|
Об авторе | Денис Колчин родился в 1984 году в Свердловске, окончил факультет журналистики Уральского государственного университета. Предыдущие публикации в «Знамени» — № 10, 2011; № 5, 2014. Живет в Екатеринбурге.
Денис Колчин
Лермонтов по имени Хосе
* * *
Чёрная река Исеть,
недостроенная теле-
башня, ледяная смерть
голубей подбитых. Пели
пьяные друзья, пока
не упали, не замёрзли.
Любишь, чёрная река,
тишину? Тусует возле
телебашни НЛО,
реет облачная стая,
светит солнце тяжело,
понемногу прибывая.
* * *
Добьёшь, борец, бутылку водки,
салат вчерашний дожуёшь,
забудешь новостные сводки,
жене подаренную брошь
по памяти заценишь. Трошки
довольный — нет? — самим собой,
икнёшь, подавишься икрой
засохшей, рухнешь у окошка.
Откашлявшись, привстанешь, горе-
спортсмен, поднимешься, окно
откроешь зимнее. Оно
примёрзло чуточку. Ого!
На индевеющем просторе
идёт весёлое кино
про нашу жизнь, про наше дно.
* * *
Как банда Глэнтона в пути,
как вдохновение Маккарти,
на ЖБИ, на РТИ
истории цвели. Представьте
себе окраину, район.
Микрорайон, если точнее.
Бетон, асфальт, асфальт, бетон,
побитые дворы, аллеи.
Вот в этих конченых дворах,
на этих грёбаных аллеях
дрались, учились на примерах,
в садах терялись, на карьерах,
являясь в пьесах и стихах.
* * *
Будущее рядом — под водою,
в небесах, детальках ДНК.
Бегает по комнатам другою
жизнью, обозначенной «В.К.».
В платьишке, колготочках, носочках,
веселится, гомонит, громит.
Застывая в стихотворных строчках,
дальше, куда хочется, летит.
Я стараюсь быть на подстраховке
до поры до времени. Когда
час пробьёт, сойду на остановке
для меня конечной, на пригорке,
и отправлюсь к зданию суда.
* * *
Овощной киоск, нашиды
из машины у киоска.
Шейбаниды, Тимуриды
на окраинах Свердловска,
то есть — Екатеринбурга.
Наледь, мартовская наледь
держит город. Два придурка
гоношат, пытаясь править.
Наледь проплывает мимо,
распрощавшись к середине
дня. Она неуловима,
словно возглас херувима
в каракумовой пустыне.
* * *
Бесконечная музыка нержавейки,
как победы магнитогорского «Металлурга».
Твоё сердце в тебе, как в малосемейке,
расположенной на задах Екатеринбурга.
Хочет выбраться, перелопатить горы,
натыкается на рёбра, на позвоночник.
Экземпляр то ли фауны, то ли флоры
твоё сердце, как подвыпивший переводчик
с древнерусского на постсоветский. Боже,
не смотри сюда и не смотри за нами.
Металлический шёпот пройдёт по коже,
как пройдёшься нашими вечерами
вдоль подъездов под музыку нержавейки.
Благо форточки не везде закрыты.
Благо держатся кое-где скамейки —
отдохнёшь и дальше, живой, убитый.
* * *
«Екб. Уралмаш и Эльмаш», —
намалёвано краской зелёной
на борту большегруза. Над зоной —
самолётик выводит. Не дашь
столько, сколько осталось ему.
Он ещё поживёт, вот увидишь.
Не волнуйся, в итоге — изыдешь.
Его тоже отправят во тьму.
Спотыкнётся в пути большегруз,
полыхнув, как раскрытый арбуз,
обернувшись оранжево-жёлтым
лепесточком, погибшим эскортом,
дальним светом, теряющим пульс.
* * *
Гой ты еси, русская речь под чёрным флагом ИГИЛ.
Что там в паспорте? Краснодар? Тольятти? Нижний Тагил?
На «Тойоте хаоса» песчаные междуречья
проверяешь. Наносишь, получаешь увечья.
Гой ты еси, русская речь. Сопровождая джихад,
обретаешь международный статус, новый формат,
при котором Лермонтов, Толстой, Солженицын, Бродский
не котируются. Котируются наброски
огоньком, тротилом, железом. Как завещал халиф,
превращённый в пепел ударом БПЛА «Кардифф».
Здесь, под чёрным флажком, что есть память о человеке?
Пепел очередной сожжённой библиотеки.
* * *
Надпись «Гимры» на бесхозном вагоне. Здесь не до шуток, пойми.
