сразу тремя постановками: режиссера Ангелины Миграновой (Казанский камерный театр «Театр.Акт»), режиссера Константина Рехтина (Тобольский драматический театр им. П.П. Ершова), и режиссера Александра Беляева (Независимый проект артистов Астраханского драматического театра), и многие другие спектакли фестиваля в достаточной мере заставляют и сопереживать, и размышлять, и в очередной раз убеждаться в том, что не существует формулы того, каким должен быть театр, кроме того, что театр должен быть разным.

На фестивале были показаны две премьеры Николая Коляды: «Женитьба», поставленная в Силезском театре «Teatr Slaski им. Станислава Выспянского» (г. Катовице) и «Фальшивый купон» по мотивам повести Л.Н. Толстого (инсценировка Екатерины Бронниковой и Николая Коляды, «Коляда-театр»). Пьеса Гоголя, наверное, в принципе один из самых любимых театром текстов, — я даже сомневаюсь, ставят ли ее реже, чем чеховские «Вишневый сад» или «Дядю Ваню», и Николай Коляда уже ставил «Женитьбу» в Екатеринбурге (премьера состоялась в декабре 2007 года), но польская «Женитьба» получилась не результатом режиссерского переноса старого спектакля в новые условия, а новой, совершенно самостоятельной постановкой. Казалось бы, в спектакле присутствуют все привычные приметы режиссерского стиля: буйство красок, танцы и пение хором, разряженные в пух и прах кандидаты в женихи с павлиньими хвостами; мир, собранный, как мозаика, из русских стереотипов: тут и павловопосадские платки, и жостовские подносы, и расписные сундуки, и иконы по стенам, и меховые шубы и шапки, и чего только нет, даже нарумяненные, как у матрешек, щеки персонажей, и начинается спектакль с того, что выходящие на сцену актеры отрывисто выкрикивают слова: «Самовар! Бабушка! Матрешка! Тайга! Медведь! Пушкин! Калашников! Чехов! Дед Мороз! “Калинка”!»: пародийная попытка прочтения кода «загадочной русской души» вызывает в зале смех, но в то же время настраивает на то, что спектакль будет не очень веселым: код души превращается в набор слов, растворяется в бессмысленности, и «Женитьба» в постановке Коляды оказывается не совсем комедией, хотя смешного в спектакле немало. По ходу действия сценическое пространство постепенно очищается, освобождается от нагромождения вещей, поднимаются вверх кружевные и вышиванные задники, так что к финалу сцена остается пустой и погруженной в полумрак. Иван Кузьмич Подколесин (Марек Рахонь), мгновение тому назад влюбленный и готовый сей же час венчаться, убегает от невесты в окно (в трактовке режиссера — спрыгивает в подпол, в трюм сцены), и Агафья Тихоновна (блестящая актерская работа Гражины Булки) остается в одиночестве — на этот раз, очевидно, окончательном. Николай Коляда прочитал в «Женитьбе» то, чего обычно в ней не прочитывают, видя в пьесе Гоголя только сатирическую комедию: даже самые маленькие, не слишком умные и не слишком красивые люди тоскуют от одиночества, нуждаются в любви, и страдания их не смешны, но подлинно трагичны. «За грузной фигурой, нелепой пластикой и сомнительными манерами купеческой дочки горе-женихи не замечают главного — они не видят просто истомившуюся по любви женщину», пишет о спектакле Анна Зырянова в фестивальном выпуске «Театральной газеты»¹, «Знаменитый монолог “Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича…” режиссер решает при помощи кукол. Это очень точный ход, позволяющий показать чистоту девичьего сердца героини, готового вот-вот открыться нараспашку».

