|
«Динамо», совсем не обязательно московское
Дмитрий Данилов. Есть вещи поважнее футбола. — М.: Рипол-классик, 2015.
Мне очень нравится писатель Дмитрий Данилов. И не потому, что он, вроде меня, постоянный автор «толстых» журналов. А потому, что он, как врач эпохи борьбы с чумой и тифом, сам на себе ставит эксперимент. Писатель Уильям Фолкнер, у которого я, позорник, не прочитал ни одной прозаической строчки, в каком-то интервью или статье однажды взялся объяснить, почему, по его мнению, коллега Томас Вулф поистине велик, а вот коллега Эрнест Хемингуэй — ну, так, не слишком. И дело вовсе не в том, что один умел выбирать рыбу в размер сковороды, а другой вечно промахивался. А в том, кого во время работы конкретный автор брал себе в соперники. Господа Бога или, допустим, просто господина, сидящего в другом углу веранды кафе «Куполь». Томас Вулф, по мнению У. Фолкнера, принадлежал к первой категории творцов, а Эрнест Хемингуэй — ко второй.
А вот Дмитрий Данилов, по моему уже собственному убеждению, принадлежит к совсем неожиданной, попросту не предусмотренной вовсе американским нобелиатом категории создателей осмысленных текстов. Он просто не хочет соревноваться. Не хочет и не стремится. Ни с соседями-творцами, ни тем более с Творцом. Он, так мне кажется, вообще хочет смириться. Да, да. Буквально. Он хочет стать простым орудьем. Рукой Творца. Его пером, ну, или клавишами. Бог ведь не чужд прогрессу, иначе хрен бы мы этот прогресс видели. Он дал. Вот и пользуемся. Но Он не только дал раскладки qwerty, она же йцукен. Он вообще весь мир вокруг создал, украсил и облагородил. Только вот замысел забыл нам объяснить. Извольте догадаться, если не дураки и не из чистой глины. А как? Да просто вглядывайтесь, вслушивайтесь и записывайте. Записывайте все. В каждом звуке мысль моя, в каждом образе — чувство. Если рукой честной будете, своего ни грана не внесете, а только перенесете на бумагу один к одному, как есть, так, может быть, идея мира этого сама и сложится. Откроется вдруг невзначай. Не ремесло — служенье получается. А что такое служенье, как не эксперимент. С самим собой и с собственной жизнью.
Да, все очень серьезно. И неслучайно самая последняя книга, вышедшая из-под пера писателя Данилова (или страшно сказать кого), в названии несет синоним этому слову «серьезно» — слово «важно». «Есть вещи поважнее футбола». А что может быть важнее игры с мячом на поле размером минимум 90 на 45, а максимум 120 на 90? В контексте эксперимента, предпринятого Дмитрием Даниловым, важнее самого футбола, и несомненно, и бесспорно, было, есть и будет его описание. Очередная попытка понять замысел общий и частный того, кто вытворил эту игру на поле столь неопределенного, всегда заранее неясного размера. Непредсказуемого.
А это трудно. И вовсе не случайно тексты писателя Данилова (или быть может? нет, не решаюсь) полны библейским хаосом и тьмой. «Было очень тревожно… Потом началась привычная нервотрепка… Стало безнадежно… Какой-то тоскливый ужас.. Бдыщь, бдыщь. Хрясь». Это ведь только кажется, что плыть по течению просто. Несет ведь в море, в неизвестность, в непостигаемое бесконечное. С другой стороны, что и как ты ощущаешь в процессе превращенья в чужое обонянье, осязание и слух, — вопрос настроя. Самоподготовки и убеждения. Можно ведь и не думать о том, что ты орудье и рука, ведомая к заранее неясной, таинственной и неопределенной цели. Вообще не думать, просто наблюдать и видеть — «Голубое небо, красивые облака, летний вечер, вокруг дачи, коттеджи, деревья, звуки пролетающих самолетов, звуки проезжающих электричек». И сразу результат — «паника несколько отступила, вместе с унынием и отвращением». И это прекрасно. Очень хорошо.
