Об авторе | Александр Дергунов родился в Москве в роддоме поселка Сокол в 1968 году. За восемь лет обучения окончил Московский авиационный институт. Строил мосты под Уренгоем, работал пионерским вожатым, ночным сторожем, учителем информатики, предпринимателем, руководителем, преподавателем в МАИ.

Обладает степенями кандидата экономических наук (Академия Плеханова), мастер бизнес администрирования (Imperial College, London), является автором ряда научных публикаций и более десятка патентов на изобретения.

Первые произведения были отвергнуты журналами в 1983 году. Позже миниатюры и пьеса ставились на сцене ДК МАИ. В 2016 году занимался в авторском семинаре профессора Литинститута А.К. Михальской и окончил он-лайн школу CWS/Литературные мастерские  Майи Кучер­ской. С 2003 года живет в Москве и Киллалу (Канада).

Александр Дергунов

Горячо — холодно

рассказ

— Скажи, Джон, она кричала? — Майк провожает взглядом красный кабриолет. Оттопыренные уши просвечивают насквозь. Рыжие опилки на потном лице перемешались с веснушками.

— Я же тебе сто раз говорил, что это не больно, — Джон переламывает ветку о колено и бросает ее в ковш трактора.

— Говорил, — соглашается рыжий, но продолжает выпытывать: — Если не больно, то как?

— Просто хорошо. Очень хорошо. Во всем теле, — Джон переехал в Канаду пять лет назад и подбирает слова с трудом. — Смотри, белки дерутся за орех.

— Они действительно смеются?

— Кто, белки?

— Во время этого смеются, — бдительный Майк не позволяет увести разговор в сторону.

— По-разному. Некоторые улыбаются. Бывает, стонут. Даже иногда плачут после. Два раза помню, что плакали.

— И она плакала? — видно, что ответ важен для Майка.

— C ней как-то все по-дурацки получилось. Муж ворвался совсем не вовремя.

— Про мужа я помню — соглашается рыжий и осторожно ощупывает шишку на лбу. Улыбается чему-то своему. На Джона смотрит неодобрительно. Завидует, что Джон был с Евой. Не может понять, как за это можно брать деньги.

Джон с Майком — разнорабочие на туристической базе. Так гордо называется десяток домиков, второпях раскиданных вдоль линии воды. Причал с лодками, крытая веранда, станция очистки и заморозки рыбы.

Майк устроился на лето, по студенческой программе. За него доплачивает правительство Онтарио. Джон работает круглый год. Ему платят владельцы курорта. Кроме денег, Джон имеет крышу над головой и громкое звание суперинтенданта. Заработок невелик, но никто не мешает подрабатывать. Напиленные сегодня дрова пойдут по семь долларов за связку. Хозяева левый заработок не замечают, но в марте напоминают про налоговую декларацию. Они хотят, чтобы Джон стал хорошим канадцем.

Майку семнадцать, но выглядит моложе. Он тощий, рыжий и очень улыбчивый. Округлые плечи лесоруба. К угловатым рукам приделаны изящные пальцы. Бейсболка «Отава Сенаторз» натянута козырьком назад. Майк кажется классическим деревенским простаком. На самом деле он учится в университете и в снах видит себя инженером.

Джону под пятьдесят. Он так и выглядит — под пятьдесят. Короткая стрижка, густые брови, мясистый нос. Пирамидка подбородков и потная отдышка на верхнем пролете лестницы. На самом деле Джона зовут Иван Палыч, и в снах он видит уютное кабинетное прошлое, с личным водителем и очень личной секретаршей.

Вместе с рыжими волосами Майк унаследовал власть над огнем. Он умеет разводить костер в любую погоду, окуривать жилище, изгоняя злых духов, растапливать печь за считаные секунды. Майк объясняет свой дар союзом с богом огня и пугает Джона легендами о ревнивом властелине лесов. Джон много учил про огонь в институте, но в провинции опыт Майка гораздо полезней.

