ГУТЕНБЕРГ

Наталья Иванова

Пестрая лента-16

Галина Юзефович. Удивительные приключения рыбы-лоцмана. 150 000 слов
о литературе. — М. АСТ: редакция Елены Шубиной, 2016.

Что отличает книжного критика? То, что он(а), в отличие от меня, работает на продажу. Нет, не своей будущей и пока единственной книги, — на продажу тех книг, о которых пишет. Книжный критик работает внутри книжной промышленности: он (она) необходим для безостановочного движения. Но тут — тут совсем иное дело: винтик любит свой конвейер, получает удовольствие, поддерживая в себе (и в других) жажду чтения. Счастливый случай совпадения: Галина Юзефович органически, физиологически литературоцентрична, очень любит читать — и нет для нее более прекрасного занятия, напрямую соединенного с профессией. Новые и новые книги-продукты появляются на этом конвейере, а критик ставит свое ОТК. Если не ставит — и замечать такое изделие не стоит, на всех не огрызнешься.

Выразительная обложка: молодая женщина в белом на фоне темных книжных полок. Загруженных и даже перегруженных томами Большой советской энциклопедии. Которыми убить можно — и в буквальном смысле слова.

Издательская аннотация подчеркивает: «Она — для всех, кто ищет удовольствия в чтении». Эта книга — легкая. На ощупь приятная, издана на кремовой шероховатой бумаге. Тактильное удовольствие для того читателя, который привык держать книгу в руках.

Именно читателю и предназначена — никак не писателю, и уж совсем никак не таинственному и неуловимому литпроцессу. Да и есть ли он на свете, существует ли — бог весть. Все больше премиальный процесс встречается — скорее всего, он и заменил — вытеснил — искомый. Но мы не о процессе(-ах), а о Галине Юзефович.

Эта книга — отчет, отчет о проделанной работе; недаром ее заключает ритуальный список именных благодарностей. Работа уже проведена. В газете, тонком журнале, Интернете. Именно там первоначально испекались тексты, ее составившие. А сейчас — сейчас они остыли, собранные под одной обложкой.

Книга о книгах.

Особенность книжного критика Галины Юзефович состоит в том, что она без устали пишет о том, что ее интригует. Она — еще пока — способна на «запойное чтение», каким отмечено поглощение разных по оценке книг, например, Виктора Пелевина (открывают книгу критика). И так далее, вплоть до романов Евгения Водолазкина — вести с полей. Что — важнее всего? Чтобы о книге (было) «приятно говорить и думать носить с собой, открывая и перечитывая в случайных местах, которую так и тянет дарить и рекомендовать знакомым». Это о «Лавре». А вот — об «Авиаторе», вернее, теперь уже об авторе: «настоящий писатель, способный каждый раз ловить и привораживать читателя по-разному». Разве я не предупреждала: промышленным заботам преданы?

Лев Данилкин. Клудж. Книги. Люди. Путешествия. — М.: РИПОЛ классик, 2016. (Лидеры мнений).

Главное, что сближает с автором, — напор. Страсть. Энергия утверждения или энергия отрицания. Никаких колебаний, никакой амбивалентностью не пахнет. Книги и авторы (все-таки не объединившиеся, как сказано в аннотации, а объединенные Данилкиным в книге, разница смыслов примерно как между неприкасаемыми и неприкосновенными). Территории и времена перемешаны в этой окрошке, причем Данилкин даже не снисходит к уточнениям, исходя из просроченности републикации. Так, Джулиан Барнс еще в 2005 году получил Букеровскую премию, — но сноска к эссе-интервью (смешанная техника) исходит от редактора, а не от автора «Клуджа».

Щедрость аннотации зашкаливает.

Впрочем, есть такое мнение, что скромность — лучший путь к неизвестности.

Вот здесь уже — не «один из самых авторитетных российских критиков», который «определяет моду» (еще раз отсылаю к аннотации «Рыбы-лоцмана»), а «ярчайший книжный критик «Афиши» и легенда двухтысячных!». Больше всего мне нравится восклицательный знак — так и вижу (слышу): Данилкин выходит на арену, под свет софитов на ринг. Соперника нет! И быть не может! Потому что «ради этой книги объединились писатели и медийные личности И даже… Джеймс Бонд!». На ринге — Данилкин в одиночестве. С кем протекут его боренья?.. Да ни с кем. Литературные предпочтения нынче основаны на рынке: «Объективный критерий в литературе только один: место в списке бестселлеров, количество проданных экземпляров». Век шествует путем своим железным. В сердцах корысть. И общая мечта… даже «коррупция дружбы» выглядит утепляющим промышленный климат материалом.

Если Галина Юзефович — моножанрист, то Лев Данилкин постоянно расширяет жанровый репертуар. Если у нее — интенсивный, то у него — экстенсивный способ литературно-критического существования.

«Да, если бы мы жили в идеальном мире», но мы живем в реальном, где нет места идеальному.

Данилкин — вечный двигатель, пытающийся строить словесные мосты между реальным и идеальным в своем собственном восприятии мира, дабы избежать паранойи.

Порядок? Порядка ему не навести. При единственной его вере — в силу словесного потока, объединяющей его с непревзойденным по количеству произведенных текстов Дмитрием Быковым, Джулианом Барнсом, Леонидом Парфеновым… далее по аннотационному списку.

А что же критика? Критика — по остаточному принципу.

