|
АРХИВ
Об авторе | Инна Львовна Лиснянская (1928–2014) — лауреат Госпремии (1998), премий Александра Солженицына (1999), «Поэт» (2009). Последнее в «Знамени»: № 6, 2015. Публикация Елены Макаровой.
Инна Лиснянская
Ненапечатанное
Перед Прощёным воскресеньем
Облака стекают, что воск
С на ущерб идущей луны.
Всё открыто: спиртной киоск
И кафе, где сейчас — блины.
Ночь Москвы видна из окна
Старой схимнице не благой,
Что всегда без вина пьяна,
И на улицу — ни ногой.
Что в прибыток, а что — в ущерб, —
Эта дурочка не поймёт, —
Каждым нервом ждёт вспышки верб,
А за вербою — Крестный ход.
Только весточки — не сорвать,
Только свечечки — не зажечь
В людной церкви, где исполать, —
Камень — с сердца, как воск со свеч.
1997
Угль
Вот и жизнь я оттопила
Угольком отваги —
В сердце больше нету пыла,
А у горла — влаги.
А воспрянет угль — достану
Из груди — да в воду,
Я подтапливать не стану
Смуту и свободу.
28/III-89 г.
* * *
Ты дал мне свободу.
Во имя чего и за что?
Как в тёмную воду
Влезаю в тугое пальто.
Подумать! — Впервые
Свобода страшнее тюрьмы.
Неужто чужие,
Неужто свободные мы?
(в письмах к Валентине Ботевой)
* * *
Я, кажется, забыла,
Что я была живой
И что меня знобило
То речкой, то травой,
То пылью пешеходной,
То песенкой простой,
То кровушкой народной,
Невинно пролитой.
Чернорубашечникам
Оттого, что чернь пьяна,
Дурью отягчённая,
Оттого, что жизнь черна,
Как рубашка чёрная,
Оттого, что остро жаль
Дня Великопостного,
Сам себя извёл февраль
Года девяностого.
Блещут лужи, льётся дождь,
Льются слюни бешенства…
Я благословляю дочь
В эту ночь на беженство.
Ну а мне не надо бечь, —
И погибнуть легче мне,
Потому что моя речь
Крови долговечнее,
И слова моей любви
На заре на розовой
Станут храмом на крови
Со свечой берёзовой.
25.2.90
Купина в небе
А у нас не дух, а хлеб,
Он один —
Всех сердец и всех судеб
Господин.
Отчуждаюсь я сама
От себя,
Сладкой солью задарма
Серебря
Чёрный хлеб и писчий лист,
И окно,
И сирени аметист
Заодно.
Многогранен он и густ
Между крон —
Божьим гласом этот куст
Наделён.
«Против хлеба, серебра,
Злых утех
Отчужденье от себя —
Худший грех».
Зима 1992
* * *
Лучше мне сдохнуть, чем сохнуть от жгучей любови
К лучшим из лучших, от коих — всегда вдалеке —
И для которых я — это мне вовсе не внове, —
Пуст-номерок то ль на вешалке, то ль на щитке.
Если на вешалке, что ж я не вижу крылатки
Века златого, серебряной эры плаща?
Может, я всё-таки нитка от прежней подкладки,
Если по роще осенней тащусь, трепеща
От непомерной любви к изводимой природе.
Что есть природа? И если отвлечься от тайн,
То бишь туманных метафор по нынешней моде,
Я бы сказала: «Природа — Господен дизайн».
Утвари писчей боюсь. Либо сдохнуть мне, либо
В роще перо из осеннего вырвать крыла
И начертать: «Из дерев — всех милее мне липа,
А из людей — те поэты, кому не мила».
Февраль 1989
* * *
1.
В Алжире беснуется серый сирокко,
А в нашей России — зелёный поток
Листвы и дождя. И Сахары песок
Едва долетает в письме издалёка, —
Читаю и пробую я на зубок
Калёный песок, а косящее око,
Ей-богу, недаром оно одиноко, —
Быт видит меж ливней, сирокко и строк.
Обломок России, ошмёток, обмылок,
Тащусь я по жизни дурной без ухмылок
Ехидных по поводу жизни дурной,
Ведущей отсчёт от безбожной минуты —
От выкрика в Смольном, дошедшей до смуты
И снова чреватой гражданской войной.
2.
В Алжире беснуется серый сирокко,
Арабы в кофейни заносят песок,
Лениво пьют кофе, плюют в потолок,
Естественно, Вам среди них одиноко.
Читаю об этом в письме, и меж строк
Кромешных дождей, пропустивших два срока, —
Боюсь, что в июле от них малый прок!
О чём Вам писать? Я — ошмёток, обмылок
Текущего дня. Но чураюсь ухмылок
Ехидных по поводу будущих дней
Болезной империи, то есть — развала.
Опять же — Алжир, разве этого мало? —
И стали свободней, да стали бедней.
Лето 1990-го
|