Джон толстый, Майк худой. Джон живет прошлым, у Майка есть будущее. Джон объездил полмира, Майк никогда не покидал Онтарио. Между Джоном и Майком нет ничего общего. Лишь работа, соседи и вот теперь воспоминания о Еве.

О прибытии супругов Барри Джон узнал по глухому удару. Газонокосилка вдребезги, Майк лежит на земле — он засмотрелся на пассажирку красного кабриолета и налетел на камень. Джон винит не рыжего, а гостью — такую улыбку действительно нельзя возить в открытом авто.

— С вами все в порядке? — встревоженный фальцет принадлежит мужчине, склонившемуся над поверженным подростком. Мужчина огромный, с волосатыми ручищами медведя гризли и волевой хоккейной челюстью.

— Да, все хорошо, спасибо, — Майк поднимается с земли, держась рукой за расшибленный лоб.

— О мой бог! — восклицает подоспевший Джон.

— Не волнуйтесь, просто царапина. — Мужчина-гризли уже убедился, что рана неопасна.

— О мой бог! — Джон почти стонет. Правое крыло газонокосилки разворочено, корзина для сбора травы треснула.

— Извини, я случайно. — В голосе пострадавшего искреннее раскаяние.

— Я Алекс Барри. — Великан протягивает Джону ладонь. — А это моя жена Ева.

— Привет, Алекс! Я Супер-Джон. Добро пожаловать, — повторяет Джон стандартную шутку-приветствие. Ладонь Джона начинает встречное движение, но глаза прилипли к Еве.

Взор гладко скатился по плоскогорью ключиц, забуксовал на крутом подъеме груди и совсем потерял ход у обреза алого топа. Соскребся с бархатного полушария, цепляясь за малейшие неровности, завяз в точке “Y”, украшенной мелким бисером испарины. Пока Джон пытался вытащить взгляд из глубокого ущелья, его рука проплыла мимо пятерни Алекса и зависла в воздухе.

— Рад знакомству, — Алекс ловит заблудившуюся ладонь и для надежности накрывает сверху мохнатой левой лапой.

— Привет, Ева, — Джон заставил себя перевести взгляд на лицо гостьи.

— Джон утверждает, что он супер, — гризли не обделен чувством юмора.

— Это правда? — Ева завладела ладонью Джона, и ее пальцы настаивают на ответе.

— Только шутка. Я суперинтендант. «Супер» — это сокращение.

— Я все равно буду звать тебя «Супер», — похоже, что миссис Барри лень запоминать имена.

— Привет Алекс, я Майк, — рыжий подошел ближе.

— Привет, Майк, — ладони мужчин встречаются.

Тинейджер пытается вложить в рукопожатие всю свою мощь, что-то доказывая мистеру Барри. Супруг вызов ощутил, но ответил деликатно. Вернул в меру крепкое рукопожатие, убедившее рыжего, что тот воспринят всерьез.

— Здравствуй, Майк. — Ева разглядывает ссадины на лбу пострадавшего — надеюсь ты в порядке.

Рыжему неудобно за аварию, он весь пунцовый и избегает взгляда Евы.

— Я умею играть на скрипке, — неуклюже меняет Майк тему разговора.

— Это великолепно! Великолепно! — Прыжок от любопытства к восторгу: — Я обожаю скрипку.

Пока супруги Барри заняты Майком, Джон демонстративно щурится от солн­ца и опускает со лба темные очки. Так можно пялиться на гостью незаметно.

Женщина — «Хочу». Сочные губы, холодные глаза. Опасно низкий топ нашел спереди последнюю зацепку. Под ним — мягкая полоска живота. По яркой белизне длинной юбки разбросаны хищные зевы крупных маков. Складки легкой ткани разведены солнцем до акварельной прозрачности и легко выбалтывают секреты плотных бедер.

— Хорошо тут у вас, — похвалила миссис Барри.

— Все, что мы делаем, мы делаем для вас, — Джон сыплет фразами из рекламного проспекта. — Для удобства гостей есть игровые комнаты, пляжи, рыбалка, частная сауна и прокатный инвентарь.

