Об авторе | Александр Дельфинов (Александр Александрович Смирнов) — поэт, журналист, родился в Москве в 1971 году. Учился на историко-филологическом факультете РГГУ (Москва), изучал славистику и германистику в Ruhr-Universitat Bochum, Universitat Wien, Humboldt-Universitat zu Berlin. С 2001 года живет и трудится в Германии. Сотрудничал с русской службой BBC в Берлине. Свободный сотрудник Deutsche Welle. Публиковался в российских журналах и газетах с литературными обозрениями и критикой («Птюч», «Независимая газета», «Коммерсант-Власть», «Эксперт» и др.). Автор поэтических книг «Веселые нечеловечки» (2000), «Анестезия-2084» (2003), «Шкаф» (2005), «Воробьиный атом» (2013). Живет в Берлине и Кёльне.

Александр Дельфинов

Седой бродяга со змеиным взором

Мужчины

Сидели мужчины на корточках,
Собравшись в угрюмый круг,
Синело народное творчество
С татуированных рук.
Молчали, курили дешёвые
Овальные сигареты,
И терпкий дымок окольцовывал
Тельняшки живых скелетов.
Обычные дядьки без возраста,
Сидельцы на разный срок,
Пришельцы из дальнего космоса,
Владельцы согнутых ног.
Была бы поласковей Родина,
Не ела бы сыновей,
Но тюремная тягомотина
Замкнула этих людей.
Мужчины российской провинции,
Носители пьяной тайны,
Светили корявыми лицами
На площади привокзальной.
Застыло песочное времечко,
Затылок, заныв, затих,
И в трениках да с горстью семечек
Уселся я сам меж них.

Мёртвый прокурор

Ко мне приходит мёртвый прокурор,
Стоит у двери синий и не дышит.
Я с ним веду неслышный разговор.

Печальный дождь печатает по крыше,
Ведя во тьме прозрачный протокол
Бессмысленной беседы полуночной.
Нет, ничего не ставлю я на стол —
Ни водки, ни закуски. Ветер мощный
Внезапно завывает, вспучив двор,
И листья с веток рвутся, словно перья,
А может, это мёртвый прокурор
Издал свой вопль призрачный за дверью.
Он для людей срока строчил вналёт
По просьбе высших благостных инстанций,
А вот теперь покоя не найдёт,
Как товарняк, забытый между станций.
А я — простой свидетель смертных дел,
Седой бродяга со змеиным взором,
Хоть по его разводкам не сидел,
Но я слежу за мёртвым прокурором.

Где-то в Мордовии

Лагерные ворота захлопнулись. В небесах,
Словно сбитый ас, пикировал чёрный птах.
Серый столб, покосившийся домик, снега, снега,
Косится с обочины местная баба-яга.
ГАЗик прыг по ухабам! С собою чуток вещей.
Шоферюга сощурился, зыркает, как Кощей.
Между тем, это я — твой возница на дивный брег
Из мертвецкого стана, где тьма да в кровянке снег.
Далеко ли до станции? Вечность, родимый/ая,
Хоть мужская, хоть женская зона была твоя,
Так уж водится здесь, что по кругу ведёт конвой
Задубевший этап, где сейчас только мы с тобой,
Да пожухлая лиственница, да та полевая мышь,
Что ушла от лисы и заныкалась. Говоришь,
Нет ли выпить? Найдётся! Хлебни из баклаги, чо.
Холодень подотпустит, а много ли нам ещё?
Скорый поезд тебя унесёт, мне ж в обратный путь
Меж сугробов, гробов и пустот, где лишь ветру дуть
Да от зоны до зоны гонять веселянку-шиш.
Фары жгут до кости. Тихо дышит под снегом мышь.

На районе

На районе гуляет по чахлым кустам
Захмелевший под вечер торнадо,
Ты и сам, Александр, встречал его там —
Скучный бес из заштатного ада,
Голливудское чудище-юдище, но
В отченяшную мангу лаптём вплетено,
Так вдыхай же родные токсины
С ароматом сырой древесины.

На районе жил Рыжий, не злой, не гнилой —
Был и сгинул на бешеной воле.
Ты забыл, Александр, как общей иглой
Мы жестокость по венам кололи.
Помню Жору Жирдяя — разбил «Мерседес»
Через дырки в асфальте под землю полез.
Помню Ленку по кличке Калека,
Точку G отошедшего века.

На районе соседская дрель, как свирель,
От ремонта мы все здесь с приветом.
Не заснуть, Александр, хоть грохнись в постель
Да ударь в батарею кастетом.
А когда-то в пельменной гудел Асфодель,
Тараканы фалангами ныкались в щель,
А теперь есть френдлента с котами
И подпольный бордель под ментами.

На районе то жарко, то вновь холода,
Заезжай, посидим, покультурим.
Со спидов очень злые теперь отхода,
И с тобой мы на лестнице курим.
До метро на маршрутке, а в небо — труба,
Ты да я — ни туда, ни сюда, не судьба,
Кисло пахнет лимоном и мятой,
Сходит с рельсов трамвай двадцать пятый.