Мне скучно, бес.

Евгений Лесин. Лесин и немедленно выпил. — М.: РИПОЛ классик, 2016 (Лидеры мнений).

Взять бы нос Галины Юзефович, приставить подбородок Льва Данилкина, и к этому лоб Евгения Лесина… Невозможно себе представить? Скажу чуть иначе: взять персонажей «Рыбы-лоцмана», к сему — панораму «Клуджа», плюс алкоголиков лесин­ских — ведь все трое критиков редко пересекаются в своих литературных мирах — и что же получится? Приблизимся к реальной карте нашей словесности. Еще более приблизимся, если добавим персонажей книги Валерии Пустовой «Великая легкость бытия» (та же серия). От сложения имен и названий выиграла бы вся картина, если бы они не аннигилировали друг друга… эти мальчики и девочки из другой сказки.

Самым традиционным по набору персон и персонажей окажется Лесин. Потому что подспудная мысль (для отбора) у него одна и очень отечественная: и немедленно выпил. Вот почему в сборник (псевдо)критических замет (горестных) попали Юрий Олеша, Александр Галич, Юз Алешковский... Но главный герой, конечно, Венечка. Венедикт Ерофеев.

Вопрос, в сущности, риторический: почему алкоголики (до определенного, конечно, предела) так обаятельны? Жизненный опыт не дает ответа. Герои, персонажи, авторы в книге Евгения Лесина — почти все — люди сильно пьющие. И — обаятельные.

…Бывают моноспектакли, бывают и монокниги. Ерофеев — и другие, Ерофеев — и вокруг. Я была на спектакле по Ерофееву в Нью-Йорке, в театре офф-Бродвей, где Том Кортни разыгрывал драму Венечки. Один на один с героем — один на один с публикой, без декораций, только — изменения освещения.

Что делает Лесин? Он предупреждает в начале, что несколько раз в течение последних лет приступал к написанию книги о Ерофееве — какие-то фрагменты сохранились, и он их соединяет. Ведь ему важен не Ерофеев, а свои впечатления о Ерофееве — может, и разных лет, — из впечатлений, случайно и прихотливо разбросанных, возникает особое состояние у читателя — как будто сам читатель уже выпил. И неоднократно. Разновременные газетные тексты, поставленные вместе, написанные к юбилейным ерофеевским датам, создают впечатление уходящих в бесконечность зеркал, где отражается уходящий в вечность Ерофеев. Вот — эссе к 65-летию Ерофеева. Следом — эссе к его 70-летию. Дальше — к 75-летию. А главное, к оправданию тезиса, вынесенного в название: «И немедленно выпил».

Игорь Свинаренко. ВЗПР: Великие писатели земли русской. — М.: Время, 2016.

Убедительная просьба к разговорчивому Игорю Свинаренко, да и к другим, не чуждым литературного дела: писатели — это и поэты тоже. Формула «писатели и поэты» невозможна! Ну это не главное. Не очень простительное, но не главное. Это я придираюсь.

Подробности, которыми легко делятся с располагающим интервьюером литературные современники. Бесценная для историков будущих поколений книга. Откуда им будет взять данные по быту и повседневной жизни литераторов? Утверждали, сама тоже, не скрою, — конец пришел нашей литературоцентричности. А если конкретно — получается, что вовсе нет: страна занимается сочинительством. «…Придумывает странные идеи, увлекается заведомо ложными измышлениями, создает новые жанры, маниакально рифмует (Грозный — Сталин, опричники — нацгвардия, империя — СССР, Ермолов — Кадыров)…». Да, нельзя не согласиться, хочется развивать и дополнять это точное наблюдение: страна-писатель. И — страна писателей. Хорошо ли это? Нет, на тех, кто в книгу «ВЗПР» попал, я не покушаюсь, ВЗПР так ВЗПР, пусть будут. Но другие, коих легион! Одумайтесь, пишущие. Чем больше писателей, тем меньше производительность страны, которую лучше бы освободить от соблазнительного морока. Жалко Россию… — не могу не согласиться с переводчицей современной русской словесности на английский Антониной Буис, она же (по русским корням) Корзинкина. А с другой-то стороны — избавь русскую жизнь от литературы — и что от России останется?

Хотела бы я, чтобы факты моей биографии и личной жизни попали к публике вне моих собственных сочинений? Категорически нет. А если сама отвечу на прямой вопрос веселого и смешливого собеседника? Другое дело. Вот тут-то и ловишься — и охотно отвечаешь лукавому допрашивающему.

Так поступают коллеги-писатели.

Да, в сущности, это книга «допросов и ответов» — лет двадцать допрашивал писателей (с пристрастием!) Игорь Свинаренко. Первым был Александр Кабаков. Уместилось в книге тридцать восемь попугаев, тьфу, писателей. На любой вкус. Толстая соседствует с Прохановым, Ю. Поляков с Лимоновым, писатель Кох с Василием Аксеновым, Александр Архангельский с Фазилем Искандером, Юрий Арабов со Светланой Алексиевич. И так далее — по списку.

Так что поблагодарю Игоря Свинаренко за веселую энциклопедию современной жизни русских писателей. Что касается властителей, которые тоже небезынтересны, то их тени порой пробегают по страницам этой толстой и в общем-то позитивной книги. Тени, не более. Нахмуримся — и опять улыбнемся: писатели… что с них взять?