— Нам есть чем заняться. В соседнем городке завтра Ирландский сбор — объясняет супруга цель визита.

— Моя ирландская прабабушка начала отсюда путь по Американскому континенту, — говорит мистер Барри и добавляет с гордостью:— А я вот добрался до Нью-Йорка.

— Я слышал про Нью-Йорк, это большой город, — сомнительный комплимент от рыжего. — Многие жители рванули к нам оттуда в шестидесятых.

— Да, большой, — согласился супруг. Завершающую реплику Майка он не расслышал. Исход хиппи во времена Вьетнамской войны — не самый любимый американцами фрагмент истории.

— Перенесем вещи? — миссис Барри распорядилась мужем, но Майк рванулся на помощь. — Спасибо, мы сами справимся.

— Жена пока доверяет мне разгрузку, — иронизирует мистер Барри.

— Дорогой, я доверяю тебе во всем, — язвительно парирует супруга. — Во всем, что не связано с принятием решений.

— Если что, обращайтесь, пожалуйста, — просьба рыжего адресована исключительно Еве.

— У вас в понедельник сауна на шесть, — Джон протянул миссис Барри бланк отказа от претензий.

— Раздевайтесь, я выйду, — Иван приподнимается.

— Мне нечего стесняться, — крупной вязки платье поползло вверх.

Иван опустился в кресло. День выдался дождливым, мокнуть неохота. Это через полчаса будет великим счастьем отдать разгоряченное тело на иссечение дождя.

— Вы часто это делаете?

— Да нет, здоровье уже не то, — Иван не кокетничает. Сердечная морзянка все чаще отбивает сигналы тревоги.

— Вы правда лучший?

— Никто не жаловался.

— А как жена к этому относится?

— Работа как работа, — Иван слышал эти вопросы сотню раз и научился отвечать на сносном английском.

Да и что еще он может сказать про должность банщика. Тяжелый труд. Хорошие чаевые.

Платье колоколом вывернулось над головой, замешкалось в борьбе с гребнем и перестало быть миссис Барри.

— Так пойдет? — женщина провернулась перед Иваном, будто разглядывая себя со всех сторон в зеркале. Вздернутая грудь, плотная спина, сочный синяк под правой ягодицей.

— Так хорошо, — еще один заученный банщиком ответ.

Банный дресс-код позаковыристей дипломатического. Естественная нагота германцев, минимализм финских шапочек, пикантно спадающие со славян­ских бюстов полотенца, закрытые по шею канадские купальники и американские шорты, липнущие к щиколоткам. Все это видел Иван за пять лет работы. И всем сомневающимся отвечал «Да, так хорошо!». Честно отвечал. Потому что как клиенту удобно, так и банщику хорошо. Хотя не Иваном замечено — чем меньше одежды, тем выше чаевые.

— Проходите, пожалуйста. — Иван открывает дверь в парилку.

Навстречу выкатывается плотный ком жара. Миссис Барри отшатнулась, но устыдилась слабости. Собралась с духом, поправила улыбку, преодолела горячий барьер. В парилке уселась на верхней полке. Естественная поза без показной стыдливости судорожно сведенных коленок.

— Мне здесь нравится, — в улыбке гостьи настороженное ожидание.

— Добро пожаловать в русскую баню!

Первый заход учебный. Говорит и показывает Иван. Немного сгущает краски, немного привирает. Жестом фокусника достает из кипятка распаренные веники — источник тайного ужаса всех неофитов. Артистично машет ими над головой.

— Баня — это храм тела. Предки верили, что духи всех стихий наделяют парильщиков своей силой.

Поди проверь, во что там предки верили. А с духами рассказ получается поживее и даже с познавательной пользой. Туристы любят, чтобы с пользой. Раньше Иван развлекал гостей рассказами про свою диссертацию и про учебу в Лондон­ском университете. Гости кивали с интересом, но про духов верили охотней.

