ПРИСТАЛЬНОЕ ПРОЧТЕНИЕ

Об авторе | Олег Андершанович Лекманов (родился в 1967 году), доктор филологических наук, профессор НИУ ВШЭ, автор более 500 опубликованных работ о русской литература

Олег Лекманов

Загадка названия

Рассказ Юрия Казакова «Вон бежит собака!» (1961)

Напомним фабулу этого замечательного рассказа. Главный герой, Крымов, ночью едет в междугородном автобусе, чтобы три дня в одиночку порыбачить «в своем особом тайном месте». Рядом с ним в автобусном кресле сидит и тоже не спит случайная попутчица, чьего имени Крымов не знает и так и не узнает. Незнакомку с самого начала рассказа что-то мучает, какая-то грустная, а может быть, страшная тайна, однако герой, эгоистически погруженный в мечты о предстоящей рыбалке, упорно не хочет этого замечать.

Вот первый портрет крымовской попутчицы: «…соседка его не спала неизвестно почему. Сидела неподвижно, прикрыв ресницы, закусив красные губы, которые теперь в темноте казались черными». А дальше указания на очередные знаки смятения и тоски незнакомки будут чередоваться с описаниями ее робких попыток завязать контакт с толстокожим попутчиком. «— У вас есть закурить? — услыхал он шепот соседки. — Страшно хочу курить»; «…было в ее шепоте что-то странное, а не только благодарность, будто она просила его: “Ну, поговорите же со мной, познакомьтесь, а то мне скучно ехать”»; «— Куда же вы едете? — спросила она, и опять в ее шепоте Крымову почудилось что-то странное, какой-то еще вопрос».

Наконец, автобус прибывает в точку, нужную герою, он выходит, собирает свои вещи, и тогда незнакомка предпринимает последнюю, отчаянную попытку достучаться до попутчика:

«— Вы счастливый! — сказала она, жадно затягиваясь. — В такой тишине три дня проживете. — Она замолчала и прислушалась, снимая с губы табачную крошку. — Птицы проснулись. Слышите? А мне надо в Псков.

“Идти или не идти? — колебался Крымов, не слушая ее. Но уйти сразу теперь было уже неудобно. — Погожу, пока они уедут, не час же будут стоять!” — решил Крымов и тоже закурил.

— Н-да… — сказал он, чтобы что-нибудь сказать.

— А знаете, я давно мечтаю в палатке пожить. У вас есть палатка? — сказала она, рассматривая Крымова сбоку. Лицо ее внезапно стало скорбным, углы губ дрогнули и пошли вниз. — Я ведь москвичка, и все как-то не выходило.

— Н-да… — сказал опять Крымов, не глядя на нее, переминаясь и смотря на пустынное шоссе, в лес, куда ушел шофер.

Тогда она затянулась несколько раз, морщась, задыхаясь, бросила сигарету и прикусила губу».

Далее следует эпизод, объясняющий заглавие всего рассказа: «Как раз в эту минуту из придорожных кустов показалась собака и побежала по шоссе, наискось пересекая его

— Вон бежит собака! — сказал Крымов, машинально, не думая ни о чем. — Вон бежит собака! — медленно, с удовольствием повторил он, как повторяют иногда бессмысленно запомнившуюся стихотворную строку».

Автобус уезжает: «…на Крымова прощально посмотрело изнутри рассветно-несчастное лицо, а он слабо махнул рукой, улыбнулся, слез с насыпи и пошел прямиком к реке». Три отпускных дня герой наслаждается одиночеством и единением с природой, причем случайно произнесенная им вслух фраза превращается в лейтмотив счастливой жизни: «— Вон бежит собака! Вон бежит собака! — нараспев повторял он про себя, идя лугом и подлаживаясь произносить слова в ритм шагам — Вон бежит собака! — повторял он, как заклинание. — Вон бежит…».

И только вернувшись на место недолгой стоянки автобуса, Крымов внезапно вспоминает о своей недолгой попутчице, и его накрывает запоздалое чувство стыда и раскаяния: «— Что это было с ней? — пробормотал он и вдруг затаил дыхание. Лицо и грудь его покрылись колючим жаром. Ему стало душно и мерзко, острая тоска схватила его за сердце.

