Дневник Аси Морозовой

рассказ

Эта публикация — толстожурнальный дебют автора. Трудно говорить о писателе, который только что защитил книгу первых рассказов как творческий диплом в Институте журналистики и литературного творчества. Но кое-что можно сказать о Марии Мокеевой уже прямо сейчас.
В нашей прозе есть два пути — один, царский, путь «значимых» сюжетов и «больших» идей. А другой — узкий, и немногие выбирают его. Он побуждает к труду. К труду рассматривания подробностей обыкновенной жизни, ни на какие значимые сюжеты не годной, никуда не движущейся и, как говорили в старину, несмысленной. Той, о которой писал Добычин, той, о которой пишут Анатолий Гаврилов и Дмитрий Данилов.
Мария Мокеева выбирает второй. По силам ли он будет ей? Думаю, по силам. Пожелаем ей удачи.

                                                                                                         Евгения Вежлян


04 января
Несколько дней назад Лена, двоюродная сестра, завалилась в семь утра прямиком в нашу с мамой квартиру с большой картонной коробкой. Выяснилось, что Лена переезжает и ей нужно где-то оставить «самое ценное». Она тут же убежала, крикнув по пути к лифту: «Спасибо!», потому что внизу в машине ждал ее парень. Я заглянула в коробку и увидела кучу книг. В школе я не очень любила читать, а сейчас захотелось. Мама посоветовала записывать впечатления от прочитанного, так что я сходила в магазин и купила эту тетрадь.
Перво-наперво надо сказать, что меня зовут Ася, мне восемнадцать, и я работаю кассиршей в нашем универсаме. Не так легко было попасть, потому что туда берут без опыта, а неопытных женщин — пруд пруди. Надо признаться, быть кассиршей вовсе не плохо: у меня есть скидка на многие товары, это здорово помогает нам с мамой.

09 января
Начала читать одну из книжек Лены. Обложка привлекла мое внимание обнаженной женщиной. Это роман французского писателя, которого прозвали «Карлом Марксом секса». Видимо, чтобы понять почему, надо прочитать и Маркса... По-моему, он просто Озабоченный Зануда (а Маркс тогда обыкновенный зануда). Озабоченный Зануда описывает, как во время сексуальной революции мужчины и женщины занимались любовью направо, а затем с завидной регулярностью налево. К этому, уверяет Озабоченный Зануда, тем самым подтверждая свое прозвище, их привели рафинированные, как сахар, душевные страдания. У него секс повсюду — в каждой квартире кто-то с кем-то исступленно совокупляется, потому что иначе не может перестать себя жалеть, забыть детские обиды и почувствовать себя кем-то другим.

11 января
Когда в магазине было затишье, я достала книжку — оставалось читать совсем немного. Герои взрослели и становились невыносимыми. Я возненавидела Озабоченного Зануду еще сильнее. Вдруг кто-то произнес: «О, я прочитал три его книги. Он поразительно реалистичен». На транспортную ленту выкладывал продукты высокий нескладный парень. Я ему сказала: «Не согласна, по-моему, в жизни все не так». «Разве жизнь не состоит из череды бессмысленных страданий?» — поднял бровь показной меланхолик и попросил пачку «Честерфилда». Пробив сигареты, протянула ему пакет. Он кивнул, сложил туда все свое добро, но не уходил. Я посмотрела на него и тоже подняла бровь. Тогда он засмеялся и предложил погулять вместе после смены. Я сказала, что сегодня не могу, договорились на завтра. Я волнуюсь, боюсь, что покажусь ему глупой. Надо было раньше начать читать.

12 января
Утверждает, что за мгновения беспричинной радости расплачивался «годами хронического несчастья». При этом читал мне сорок минут подряд наизусть стихи. Мы шли в горку, в лицо дул сильный ветер, он тяжело шагал, и на каждый шаг приходилось по слову. Как можно быть несчастным, зная столько стихов? Мне кажется, он притворяется. Главное вот что: когда пошел несносный дождь со снегом, мы спрятались под козырьком давно закрывшегося ресторана, стояли там долго, у меня замерзли ноги, я хотела скорее попасть домой, и вдруг он обнял меня своими ручищами и поцеловал так трогательно, что я забыла, кто он такой. Это было неожиданно и приятно, но, боюсь, теперь между нами не будет прежней легкости — как подтрунивать над его «несчастьями» после такого? А может, я — его шанс на счастье?