Миссис Барри — образцовая ученица. Внимательно слушает. Четко все выполняет. По-американски вежливо преувеличивает эмоции. Громко кричит «Как хорошо!», когда Иван цепляет вениками жар и укутывает теплом ее плечи. Слишком поспешно восклицает «Мне нравится», когда мягкие березовые листья оглаживают руку. Ненатурально округляет глаза от злобного шипения воды на каменке.

— Духи сердятся, — серьезно поясняет банщик и льет на камни душистый отвар.

Печь приняла подношение и шипит без прежней злобы. Магия трав прорастает из раскаленных камней облаком благоухающего пара. Терпкое умиротворение мяты, интимное щекотание чабреца, маслянистое прикосновение эвкалипта, горьковатая нежность ромашки. Духи земли овладевают гостьей. Ева даже не успела произнести вежливого «Мне нравится». Лишь ошеломленно дышит. На лице первобытный восторг. Джон переворачивает песочные часы и деликатно выходит.

Отдых в предбаннике. Пятнадцать минут уютной тишины. Огонь облизывается на протянутые женские ступни, но стекло топки держит пламя в рамках приличия. Ева пахнет травами и негой. Иван накинул ей на плечи разогретое полотенце. Как правило, это добавляет пару долларов к чаевым.

Банщик выходит на улицу, чтобы принести дров. Любимый топор куда-то пропал, и приходится выискивать поленья помельче. Шуршащий шелест дождя над озером нарушается треском мотора. Похоже на гольф-кар. И что рыжему неймется в такую погоду?

— Продолжим, нас ждут духи огня.

— Я готова.

— Ложитесь на живот.

— Так?

— Лучше головой к окну.

Миссис Барри растянулась на верхней лавке, положив руки вдоль тела. В изголовье на льду выложены ветки эвкалипта. Она прижалась к ароматным листьям щекой. Спина одеревенела в тревожном ожидании.

В руках у банщика два тяжелых пучка листьев — банные веники. В правой руке плотная связка дубовых веток, с крупными листьями на тоненьких черенках. Ветки связаны у основания бумажной бечевой, и рукоять удобно лежит в ладони. В левой руке такой же букет из веток березы. Там черенков практиче­ски не видно и листики размером с двухдолларовую монету.

Плавный взмах вениками — и волны тепла принимаются за работу. Сначала прикосновения воздуха нежные, потом требовательные. Первые порывы еле заметны, но новая волна тепла прижимает миссис Барри к лавке. Сгустки жара постукивают по плечам, разминают спину, трут икры. Кожа розовеет, женщина разомлела. Прелюдия окончена.

Веники под потолком замельтешили быстрее. Растревоженный воздушный рой кидается вниз, прихватывает тело за все места одновременно, чувствительно покусывает кожу, атакует иглами горячих жал.

В финале банщик размахивает вениками, как безумный дирижер, для которого и Prestissimo уже недостаточно энергично. Лохматые тени мечутся по стенам. Шум листьев нарастает до грозового рокота. Банщик хватает с потолка живой огонь и обваливает в нем пылающее тело.

И вот когда человек на лавке готов закричать от восторженного ужаса, когда тело заполыхало изнутри, когда истязуемый не в силах терпеть более ни секунды — тогда и только тогда банщик приоткрывает дверь и, зачерпнув пригоршню студеного воздуха, раскидывает его по спине страдалицы.

Прохладное облако прижимается сзади, как заботливый любовник. Аккуратно проникает со всех сторон, обнимает за грудь, дарит леденящее забвение. Тело отзывается на ласку благодарной покорностью и обмякает.

— Как ты это делаешь? — Ева задает смешной вопрос, который Иван привык слышать в иных обстоятельствах.

— Теперь к духам воды.

Ева бесчинствует во дворике, обнесенном высоким забором. Кружится, протягивает руки дождю и смеется. Легкая женщина пританцовывает, пьет влагу небес и в благодарность за угощение подбрасывает с ладоней к небесам клубочки мятного пара.