Россия уходит

Россия уходит, закутавшись в шубу и шаль,
Куда-то на север, куда-то на Дальний Восток,
Угрюмо за грань унося ледяную печаль,
Все слёзы упрятав надёжно в «Турецкий поток».
По ядерной тундре бежит чернобурый песец,
Заранее чуя под снегом кривые дорожки,
А в чуме натопленном, взявши стограммовый вес,
Шаманка беззубая просит мочёной морошки.
Как холодно здесь! Я царапаю пальцами лёд,
Ломаются ногти, мой вопль протяжен и дик,
Ответные крики чудовищ никто не поймёт,
И я замерзаю, и мой стекленеет язык.
По трубопроводу шуршит тёмно-красная кровь,
Проходит свой путь до любви через гулкий желудок,
И гонит оленей эвенк, пустоглаз, белобров,
К зияющей бездне, чей мрак притягательно жуток.

Диктатор

Возможно, диктатор давно уже лёг в могилу,
Вдова его век коротает в монастыре,
И Рим запылился, запарился ждать Аттилу,
Вестготов, вандалов и прочих в своей дыре.
На дальней границе ржавеют бронемашины,
Валяется рваный, со звёздами, синий флаг.
В костёр бородами угрюмо тычут мужчины,
За что воевали и с кем, не понять никак.

Хотя, приглядись, это лишь бетонные блоки,
Обрывки колючки, четыре гнилых бревна.

Мы все получаем на жизнь реальные сроки,
И всем выдаётся в конце по делам сполна.
Куда же мне деться? Свалиться в огонь поленом?
Рассыпаться искрами, словно ракетный залп?
Империя памяти рушится под обстрелом,
И пленные мысли выходят на злой этап.
Возможно, вчерашний герой и военачальник
Сегодня уткнётся башкою в сухой укроп,
Успев перед смертью напялить свой лучший ватник
И браво маслину пустить в толоконный лоб.
Двуглавая щука хвостом на стремнине плещет,
Торчат, словно зубы, обломки ж/д моста,
А в сумерках время тебя поражает резче,
И ты понимаешь, что сущность вещей проста:
Где бились бойцы за блокпост, нынче кычет птаха,
Где капала в почву кровь, рыщет в норах крот,
И некому больше в ночи замирать от страха,
Набив пустотой раскоряченный болью рот.
Собака брехнула. Рассвет. У колодца баба
Стоит, замерев, в полушубке, с пустым ведром,
Хотя, приглядись, это только елова лапа,
Для сбитых снежинок последний аэродром.

Ямщик

«О чём задумался, детина?» — ямщик приветливо спросил.
«Какая на сердце кручина?» — ямщик приветливо спросил.
«Почему у тебя такие большие зубы?» — ямщик приветливо спросил.
«Запрещённого в багаже ничего нет?» — ямщик приветливо спросил.
«Ты смерти не боишься, что ли?» — ямщик приветливо спросил.
«ВИЧ, гепатит це, туберкулёз есть?» — ямщик приветливо спросил.
«Безопасным сексом нет желания заняться?» — ямщик приветливо спросил.
«Хорошие дизайнерские наркотики не нужны?» — ямщик приветливо спросил.
«Радеешь ли ты за будущее нашей Родины?» — ямщик приветливо спросил.
«Ты что, блин, чудик, вылупился на меня так?» — ямщик приветливо спросил.
«Чего ты, как баба, волосатый такой?» — ямщик приветливо спросил.
«А если ты баба, то чего как мужик вырядилась?» — ямщик приветливо спросил.
«Куда едем, к Яру или на Белорусский?» — ямщик приветливо спросил.
«По кольцевой до Щёлковской туда и обратно?» — ямщик приветливо спросил.
«К боевикам в горы не хочешь уйти?» — ямщик приветливо спросил.
«Чего это ты мордой чешуйчатой на ящерицу так похож?» — ямщик приветливо спросил.

«Ну, ты вчера кого-нибудь того-этого, или опять не повезло?» — ямщик приветливо спросил.

«По телеку смотрел Путина-то вчера?» — ямщик приветливо спросил.
«Ты, брат, того-этого, не наблюёшь у меня?» — ямщик приветливо спросил.
«Ты сам-то русский или нерусский?» — ямщик приветливо спросил.
«Не против, если я радио включу?» — ямщик приветливо спросил.
«Деньги-то есть у тебя, жидяра?» — ямщик приветливо спросил.
«Чего грустный такой, похоронил кого?» — ямщик приветливо спросил.
«Хочешь, разгонюсь и с моста звезданёмся?» — ямщик приветливо спросил.
Ямщик приветливо спросил. Ямщик приветливо спросил. Ямщик приветливо

спросил. Приветливо. Приветливо. Ям. Щик.
Ям.
Щик.