Штиль, красота, ни стрельбы, ни погони, маленький-маленький Ми-
24 стрекочет, рокочет, близится... Ррраз. Пролетел.
Я же сказал, не до смеха. Короче, всё это — новый раздел
в книге террора и антитеррора местного... Ой, не грусти.
Съешь абрикос на краю разговора горя, отчаянья и
зыбкой надежды на фоне погрома... Да уж, хорош абрикос.
Пробный раскат перезревшего грома. Словно состав под откос.
* * *
Чей-то беспилотник над кварталом,
никому не видимый козырный.
У него под крыльями недаром
порция войны. Декоративный
дендропарк лелеешь на балконе.
Беспилотник — не твоя забота.
У кого-то включен Морриконе,
белая горячка у кого-то.
Дендропарк прекрасен, не то слово.
Листья, стебли, бабочек могилы,
старых карт колода. Полвторого.
Солнце, слава богу, так, вполсилы.
* * *
Что у тебя в сумке? Тора или Коран?
Или Новый Завет? Ну ты попал, приятель.
Комендантский век, а он не боится. Пьян
или под кайфом? Нет? Жидобандера, предатель,
кафир проклятый. Зловредное на уме
у тебя, экстремист, душара. Пойдёшь на дыбу.
До конца прочувствуешь и узнаешь. Не
признавать единственно верный выбор
вздумал, подлец. Ишь ты! Мало гнобили вас?
Мало переселяли? Мало уничтожали?
Огонь, вода, — разумеется, без прикрас, —
и другие пыточные детали
для тебя, волчара, найдутся у нас, сейчас…
* * *
За Буйнакском посты-блокпосты.
Мелкий дождь засевает предгорье.
Диктофон — чтобы впитывать горе.
Фотокамера — для красоты,
для увечий: отснять-переснять,
перекинуть в компьютер, в соцсети.
Мелкий дождь налетел на рассвете
и остался, записан в тетрадь.
Пригодится. Любые штрихи
пригодятся: блокпост, БТРы,
разговоры о выборе веры
и название «Карамахи».
* * *
Эй, не проспавшийся, не зевай в метро.
Будь внимателен. Мало ли — взрыв, обвал.
Или что-то ещё типа того.
Например, пожар. Не предупреждал
тебя, что ли, никто из твоих друзей,
из твоих родственников? Попридержи,
видишь, давка. Это быстрей, быстрей
громоздит, наслаивает коржи
страх. Боятся на каторгу опоздать
сельди в бочках, грохочущих под землёй.
А ты не бойся. Тебе ли не знать,
что святая правда всегда с тобой.
* * *
Что мне шумит? Что мне гремит?
«Тойота хаоса» летит.
Летит, громит напропалую,
по плану или по пути.
Остаться лучше взаперти,
не любопытствовать в такую
погоду. Мало ли, горячий
привет передадут. Помрёшь.
Кто, от кого — не просечёшь.
«Тойота» промелькнёт... Апачи,
команчи, басмачи, абреки.
«Тойоты» не было тогда!
Плевать. Беда всегда беда.
Везде достанет, хоть в «Артеке».
Дотянется, трындец-вода.
* * *
Стамбул или Махачкала —
спросонья не вспомнишь, любитель
Востока, не тамошний житель,
нагрянувший к ним сочинитель,
сказавший: «Была не была».
Умоешься. Образный ряд
не станет от этого чётче.
И только на улице счётчик,
секретный невидимый счётчик,
в башке установленный счётчик
вдруг щёлкнет и вспомнишь — Багдад.
Строка
«На холмах Сирии лежит ночная мгла»
которую неделю в голове
вращается, что спутник в синеве,
как патефонная тончайшая игла
не отпускает, не даёт передохнуть.
Зараза, привязалась, не идёт
до хаты в Хомсе. Но уже метёт,
метёт, метёт метель. Прощай, родная ртуть,
прощай. Отмучилась, осенняя, ушла
под лёд вместе с возможностью уйти
на юг. Один, два, три... До десяти
отсчёт ведёшь. Потом решаешь и...
«На холмах Сирии лежит ночная мгла».
* * *
Бог един, а самолётов — шесть,
Тихий океан гостеприимен.
Умопомрачительная жесть
умопомрачительней градирен.
К счастью, не случилось, не срослось.
Самолёты долетели, чтобы
пассажирам хорошо спалось
дома у себя, от Манитобы
до Техаса... Выйдешь на шоссе
за полночь, американский типа
Лермонтов по имени Хосе,
отпахавший белкой в колесе
смену, а вверху во всей красе
звёздный атлас натяжного типа.
|