Духи воды разочарованы скромным подношением и холодными клинками осаждают пар. Жесткие струи воды прорываются сквозь туман горячего восторга и оплетают пленницу. Забавляются, толкают, подстегивают. От хлестких пощечин ливня Ева приходит в себя, смущается наготе лица, поспешно натягивает улыбку и прячется в раковине предбанника.

— Спасибо, это было хорошо, — миссис Барри укутывается в халат и в вежливое высокомерие.

Третий заход самый главный. Банщик выложил на льду подушку из свежих трав. В позе женщины нет прежней настороженности.

Плавный, почти торжественный взмах — и веники наконец решаются обнять послушные плечи. Прижимаются легко, почти нежно. Ева ощущает их, как касание двух огромных ладоней, втирающих глубоко под кожу пригоршни вязкого тепла.

— Ой, хорошо, — еле слышный выдох Евы.

— Молчите, пожалуйста.

Новый пируэт веников — жгучие руки мнут поясницу. Взмах — икры тоже растаяли. Тело млеет от мягких прикосновений. Листья суетятся, надо всюду успеть. Плечи еще дышат усладой мимолетного объятия, а веники уже обжали ягодицы и по-хозяйски ощупывают бедра. Две огромные лиственные руки по- дружески охлопывают бока и втирают в кожу пряное снадобье.

Тело ликует. Тело хочет еще. Бессовестная поясница настаивает на исключительном внимании. Разгоряченные бедра требуют новых утех. Икры, руки, стопы, потеряв гордость, молят о беспощадности. Веники ощутили власть над распростертым телом, и от них не жди верности — они всюду, не задерживаются нигде. Прижимаются все сильней, нашептывают что-то скабрезное, исчезают, получив свое.

— Ооох, — не сдержалась Ева.

Дубовым листьям надоело притворяться нежными, и тяжелый веник с разлета рухнул на спину.

— Вжжжих, — а это уже проявила норов береза. Березовый веник легче, но очень хлесткий.

За всякое удовольствие надо платить. Отбросив притворство, ветки тяжело заухали. Уже не деликатничают, берут свое: тискают, пихают, лапают. Горячие ветки вжимаются в плечи и, чуть ослабив хватку, ползут вниз. Пауза, шепот листьев, жаркий удар. Секунда горячего беспамятства.

Здесь-то веники и проявляют характер. Дубовый — неотесанный мужлан, прямолинейный силач. Мощный, грубоватый, с шершавыми, маслянистыми ладонями. Дуб прижимается со всей страстью, облапливает широко, каждый лист прижигает горячим компрессом. Оглаживает тяжело, требовательно, проминает мышцы до костей. Отстает со сладострастным причмокиванием.

У березы характер женский. Нежное коварство. Пугает свистом под потолком, но прилаживается мягко, влажным шлепком. Объятия березы не жгут. Березовый веник проходится по спине перебором сотен старательных пальцев, постепенно отдающих запрятанное между ними тепло. Игра мелких листьев гипнотизирует, ощущение рассыпается на десятки отдельных фрагментов. Но береза быстрее устает, теряет листья и, расстроенная потерей красоты, может больно ужалить заголенной веткой.

Зато когда дубовый и березовый веники встречаются на разгоряченной спине, что-либо разобрать уже невозможно. Начинается катавасия, пляска, бешеная кадриль решительного дубового увальня и легкой березовой щеголихи. Удар, шлепок, оползень горячих тяжелых листьев, тщательный перебор множества старательных пальцев.

В полутемной парилке тело пунцово светится, блаженствует, томится. Джон чувствует, что пора.

— Лед?

— Лед!

Джон зачерпывает пригоршню ледяной крошки и растирает по спине.

— Ооооох! Не могу!

— Еще?

— Да!

