О слабых мужчинах в большом городе

Алексей Шепелев. Москва-bad. Записки столичного дауншифтера. — Екатеринбург: Издательские решения, 2015; Фарид Нагим. Мужчины рождества. Повесть в рассказах. — ДН, 2014, № 12.

«Я ненавижу Москву, потому что она вытянула все соки из всей остальной страны: деньги, товары, мало-мальски способных людей» — признавался мне один мой приятель, не москвич.

В том числе она зачем-то притянула таких высокодуховных православных, каким себя позиционирует главный герой романа «Москва-bad», от лица которого ведется повествование и переживания которого, судя по всему, очень близки автору. Не зря издательство определило жанр произведения как «нон-фикшн».
Главный герой книги — человек невероятной чувствительности. Наверное, она и есть настоящий признак писательского таланта — как бы Шепелев без нее смог пропускать все впечатления через себя без какой-либо защиты? У героя хорошая жена, которая готова много работать, зарабатывая на невкусную еду из московских мусорных супермаркетов и съём однушки на первом этаже в одном из ужаснейших районов Москвы, пока ее муж-писатель будет все эти ужасы подробно — ох, порой невыносимо подробно — описывать для пока что несведущих жителей регионов.
Книга адресована именно им. Москвичи (как я) при ее чтении, скорее всего, будут испытывать очень сложные чувства (как и я). Во время чтения я с трудом перебарывала гнев, раздражение и некоторое удивление. «Если ему все здесь не нравится, зачем он так за это держится? — думала я: — Он пишет, что ему больше некуда поехать, но ведь и таджикам с киргизами, которые больше всего его злят и раздражают, совсем некуда ехать!»
С другой стороны, основной пафос книги — посмотрите, какой ужас в Москве творится! Автор ставил своей задачей вызвать возмущение, и конкретно со мной у него получилось, но мои отрицательные чувства оказались направленными не на объект — не на мигрантов, которые шумят под окном почему-то не работающего в дневное время молодого мужика, а на самого этого мужика. То, что дворник во время работы радостно поет песни (вспомним «Зависть» Олеши: «Он поет по утрам в клозете»), меня вообще эмоционально не затрагивает (а Шепелева беспокоит очень сильно). Я сама, бывает, раздражаю людей беспричинной, как им кажется, радостью. Действительно, некоторые тут молча страдают, а другие им мешают своими песнями — соблюдайте серьезность, когда мне плохо!..
У кого-то есть талант радоваться, во всем искать положительные моменты и источники силы. У других есть дар глубоко переживать неустройство мира. Хорошо, когда этот дар переходит в способности со-переживать и со-страдать, но герой Шепелева не проявляет сострадания ни к девушкам, которые в шесть утра и одиннадцать ночи стучат каблуками под его окном, направляясь на работу и с работы (не от шикарной жизни, скорее всего), ни к гастарбайтерам, которые часто оказываются в положении рабов, ни к алкашам (они тоже люди), ни к мамам с детьми и колясками в парке (они ему мешают ездить на велосипеде, праздному бездетному мужику), ни к коллегам из собора Святого Василия Блаженного, которые не смогли найти себе более высокооплачиваемую работу не из снобизма, как он, а от бесталанности.
Собственно, поэтому история, рассказанная высокомерным и якобы православным интеллигентом, так сильно раздражает. Он будто говорит: «Мы русские, мы, православные, поэтому мы и имеем право жить в столице России в хороших условиях. А вы, все остальные, подвиньтесь, а лучше — валите отсюда!». Что же это за христианство? Где тут любовь к ближнему (ведь если каморка дворника оказалась по соседству, не он ли теперь твой ближний)? Я уж не говорю про жену главного героя, которая, судя по всему, как настоящая православная женщина все это молча терпит, при этом много работает, содержит мужа и не имеет права слушать любимую музыку, которая ему мешает… Такая агрессия исходит от текста — прямо убей неверного!
На мой взгляд, задача российского писателя, если он и вправду православнее и интеллигентнее других, не осуждать этих «других», а просвещать. Проще говоря, раз уж он духовно богаче и морально сильнее гастарбайтеров и алкашей, он может им помочь подняться на следующий нравственный и культурный уровень. Если ты оказался в этом месте в это время, оглянись вокруг: какую задачу дает тебе сейчас твой Бог? Кому ты можешь помочь, используя свои способности и сильные стороны прямо сейчас? А если сидеть дома и от безделья впадать в депрессию, вот всякие нехорошие, грешные мыслишки в голову-то и лезут. А потом выблевываются в текстах. А искру Божию тогда зачем тебе дали? Глядишь, и обратно возьмут, если не потянешь…
И получается новая «Повесть о погибели земли русской». Да, таджички в советское время рожали по четырнадцать детей, а москвички — по одному-два, вот и рабочие места в Москве достались тем, кто готов и способен их взять. Да, эти люди часто дикие, грубые, но в чем-то они на самом деле тоже нуждаются в нашей помощи. Все мы нуждаемся во взаимной помощи.
«Записки дауншифтера» раздражают, но заставляют читать. Может быть, как раз из-за этих сильных эмоций: в глубине души я, наверное, тоже испытываю страх перед чужими, стресс от шумного муравейника, растерянность от стремительно портящихся продуктов из сетевых магазинов. Просто как оптимист я подавляю эти чувства и, как мне кажется, двигаюсь дальше: отдаю ношеные детские вещи многодетным азиаткам из подмосковного приюта, придумываю вкусные блюда из тех продуктов, которые более или менее, и перед сном с чувством полноты бытия прислушиваюсь к музыке МКАДа. Это как перенос в психологии: читатель испытывает те же чувства, что и автор. Автор злился, возмущался, удивлялся и отлично передал эти эмоции нам. И мы можем поиграть в них, если они нам нужны.
А может, импульс у этой книги и ей подобных не снобистский: иные интеллигентные люди от своей, как мне кажется, беззащитности вот так выглядывают из окошка своей жизни в чужую и пытаются над чужой трагедией пошутить: мол, какие смешные условные знаки у алкашей... Тогда эта книга — не взрыв возмущения, а плач ребенка: пробовал что-то поменять в жизни хороший человек, но опять ничего не получилось. Даже Москва не помогла. Снаружи этот человек воспринимается уверенным и сильным, все его так и оценивают, требуя от него подобающего поведения. На деле же у него есть проблемы со здоровьем, да и вообще страшно подумать, как может человек с такой невероятной чувствительностью проживать день за днем. Он будто даже и не глиняный колосс, а стеклянный: тронешь — и разобьется сердце. В общем, пожалела я его так же, как изнасилованных таджичек и избитых скинхэдами кавказцев. Жалость — лучшая психологическая защита от чужой агрессии.