15 января
Лежу, читаю дневник Анны Франк. Заходит мама и говорит: «Может, тебе не читать все эти книги? А то про все прочитаешь и станет скучно». А я ей: «Ты знаешь, госпожа Ван Даан то же самое сказала Анне Франк несколько страниц назад». Ха-ха.
Думаю, мне, как и Анне, надо быть добрее к людям. Я, конечно, улыбаюсь всем покупателям, но потому что так нужно, а про себя часто думаю: «Вот вырядилась за хлебом» или «Когда почистишь свои ужасные ногти?». Иногда сержусь на маму, когда она включает телевизор, даже если не собирается его смотреть. Почему бы просто не отнестись уважительно к ее привычке? Надо поставить себя на ее место и вообразить себе, что в тишине мне не по себе так же, как и ей.
Пришло сообщение от Виктора (тот парень, что курит «Честерфилд» и читает стихи): «Эй, ты где? Последняя смс от тебя пришла, когда еще никто не верил, что у Титаника могут быть проблемы». Наконец-то! Я все ждала, когда он первый напишет.

20 января
Я снова гуляла с В. На этот раз ночью. Мы спустились к реке и целовались на скамейке. Сбоку в кромешной тьме висела луна исполинских размеров. Я спросила, читал ли он дневник Анны Франк. Он сказал, что нет, но смотрел фильм.

21 января
В коробке нашлась книга любимого Витиного писателя П. Читаю. Она очень странная: объявляется писательский семинар, автобус забирает участников — тех еще чудил — и привозит в загадочный дом, где всех запирают. Те по очереди рассказывают истории своей жизни — одна мрачнее другой. Еще они занимаются тем, что едят замороженные обеды и пакостят друг другу.
Если бы за этот сюжет взялся Озабоченный Зануда, получился бы философско-порнографический роман.

22 января
Взяла на работе парочку замороженных продуктов, разогрела дома в микроволновке — вхожу в художественный мир писателя П. Виталя одобрил. Вообще, он, Витя, ласков, терпелив и интересно рассказывает про английские романы, американские фильмы и российскую политику. Теперь и я в этом немного понимаю. Скоро он придет сюда собственной персоной, и мы будем смотреть кино. Мама, чтобы не мешать, пошла в гости.

23 января
Вчера Витя пришел с букетом лилий! Они кошмарно пахнут, но красивые.
Парни с работы дразнят меня «букварем», потому что я теперь всегда сижу с книжкой. Я спросила, что они сами читают, раз такие умные, они пошутили про порножурналы и заржали. Жалкое зрелище! А потом в магазин зашла моя старая подруга Света, и я почувствовала ненависть и неловкость. Мама всегда ставила мне ее в пример: Света учится, а ты чего делаешь? Света на лыжах катается. Света маме не грубит. После окончания школы мы отдалились друг от друга, и я стала замечать, насколько она на самом деле невыдающаяся, скучная, я вспомнила разом все отговорки, какими она пользовалась, когда я ее о чем-нибудь просила; и вот она идет, с бутылкой белого вина в руке и шоколадкой в сиреневой обертке, которую мы всегда покупали после школы и делили пополам, а я чувствую, как моя искренняя любовь к ней сменяется, точно в неоригинальном правдивом романе, обидой и показным равнодушием. Привет! Пакет?

27 января
Прочитала «Джейн Эйр». Тоже захотелось быть учительницей в сельской глуши, между полями, лесами, широкими реками и высоким небом, таким как на Аустерлицком сражении. Интересно, могла бы?..
Позвонила Вите и рассказала об этом. Он сказал, человек может все, если постарается. Так что надо расшибиться в лепешку или вылезти из кожи вон и попытать счастья. Нужно закончить институт. Но прежде всего — поступить.
Аминь.

02 февраля
В преддверии вручения «Оскара» смотрю фильмы-номинанты. Витя сказал, что всегда так делает — и событие, которое вроде никак тебя не касается, начинает иметь к тебе прямое отношение, из пункта в телепрограмме превращается в соревнование и праздник. Мама меня не узнаёт, спрашивает, когда я в последний раз гуляла с кем-то, кроме В. Я сказала, что мне и не хочется гулять ни с кем, кроме него. В этот момент мама пила колу. Я сказала ей, что, наверно, все голливудские актеры, кумиры миллионов, эти самые красивые люди на земле, неважно, есть ли у них «Оскар», «Золотой глобус» или «Золотая пальмовая ветвь», тоже пьют кока-колу, и это приятно. Мама сказала, что она может преподнести и мне пальмовую ветвь — в цветочный магазин, где она работает, недавно завезли карликовую пальму.