Лед не простой. Банщик втирает замороженный отвар из трав и масел. Зелье оттаивает, умащивает кожу и наполняет воздух пряностью. Душистая прохлада дарит секундный отдых. Но секунды коротки. Шелест листьев под потолком нарастает и сверкающие залежи ледяных кристаллов стекают талыми ручьями по ребрам. Веники трудятся. Жар крепнет. Ласка льда, проникновение огня, объятия пара — в череде измен тело не чувствует отдельных прикосновений.

— Переворачиваемся.

Пляска листьев продолжается на боках и груди. «Вжиих» — опускается на живот береза, «Ооох» пикирует — на ребра дуб. Пикирует мягко, чтобы крепко приобнять, не сделав больно. С фронта банщик намного деликатней.

— А теперь дышите — веник, пропитанный горячим паром, прижался к груди, и Ева вдыхает терпкий аромат осенней дубравы. Дуб остывает и продирается по животу вниз. За ним семенит суетливая береза, не обделяя ни один закуток своей стопалой лаской. Замерев у щиколоток, лиственные ладони накрепко сцепляются и ползут по икрам вверх. Охально облапав бедра, веники вспоминают о правилах приличия и нехотя перепрыгивают на живот.

— Ладошки. Поднимите руки, — и вот уже хлесткая береза правит линии жизни, отбирает гонорар у мастеров акупунктуры.

— Пятки. Сейчас будет горячо, — угрожает банщик.

Веники делают над шипящими камнями глубокий вдох и спешат прижаться к ступням. Горячая волна поднимается от ног по всему телу, пульсирует в животе судорогой запредельного удовольствия и слетает с губ ярким выдохом. Пока тело пылает огненным сладострастием, хлесткие кнутики березы выбивают из ступней все болезни, тревоги, неприятности. Новый ожог — это очередь льда. Жар не ощущается. Лишь волны горячего ликования поднимаются по животу.

Короткий отдых. Завершающая выволочка. Веникам уже не надо беречь силы, и они отрываются по полной. Треплют бока, охаживают бедра, месят ягодицы. Как кондитер венчиками веток, банщик взбивает смесь из жалящих объятий, ярких вспышек и пронзительных запахов, в коктейль вязкого наслаждения.

— Охх, я все, я правда все.

— Отдохнешь?

— Все как ты скажешь.

Это роковая ошибка. Доверять банщику нельзя. Это страшный человек. Фанатичный служитель храма тела, миссионер культа запредельных наслаждений. Не дав опомниться, Иван выталкивает Еву на улицу.

Из объятий огненного сластолюбца Ева брошена во власть прелюбодея — дождя, отдана на растерзание не уверенному в себе ревнивцу. Ливень набрасывается плетьми и сечет за измену. Мстит за удовольствие, полученное не с ним. Возбужденный подсмотренным в окошко, дождь плюется оскорблениями и сыплет брызгами грязных ругательств. Но это истерика беспомощности, дождь знает, что Ева теперь сильней. Дождь силе покоряется. От упреков переходит к увещеваниям. От увещеваний — к слезам. Не получив прощения, грустным псом затихает у ног. Ева, наслаждаясь своей новой ведьмовской властью, голой ступней шлепает по лужице.

Подавив бунт, Ева сменяет гнев на милость и протягивает руки вверх, позволяя дождю охладить страсть, не им разбуженную. Дождь рад и этой милости. Подобострастно целует ладони, верным псом вылизывает пальцы. Действует не без мелких подлостей — намочил волосы, забрызгал щиколотки серой грязью. В своей колдовской власти над стихиями Ева восхитительна. Еще немного, и действительно взлетит. Надо бы убрать подальше метлу, чтобы избежать соседских кривотолков.

Но полет отменяется — магия разрушена карканьем гольф-кара. Сердито подъехал, притормозил у двери, порычал и умчался к кафе, вернув на землю миссис Барри.

Долгий отдых в тишине. Иван суетится по хозяйству — подбрасывает дрова, сушит полотенца. Ева не здесь. Откинула голову. Прикрыла глаза. Рука соскальзывает с подлокотника, чтобы прикоснуться к бедрам, животу, груди. Женщина не верит, что источник наслаждения в ней самой. Окно предбанника деликатно запотело.