Хорошо прежде всего потому, что ново. Это какой-то новый вид служения Ему. Я, честно говоря, не помню, в текстах Писания, тоже ведь написанных не от себя и не для себя, таких прекрасных строк, как вот, ну, скажем — «Хорошо сидеть на пустом темном стадионе. И хорошо идти по пустому темному поселку. И хорошо сидеть на пустой темной платформе. И хорошо ехать в пустой светлой, сияющей электричке. До платформы Косино». Там, в Писании, слова «хорошо» и «прекрасно» очень редко встречаются, а равно и словосочетания «голубое небо» и «красивые облака». Притом что заключение, рефрен, припев настолько схожий, общий, что и не отличишь — «Слава Тебе, Боже. Слава Тебе, Боже. Слава Тебе, Боже». Может быть, это происходит оттого, что писатель Данилов (да, тут, определенно лично он, а кто ж еще?) добился чего-то большего, чем, например, коллега Иов? Стал в результате поставленного над собой эксперимента, какого-то чудесного, непостижимого душевного усилия, совсем уже чистым, простым, незамутненным передаточным звеном? Не рассуждающим и не взывающим. Транслирующим, и больше ничего.
«Тишина.
Теплый августовский вечер.
Чемпионат Люберецкого района по футболу. Синие Стрелы — Некрасовка 3:4.
Неподвижность, отсутствие всего.
Где-то далеко проехала машина.
Где-то высоко летит самолет.
Скоро небо станет совсем темным.
Но пока еще оно не темное.
Пока еще оно светлое.
Интересно было бы здесь переночевать, улечься на скамейку и уснуть…»
На самом деле у него, у Дмитрия Данилова, в конце тирады — не многоточие, а вот что: «и проснуться утром». Но я его убрал. На минуточку. Для выдоха и вдоха. Просто чтоб показать, как было бы прекрасно, если бы мгновенье и в самом деле можно было закрутить, как гайку или болт. Навечно затянуть. Остановить. В его кристальной, столь чаемой Дмитрием чистоте и простоте. Без утра. Вслед и вместе с которым неизбежно выстраивается вечная последовательность «Было очень тревожно… Потом началась привычная нервотрепка… Стало безнадежно… Какой-то тоскливый ужас.. Бдыщь, бдыщь. Хрясь». Жизнь, в общем. Нескончаемая. В которой смысл, счастливо обретенный к вечеру, благословение, чудовищной бессмыслицей оказывается уже на следующее же утро. Проклятием.
Но вот не получается. Мир не режется, как яблоко ножом. Не остается вечно блестящим, чистым срезом. Бугрится, оплывает, движется. И потому, как бы ни стремился писатель Дмитрий Данилов говорить правду и только правду, иными словами, описывать дословно и без искажения передавать реальность, данную нам в объективных ощущениях (понятно кем, но непонятно для чего), она оказывается непостижимой. Возможно, и даже скорее всего, это часть плана Того, кто кроме всего прочего не чужд прогресса и инноваций. И потому вот одному для творческого и человеческого подвига дана раскладки qwerty, она же йцукен. В то время как другому — azerty. А третьему и вовсе — яжерты. Много неясного с определенностью на белом свете. И средствами достичь ее. И, что ни делай, рано или поздно все равно придешь к понятиям «библейский хаос», «тьма» и «тайна». Упрешься. И в этом смысле прекрасный эксперимент писателя Данилова (да, тут он сам, один и точка) обречен на неудачу. Заведомую. Описание, безусловно, получится. Да Господи, уже вышло, и не одно. Но смысл, идея — нет, не извлечется. Останется такой же неопределенной, как размеры поля для игры ногами в мяч, минимум 90 на 45, а максимум 120 на 90. Смешно. Да? Кто-то, буквально играет вдоль, как в Каталонии, а кто-то поперек, как в Англии. И все это — футбол.
И здесь, на этом месте, мы возвращаемся к писателю Уильяму Фолкнеру, у которого я, позорник, не прочитал ни одной прозаической строчки, лишь интервью какое-то или статью, но очень, очень важную. Просто основополагающую. Поскольку в ней он объясняет, как это получается, что Томас Вулф поистине велик, а вот коллега Эрнест Хемингуэй — ну, так, не слишком. А очень просто. Вулф, как считает Фолкнер, всегда шел на эксперимент такой, в котором неудача естественна и неизбежна, а Эрнест Хемингуэй предпочитал лишь верные, победные ходы.
Вот и получается, что Дмитрий Данилов — молодец, какой бы результат ни ждал его земное или небесное «Динамо».
Сергей Солоух
|
