АРХИВ

Владимир Войнович

Сценарий жизни Петра Тодоровского

Большинство этих рассказов я слышал в устном и застольном исполнении автора. Обычно они возникали в процессе общения и в определенном контексте. Прямо между собой они связаны не были, но связью была сама жизнь автора. В этой подборке мне не хватает других, тоже слышанных, рассказов Петра Ефимовича о том, как ему, молодому взводному командиру, приходилось поднимать в атаку своих подчиненных. Мне трудно было себе представить, как Петя, добрейший, вежливый и в обычной жизни улыбчивый (я от него за несколько десятилетий знакомства ни разу бранного слова не слышал), размахивая пистолетом и даже кого-то колотя им, выгонял солдат из окопов, навстречу смерти, и сам шел с ними. Я его спрашивал: «Неужели ты это делал?». «А как же, — говорил он, как бы задним числом оправдываясь, — ведь это же атака, пули свистят, голову поднять невозможно, а тут надо вставать во весь рост, но никто просто так не встанет. Тут без мата и тычков пистолетом в спину не обойдешься». Гораздо легче мне было представить, как он в первые послевоенные месяцы, будучи комендантом маленького немецкого городка, сидел на крыльце комендатуры и самостоятельно учился играть на аккордеоне. И на гитаре сам научился, да еще как! Командир части, где после войны служил Петр Ефимович, обратил на него внимание и дал уходящему в запас подчиненному бумагу, в которой настоятельно рекомендовал руководству Московской консерватории учесть выдающиеся музыкальные способности лейтенанта Тодоровского и зачислить его студентом.

Вообще он многому учился сам. В игре на гитаре, не зная нот, достиг совершенства, доступного далеко не всем профессиональным гитаристам. И композитором стал тоже очень незаурядным. Окончил операторский факультет ВГИКа, но вообще искусству кино он больше учился не в стенах учебного заведения, а у самой жизни. И был по характеру и свойству личности самородок. Или, как говорят американцы, self made person (человек, сам себя сделавший). Я знал одного критика, который творческих людей, даже достигших заметных успехов в своем искусстве, делил на тех, у кого их умение от учителей, а у кого талант от родителей, то есть данный при рождении, этих он ценил выше. К этой категории он безусловно отнес бы и Тодоровского. Картины Тодоровского сделаны мастерски, музыка изысканна, игра на гитаре виртуозна, а рассказы, как говорят в таких случаях, просты и безыскусны. Торопливые зарисовки разных случаев из жизни. Но если разбираться в тонкостях жанра, то это скорее сценарий. Некоторые сценаристы считают, что сценарий должен быть полноценным литературным сочинением. Я, честно говоря, думаю иначе. Из очень хорошей литературы редко получаются очень хорошие фильмы, потому что, чем совершеннее литературное сочинение, тем меньше оно поддается превращению его в другое искусство. Хороший пирог можно испечь из сырого теста, но вряд ли он получится из хорошей готовой булки. По моему, для кого-то, может быть, спорному, мнению сценарий и должен быть тем тестом, из которого, после добавления дополнительных ингредиентов, будет изготовлен совершенный кинопродукт. Вот таким полуфабрикатом и кажутся мне данные рассказы Тодоровского. Я воспринимаю их как сценарий, сочиненный режиссером, который пишет для себя и потому историю излагает пунктиром, а многое держит в уме в расчете на то, что потом, когда будет снимать фильм, по ходу дела добавит подробностей и уплотнит содержание. Рассказы, кроме всего, мозаичны, отражают, игнорируя хронологию, разные факты биографии автора. Раннее детство, мамино дыхание, злой отчим, корова Манька, девочка, которая ест большой кусок хлеба на глазах у голодного курсанта военного училища и такой же голодной кошки, и девочка, которая в отсутствие хирурга завершила в госпитале его работу — отпилила раненому гангренозную ногу. Картины мирной жизни (в целом ужасной) перебиваются военными сценами. Это у режиссеров кино называется контрапунктом. В целом текст, неровный, клочковатый и незатейливый, представляет собой все-таки не что-нибудь, а именно сценарий, который писался от случая к случаю и остался незавершенным. Жизнь автора закончилась раньше. Но за время этой жизни были такие созданы киношедевры, как «Военно-полевой роман», «Интердевочка», «По главной улице с оркестром», «Анкор, еще анкор!», да можно и остальные его фильмы к этому ряду причислить. А еще сценарии к тем же фильмам, операторская работа и музыка, музыка, без которой, сочиненной и исполнявшейся, Тодоровского невозможно представить. Я любил не только слушать, но и смотреть, как он играет на гитаре, поет и насвистывает свои песни и при этом смотрит на слушателей с улыбкой и как будто с удивлением, что так здорово у него это получилось. К нему, как ни к кому другому, подходит соображение, что талантливый человек талантлив во всем. Он был талантлив в искусстве и в дружбе, знал себе цену и умел восхищаться поступками, словами и талантами своих друзей, тоже в большинстве своем очень незаурядных: Булата Окуджавы, Григория Поженяна, Александра Володина, Гены Шпаликова и прочих, которых всех не перечислить.

Но я, кажется, далеко ушел от разговора о рассказах. Они, повторяю, мне кажутся незавершенным сценарием. Сценарий мог бы завершить, включив в него другие рассказы и заметки Петра Ефимовича, его сын Валерий, отдыхать на котором природа категорически отказалась. Или вдова Мира Григорьевна Тодоровская, недавно снявшая фильм по одному из последних сценариев мужа «Встреча на Эльбе» о встрече советских и американских солдат и офицеров в 1945 году. Многие читатели знают, а некоторые даже помнят, что фильм под таким названием был снят в 1949 году Григорием Александровым. Тот фильм был продуктом начинавшейся тогда холодной войны и отличался тенденциозным изображением наших недавних союзников. Этот создан в другое время, и отношения между представителями армий-победительниц выглядят иначе.