А теперь десерт — банщик расстилает полотенце на верхней полке и извлекает липовый веник.

Липовый веник — деликатес, тонкий дижестив, волшебный ингредиент, который есть в загашнике не у каждого банщика. Если березовый веник — это нежность женских пальцев, если дубовый веник — грубый мужлан, то липовый веник — это идеальный любовник. Сильные ветки. Мягкий нрав. Но самое главное — шершавые языки продолговатых листьев.

Липовый веник ласкает кожу, как стареющий ловелас, не способный с наскока овладеть распростертым перед ним телом. Языки листьев плавно спархивают из-под горячего потолка и оседают на шею гроздью тянущих поцелуев. Облобызав шею, оползают вниз. Трепещут, толкаются, елозят шершавой лаской по коже. Все ниже и настойчивей. Не встретив сопротивления и слизав влажную испарину ответной страсти, теряют интерес, отлетают к низкой притолоке.

Ева невесома. Завершающий взлет она переживает изнутри. Нежность липы пугает. Такое интимное подношение можно принять лишь от очень близкого существа. Поелозив минут десять, липкий ухажер понимает, что на большее не способен. Извиняется за бессилие, облобызав возлюбленную от беззащитной шеи до бессильно раскинутых ног.

Ритуал завершен. Банщик плескает на остывающие камни розовую эссенцию — плод случайной связи природы и прогресса. Иван не любит эссенций, в них нет натуральной дикости трав, из них выпарена живая сила земли. Но формула цивилизации освободит Еву от пут языческой магии. Приторное благовоние покроет тело розовым гримом и спрячет новое естество. Прижавшись сегодня к жене, мистер Барри не вдохнет ни дикой силы трав, ни благоухания восторженной плоти, ни потной ведьмовской страсти. Лишь легкий розовый аромат.

Ева поднимается. Выходит на улицу. Взгляд задумчив, она далеко. Волосы выбились из-под гребня. Завязки купальника обвисли по бокам.

— Душевая там, — Иван показывает на дверь и протягивает сухое полотенце. Банщик прибирает двор и слышит нарастающий топот. Потом тяжелое дыхание рассерженного гризли. Попытка вырвать калитку из земли с первого раза не удалась. Но забор долго не продержится, и Иван отодвигает засов.

У порога стоит Алекс. Злой и взъерошенный. В руке пропавший топор. Иван рад, что топор нашелся, но предпочел бы встретить топор и Алекса поодиночке. Хотя рассерженных гризли лучше вообще не встречать.

— Ева здесь? — гигант настроен решительно.

— Как я могу вам помочь? — фраза из разговорника супруга не остудила.

— Мне нужна Ева.

— Я здесь, дорогой, — Ева появляется за спиной Ивана. Одной рукой придерживает полотенце, а другой быстро вытирает лицо от слез.

— Ева! — вид плачущей жены в полотенце на секунду озадачил супруга.

— Что случилось?

— Ева, мы горим! — докладывает мистер Барри. И успокаивается. Свою работу он выполнил.

Ева на секунду задумывается, огорченно смотрит на Алекса, равнодушно на банщика, с сожалением на распахнутую дверь парилки. Наконец произносит голосом миссис Барри:

— Послушайте Супер, не могли бы вы посмотреть, что случилось? — повелительный кивок и улыбка-приказание.

— Без проблем, — Джон с Алексом спешат к коттеджу. Великан шагает широко, и интенданту приходится перейти на рысцу. Шорты шлепают по коленям, мокрая футболка противно чавкает.

До коттеджа метров двести. Из двери валит дым. Огня не видно. Не видно, впрочем, вообще ничего. Истеричными сериями повизгивает сигнализация. Джон обходит коттедж и открывает заднюю дверь. Сквозняк вытягивает черный смрад. Через минуту можно увидеть закопченную мебель и черный потолок. Дым вылит из приоткрытой печки.