Агафья Тихоновна Гражины Булки — невероятно трогательная, трепетная, в такую и правда не грех влюбиться; ну и что с того, что она не знает по-французски, нос у нее «как будто длинен», а левый глаз заклеен пластырем?.. Но финал остается неизменным, более того, Николай Коляда вводит в пьесу еще двух персонажей: служанку Агафьи Тихоновны Дуняшу (в «Женитьбе» она присутствует лишь как второстепенный персонаж с несколькими репликами) и слугу Подколесина Ваню, которые играют роль двойников своих хозяев. Это не субреточная пара дублеров, как часто бывает в опереттах, а как раз наоборот — очень живые, реалистичные персонажи в противовес кукольным Подколесину и Агафье Тихоновне. Перед так и не состоявшимся венчанием главных героев Дуняша и Ваня тоже сходятся для заключения брака, и в динамичном спектакле происходит замедление: «сцена первой ночи выстроена так тонко, деликатно… Представляется, что еще немного — и услышишь: “Посему оставит человек отца своего и мать, и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть”. Но полностью раскрывшаяся в любви женщина неизбежно (по мысли режиссера) получает отрезвляющий душ, пинок, омерзительно болезненный опыт»². На самом деле, Ваня просто избивает Дуняшу, и в этот момент происходит окончательный слом действия: комедия превращается в трагедию. Одевшись, Дуняша принимается прибираться в доме и становится свидетельницей бегства Подколесина, но не делает ничего, чтобы остановить его: она уже знает, к чему приводят эти «женитьбы», так не лучше ли уж совсем без них? На вопрос встревоженной хозяйки она отвечает тихо и равнодушно: «Да оне-с… в окошко выпрыгнули». И сцена погружается в полную темноту.

Если в «Женитьбе» уже ощущается уход режиссера от чистой зрелищности (хотя при этом «Женитьбу» можно назвать и одним из самых зрелищных его спектаклей) в сторону более глубокого погружения в авторский текст и психологизма, то «Фальшивый купон» можно в полной мере назвать психологической драмой. Спектакль очень сдержан по визуальному оформлению (зрителям, хорошо знакомым с творчеством Николая Коляды, известно, что столовые приборы и плюшевые игрушки могут летать по сцене в равной степени в «Мертвых душах» и в «Борисе Годунове», вызывая у одних недоумение, у других — восторг, но уж точно никого не оставляя равнодушным), основное внимание в нем уделено тексту и психологии персонажей. Здесь нужно заметить, что в повести Толстого всего этого практически нет: работая над «Фальшивым купоном», писатель был озабочен именно созданием необычной художественной формы, в которой действие развивается быстро, драматически, часто — схематично, и совершенно не отягощено детальными описаниями внутреннего мира действующих лиц и изменениями, происходящими в этом внутреннем мире. В дневнике Толстой замечал, что работает над повестью «очень небрежно» (запись от 25 декабря 1903 года), и в конце концов «Фальшивый купон» так и был брошен и остался недописанным. По всей видимости, это было одной из причин, по которой Николай Коляда и его ученица Екатерина Бронникова выбрали для постановки именно этот текст: «Фальшивый купон», почти как хорошо написанная пьеса, оставляет простор для работы режиссерской мысли, и схематичная композиция «истории поддельного купона: откуда он взялся и как разносилось зло и как пресеклось» (из плана работы писателя над повестью, 1886 года) позволяет, в принципе, как угодно разветвлять сюжет и добавлять в него новых персонажей, что Николай Коляда и делает, и в спектакле появляется, например, проститутка Даша — образ русской литературы, отсылающий к Достоевскому и Куприну: женщина, оказавшаяся на самом дне социума, но обладающая чистой и незапятнанной душой, в которой, как в зеркале, отражаются души других персонажей: естественно, исповедаться они ходят не к священнику.

В «Фальшивом купоне» любимые режиссером наборы узнаваемых стереотипов сместились из области предметов в область литературных образов: здесь есть и раскаявшийся вор, и обратившийся к Евангелию убийца, и молодой человек, отказавшийся от разгульной жизни, — вообще, все незавершенные Толстым сюжетные линии Коляда с Бронниковой подхватили и завершили, нигде не отступив от логики произведения. Получилась притча о том, что всякий человек по своей природе добр, а если совершает зло, то по недомыслию, по временному незнанию, но вне зависимости от масштабов зла надежда на прощение и искупление все равно остается. Благодаря блестящей режиссерской работе и выразительной игре артистов спектакль оказывает сильное эмоциональное воздействие, и у зрителя не возникает сомнений относительно правдоподобия происходящего на сцене. И «Фальшивый купон», и «Женитьба», и большинство других спектаклей, показанных на фестивале в этом году, — сказки, но, как всякие хорошие сказки, они обладают магической силой делать человека немного счастливее, а значит, и немного лучше.

Анаит Григорян

1 Анна Зырянова. «Некоторые женятся, а некоторые так…» — Театральная газета, 2016, № 7 (Екатеринбург).

2  Там же.