— Ай-яй-яй! — пробормотал он, тягуче сплевывая. — Ай-яй-яй! Как же это, а? Ну и сволочь же я, ай-яй-яй!... А?»

Напрашивающийся вопрос: почему герой пять с половиной раз повторяет фразу «Вон бежит собака!», а автор делает эту фразу названием рассказа? Напрашивающийся ответ, который, вероятно, дал бы сам Казаков: рациональные причины отсутствуют, случайное сочетание из трех слов почему-то концентрирует в себе важнейшие смысловые обертоны текста.

И только филолог, кажется, может внятно объяснить — почему…

Ключ к загадке содержится в уподоблении в рассказе предложения «Вон бежит собака!» стихотворной строке. Это уподобление потом поддерживается и усиливается подчеркиванием ритмической структуры фразы про собаку: герой снова и снова произносит ее «нараспев», «подлаживаясь произносить слова в ритм шагам»…

И действительно, фраза «Вон бежит собака!» представляет собой строку трехстопного хорея — стихотворного размера, овеянного в русской поэзии совершенно определенными семантическими ореолами.

Напомню, что отечественная стиховедческая школа усилиями, прежде всего К.Ф. Тарановского и М.Л. Гаспарова, убедительно доказала: «В звучании каждого размера есть что-то, по привычке (а не от природы) имеющее ту или иную содержательную окраску» (формулировка Гаспарова). Соответственно, понять, какой окраской обладает та или иная разновидность того или иного размера, можно, проанализировав возможно большее количество конкретных стихотворных текстов, написанных интересующим исследователя размером. Это и проделал Гаспаров в своей увлекательной книге «Метр и смысл. Об одном из механизмов культурной памяти» (М., 1999). Есть в ней и глава, в которой обследован русский трехстопный хорей. Так вот, наиболее частотными темами отечественных стихотворений, написанных этим размером, являются: путь, отдых, природа, ночь и смерть. Все они представлены в одном из главных, по Гаспарову, русских стихотворений, написанных трехстопным хореем, — восьмистишии Лермонтова 1840 года:

                                                        Горные вершины
                                                                Спят во тьме ночной;
                                                                Тихие долины
                                                                Полны свежей мглой;

                                                        Не пылит дорога,
                                                                Не дрожат листы…
                                                                Подожди немного,
                                                                Отдохнешь и ты.

Темы пути, отдыха, природы и ночи заявлены в рассказе Юрия Казакова «Вон бежит собака!» открыто. Тема смерти, как, кстати, и в стихотворении Лермонтова — прикровенно. Обнажить ее, сделать внятной как раз и позволяет вписывание хореического заглавия казаковского рассказа в русскую поэтическую традицию. Стоит только понять, что тема смерти почти с неизбежностью должна возникнуть в рассказе, названном строкой трехстопного хорея, как мы сможем совсем по-новому взглянуть на странное поведение попутчицы главного героя. По-видимому, для нее обретение контакта с новым, не из прежней жизни человеком и гипотетическая возможность провести три дня наедине с ним и с природой были ни больше ни меньше как вопросом жизни и смерти. Приведем теперь еще одну цитату из финала рассказа Казакова: «Что-то большое, красивое, печальное стояло над ним, над полями и рекой, что-то прекрасное, но уже отрешенное, и оно сострадало ему и жалело его».

При этом Казакову, разумеется, совсем необязательно было знать или помнить что-нибудь о семантических ореолах русского трехстопного хорея. Гаспаров в подзаголовке к названию своей книги недаром употребил формулу «механизм культурной памяти». Этот механизм запускается в подсознании каждого читающего человека, в том числе героя и автора рассказа «Вон бежит собака!», сам собой, безо всякого участия воли и сознательных авторских намерений.

Через два года после только что разобранного произведения Юрий Казаков напишет еще один рассказ, для заглавия которого он выберет строку трехстопного хорея — «Плачу и рыдаю…» (1963). Надеюсь, можно не уточнять, что темы природы, отдыха, пути, ночи и смерти станут центральными и на этот раз.