Джон выхватывает дымящие поленья и выносит их на улицу в металличе­ском ведре. Шипенье воды. Плевки черной сажи. Банная благодать забита едкой гарью. Коттедж прокоптился насквозь, а история с разбитой газонокосилкой выглядит теперь мелкой неприятностью. Вещи супругов Барри тоже смотрятся весьма непрезентабельно.

Вечером Джон возится с поломанным оборудованием. Он пахнет, как сгоревший гамбургер, и домашние попросили найти занятие вне дома. Рыжий уехал домой счастливым. У него нашлось специальное чистящее средство, и миссис Барри не смогла отказаться от услуг Майка. Даже коттедж они умудрились привести во вполне достойный вид.

В предзакатный час курорт выглядит точно так, как выглядят курорты Онтарио на рекламных плакатах. Вечереет. Берег озера. Все счастье дня уложено в архивы цифровых образов. В разбившихся по парам пляжных креслах расселись образцовые туристы. Одна рука переплетена с рукой партнера. В другой вечерний напиток. Следуя за солнцем, кресла поворачиваются все северней, как огромные четырехногие подсолнухи.

Багровое светило дотянулось до озера, зачерпнуло глубокой синевы и теперь замалевывает горизонт плотной фиолетовой гуашью. Свод исчезает линия за линией. Яркие прорехи небесного холста представляются звездами.

Закатный бриз морщинит гладкую поверхность. Похоже на круги от солнца, сиганувшего в озеро с низкой приступки горизонта. Волны натянулись струнами, и выросший из них скрипичный звук не вызывает удивления. Мелодия растет, и вся округа сочувствует переживаниям невидимого скрипача — то тревожным, то торжественным.

Наутро рыжий Майк сидит на стволе спиленного дерева. Он расстроен — Ева уехала, не попрощавшись. Даже не остановила машину, чтобы сверкнуть ледяным блеском улыбки-благодарности. Мистер Барри, тот хоть с утра зашел.

— Спасибо, Джон, нам понравилось, — покровительственное рукопожатие, — извини за беспокойство.

— Спасибо за визит, буду рад видеть вас снова, — блещет Джон знанием разговорника.

— До свидания, Алекс, рули аккуратно.

— До свидания, Майк, был рад знакомству.

Работники орудуют бензопилой и наблюдают за носильщиком-гризли. За­грузив вещи, супруги Барри стоят на берегу, обнявшись на фоне озера. Прилежный поцелуй перед камерой формально завершает каникулы. Дверь машины захлопывается и отсекает все лишнее. Вещи, не пойманные цифровым объективом, для четы Барри перестали существовать. Рыжему и толстому места на карте памяти не хватило.

Пыль от отъезжающих машин ложится на свежие опилки. Солнце вытапливает тело из комбинезона.

— Совсем не вовремя пришел муж, — повторяет Джон и подозрительно смотрит на рыжего.

Тот невозмутимо стирает опилки с лица и щурится на дорогу. Красный кабриолет давно исчез в пыли. В глазах Майка грустное счастье влюбленного подростка.

— Это ты вчера играл на скрипке?

— Да, я.

— Зачем?

— Чтобы она знала, что мое сердце принадлежит ей.

— Чудак, она из Нью-Йорка. Она и так знает, что ей принадлежит все.

— Ты не понимаешь.

— Если я чего и не понимаю, так это что случилось с печкой.

— Ничего не случилось, он попросил дров подешевле.

— То есть это ты привез дрова?

— Да.

— И растопку?

— И растопку.

— А почему не разгорелось?

— Я же тебе объяснял — Бог огня ревнив.

Скрипач грустно смотрит на коттедж, где жила Ева, но в глазах лукавая улыбка. Следом улыбается и Джон. Солнцу, озеру, рыжему Майку, всей этой замечательной кленовой стране. Стране, где не может произойти ничего дурного.

Если, конечно, вовремя заполнять налоговую декларацию и не сердить Бога огня.