На мой взгляд, подобная проблематика слабых и возмущенных мужчин — одна из основных в творчестве другого современного автора, Фарида Нагима. Как я поняла, они с Шепелевым дружат и сотрудничают. Но, в отличие от дауншифтера, который злится и стенает, считая своим делом призыв россиян к возмущению, Нагим в своих текстах предлагает конкретный сценарий индивидуального личного спасения для современного мужчины. (На мой взгляд, из-за этого произведение получается несколько искусственным и натянутым, но об этом ниже.) Герои его текстов — мужчины ближе к сорока, ощущающие себя никчемными неудачниками (это ощущение у них — постоянный фон), в ходе сюжета попадающие в по-настоящему сложные ситуации, которые неожиданно дают им силу победить не только в данный момент, но и навсегда, по-настоящему. Найти новый жизненный путь.
В отличие от Шепелева, который пишет, скорее, в журналистском жанре «что вижу и чувствую, то и пою», у Нагима исповедальность проявляется лишь иногда — в поворотах сюжета, эмоциях, бытовых деталях, — а сам сюжет производит впечатление сконструированного. Как будто он хочет сказать: мужики, прорвемся, не так все плохо. Он как раз — этакий «народник», который просвещает наше дикое население. Но, мне кажется, отчаявшиеся мужчины не читают книг с целью поверить в себя. Им и вправду нужен стресс и живой острый опыт. Поэтому, если призыв Шепелева конкретен и понятен, хотя и эмоционально нестерпим — слишком много в нем каждодневного страдания, — то нагимовский жанр советов по победе над собой, мне кажется, не востребован. От его мужчин-победителей веет грустью. Потому что, если мужчины у нас такие, то на что же рассчитывать женщинам? У Шепелева хотя бы женщины сильные: работают, борются за место под солнцем. У Нагима маленькие победы героев спасают только их самих, но не спасают читателя.
И Нагим, и Шепелев современны до боли: они передают вот это ощущение бессилия, безвременья. Они по-журналистски описывают ситуацию, но не дают выхода из нее. Потому что выход для страдающего человека — это не популярный сайт в Интернете, собирающий ответы на стандартный поисковый запрос «как?». («Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?») Настоящий русский писатель и хочет и не хочет быть мессией.
Мне кажется, талант — как оконное стекло. Насколько оно чистое, настолько писатель может передать то, что ему рисует в воображении ангел. Но обычные наши грешки — высокомерие, уныние, зависть — этому мешают. И не только они, но и в целом личностные непроработки. В биографиях великих художников меня всегда впечатляли их невероятная целеустремленность и желание во что бы то ни стало выкорчевать из себя все то, что мешает реализации таланта. Нынешние же талантливые люди все это совершенно потеряли — вот почему наша литература перестает быть великой.