Об авторе | Станислав Бернатович Валишин, работающий под псевдонимом Егор Трубников, родился в Москве 19 января 1975 года. По образованию программист. Последние двадцать лет занимается версткой и дизайном. Работает в издательстве ОГИ. Дебют в «Знамени».

Егор Трубников

Nyctophobia^*

* * *

Скажем, я написал небольшой роман, или, может, продал рассказ,
За роман гонорар положил в карман, за рассказ посетил лабаз,
Приобрёл вина, немудрящих мяс, сигарет и прочей еды
И поехал к другу в полночный час, отложив на время труды.
По дороге меня отловил патруль, два саратовских пацана.
Козырнув, предъявить попросили куль, где плескался пакет вина.
Произвол, несомненно, и беспредел, только я показал пакет
И случайно, как водится, недоглядел, что вина уже как бы нет.
Да ведь как бы и нету вины пацанов, что воруют по мелочам,
Им бы лучше с подружкой сидеть в кино, а не шастать тут по ночам,
Созерцая писателей и бомжей, собирая мелкую мзду...
А рассказ я новый придумал уже. От безденежья не пропаду.
От писателя миру какой гешефт? Он, писатель, по сути — вор.
Хоть у Бога на сущее копилефт, что-нибудь писатель да спёр,
Даже если ни разу не реалист и творить стараешься сам,
Всё равно перед Господом ты нечист и воруешь по мелочам.
Потому что Авель, убивший брата, — сочинитель номер один,
И вино — совсем небольшая плата. Настоящая впереди.
Я зашёл в супермаркет и взял коньяк, заплатив за него сполна,
И на кухне друга душой размяк, рассказал о судьбе вина.
Посмеялся друг, телефон достал. «Через час, — сказал, — приползут,

Если жить хотят», и допил полста. Приползли через пять минут.

Nyctophobia

Не оставалось никого вокруг.
Дворы молчали, пасека молчала,
молчали церковь, мельница и луг.
Глядел на север опустевший юг.
Во тьме молчали мёртвые причалы.
Приморский город разом опустел.
Движение пространства не нарушит.
Жильцы ушли, не бросив даже тел,
исчезли гости, скрылись в темноте.
И вскоре море выползло на сушу.
Сквозь толщу вод угадывалось дно,
и было очень тихо и темно.

Вода была безвидна и пуста,
и поднималась плавно, постепенно,
и заполняла полые места,
на водяной поверхности листа
рисуя знаки скоротечной пеной.
Вода входила в парки и дома,
легко смывая хлипкие засовы,
и над водой подрагивала тьма,
и рыбины с мозгами без ума
вплывали в потаённые альковы,
бессмысленно глядели на кресты,
когда вода достигла высоты

собора на затопленной горе.
И скоро через горные долины,
через леса, лишённые зверей,
через пустые гнёзда глухарей
неслась вода, окрашенная глиной,
уже не соблюдая тишину.
Медузы рвались, задевая ветки.
Вода укрыла мёртвую страну,
и даже тьма отправилась ко дну.
Во тьме ходили глупые креветки.
Во тьме кричали страшные киты.
Во тьме осталось море без рассвета.

Возможно, Бог исправил бы всё это.
Но Он давно боится темноты.

Взгляд вниз

В небе мерцает огонь, отражаясь в безмолвии снега.
Бродит по снегу олень, утомлённый отсутствием бега,
бега по лёгкому льду, по хрустящему белому насту.
Рыба-луна в темноте, невесома, свежа и зубаста.

Мыши гуляют во мху, под оленем, лежащим на брюхе.
 Белые совы высоко, отсюда — как белые мухи.
В белой реке, в глубине, полыханью небесному вторя,
плачет и бьётся лосось, не дошедший до Белого моря.

* * *

Сова умирала здорово: сова умирала одна.
Сова наклонила голову — и стала земля видна.
Сова глядела на почву между сосновых корней.
Сова понимала точно: никто не вспомнит о ней.

Никто про сову не скажет: вот, мол, жила сова.
Перевернулась даже от мыслей таких голова.
Сова глядела на тучи, ползущие над сосной.
Сова понимала: круче всего помирать одной.

Долго сова помирала, грустя о минувших днях.
Ночь между делом настала. Мышь зашуршала в корнях.
Сова распрямила тело. Задумчиво съела мыша.
И не спеша улетела. Жизнь была хороша.

R.I.P.

«Не бойся, Терри, — сказала Смерть, — видишь — я не мужик,
 и даже не баба, и даже не леди, и ты — не безумный старик,
 а ты не смеёшься, ты прячешь лицо, послушай, на озере Чад
 такие, как я, и такие, как ты, редко нянчат внучат,
 такие, как ты, глядят в потолок и видят на потолке,
 как черепаха в космической мгле плавает не налегке,
 ты знаешь, как страшно ей плыть одной и как хохочет она,
 когда в бесконечной доселе Вселенной касается лапами дна,
 послушай, послушай, она верещит, она ненормальная тварь,
 а ты себе чаю налей, как прежде, и виски налей, как встарь,
 и вот, погляди, я стою у порога и жду тебя несколько лет,
 а ты лишь теперь соизволил пожаловать, гляди, во что ты одет,
 шляпа какая-то, чёрный плащ, бороду отрастил,
 знаешь, мужик, ты какое-то чучело, стыдно домой вести.
 Тут оставайся!» — крикнула Смерть, раcсыпавшись зимним дождём.
«Шутка, — сказала через минуту. — Будет прикольно. Идём!»

Про лису

Золотая лиса на лесной шелковистой поляне
замерла, словно воск, только веки неслышно дрожат.
На дороге безлюдно. Лису беспокоить не станем,
не спугни, так нельзя, не смотри по бокам и назад.

Наблюдай за землёй, осторожно, лиса как живая,
у лисы есть душа, у земли есть вода, посмотри,
как безлюдные люди безвидные книги листают,
остывает роса, у лисы кто-то дремлет внутри.

Тихо смотрит лиса через плотно закрытые веки,
как земля приближается цветом к проточной воде,
как вода высыхает, земля исчезает навеки,
остаётся вода. Не смотри на лису и людей.

Не верти головой. Не смотри на лису и не трогай
перламутровых капель слежавшейся за ночь росы.
Не смотри на лису, не смотри, наблюдай за дорогой,
наблюдай за дорогой, не надо смотреть на часы,

на часах тишина, только слышно дыхание лисье,
 тихо дышит лиса, не смотри, открываешь глаза,
ты сидишь на поляне, следи, как меняются мысли,
ты сегодня лиса, не смотри по бокам и назад.

Изменилась земля, посмотри, человек на дороге,
не смотри на него, посмотри, изменилась вода,
он похож на лису, не спугни, он отчётливей многих,
он почти не шумит, он почти не приносит вреда.

У тебя есть душа, в животе у тебя кто-то дремлет,
не смотри на людей, посмотри на потоки воды,
посмотри, как трава обживает прозрачную землю,
посмотри ему вслед, человек оставляет следы.

От земли не спастись, от воды невозможно отмыться,
человек от лисы не рискнёт уходить далеко.
Посмотри в их лицо, совместившее разные лица.
Остывает роса, остаются рассвет и покой.

*  Nyctophobia — (от греч., nyсtos – ночь + phobos – страх ) никтофобия, навязчивая боязнь темноты.