10 февраля
Ищешь работу, радуешься ей, отдаешь все силы — а потом понимаешь, сколько времени потрачено впустую, без всякой пользы для себя, кроме (тьфу!) материальной. Лучше голодать, лишь бы не заниматься этой ерундой. Что я делала последний год? Сидела за кассой в ярко освещенном холодном магазине, некрасивом морге для куриных туш, свиных ребрышек, эквадорских бананов. Я заседаю здесь целыми днями, чтобы снова прийти и потратить полученные деньги на товары, нескончаемым потоком прибывающие, заполняющие все углы. Я буду делать это каждый день, а в конце жизни окажусь в таком же ярко освещенном холодном помещении, отдавши концы, скопытившись и испустивши дух. Ну нет, Ася Морозова разобралась что к чему и дальше влачить такое существование не намерена. В конце месяца, после зарплаты, я уволюсь, решено — никакой дороги назад.

12 февраля
«Биг-Сур» Керуака восхитителен. Спрашиваю Витю, читал ли он «Биг-Сур». Говорит: «Да, и понял кое-что важное, почему вообще с человеком случаются плохие вещи» — «Почему?» — «Забыл».
А я поняла, что порой счастливым можно быть только в одиночестве. У Лены в книге подчеркнуто: «В таких местах лучше бывать одному, правда? А когда толпа, как будто что-то оскверняется, то есть дело не в нас и не в ком-то лично». Наверно, «такие места» — это не только свой дом, или лесная речка, или крыша самого высокого в городе здания, но и время жизни, когда ты запутался и еще не разобрался.
Кроме того, история Керуака свидетельствует о правоте моего наблюдения: счастливые моменты, пережитые в дружбе, не повторяются, всякий сердечный разговор — дело изворотливого случая. Дружить надо с собой.

14 февраля
Витя предложил съездить куда-нибудь на пару дней, и мы тут же купили через Интернет билеты до Ярославля и заказали комнату в самой дешевой гостинице. Будем гулять, глазеть по сторонам. И — кто знает, что еще может случиться?

18 февраля
В субботу утром мы сели на поезд до Ярославля. В дороге я читала книгу Харпер Ли, а Витя слушал музыку и грыз печенье. Ярославль встретил нас митингом седых коммунистов, аптеками и гадкой слякотью. Под нарастающим ветром мы бродили по городу, почти не встречая людей. В музеях нам показывали старые рояли, чучела насекомых и даже легкие курильщика, которые впечатлили меня, но не Витю. Только оказавшись на улице, он с облегчением затянулся, подняв ворот кожаной куртки, доставшейся ему по наследству. К вечеру ветер успокоился, мы купили хлеба, колбасы, красного вина и пошли к гостинице. Я почувствовала необычный приятный запах, будто цветочный, а Витя сказал: «Чувствуешь, ладаном пахнет?» — и показал на маленькую церквушку. Мы вышли к реке и неторопливо двигались по набережной, вдыхая влажный воздух. Гостиница находилась прямо на воде, в фойе за фанерным столом сидела бабуля и с подозрением смотрела на нас. «Сколько вам лет, барышня?». Но ничем, кроме собственного осуждения, она не могла нас остановить, мы уверенно взяли ключ и пошли по узкому коридору. Комната была без санузла, у стен стояли тощие кроватки, словно приволоченные из какого-нибудь пионерского лагеря. Окно было наполовину закрашено. Возле него, напротив друг друга, стояли два изможденных кресла, между ними — низкий столик, на который мы выложили свой нехитрый ужин. Когда вытерли промокшие ноги, надели сухие теплые носки и попробовали вино, нам стало очень спокойно, и эта ужасная комната стала казаться весьма подходящим убежищем. Мы были одни, и никто не знал, где мы; с трех сторон нас окружала вода. Осмелев от крепленого, Витя резко встал и демонстративно начал сдвигать наши кровати. На это ложе он перенес меня, и потом все это случилось. Я представляла себе это занятие более прекрасным. Мы испачкали моей кровью простыню, пришлось ее замачивать, а другую делить пополам. Витя сказал, что так только в первый раз, а в другой будет лучше. Он гладил меня по спине и шепотом рассказывал про неисчислимые клады, спрятанные в Ярославле, про то, как его дед сорок лет назад нашел тут неподалеку несколько монет времен Ивана Грозного. Потом подошел к окну, чтобы проветрить, и положил кусок хлеба на внешний подоконник. Тут же прилетели две чайки. Они съели хлеб, еще немного подождали и улетели в черноту.
На следующий день мы видели розовую церковь Ильи Пророка, старые кварталы и сувенирные лавки. В одной продавались украшения и обереги, на табуретке сидел слепой мальчик в шапке-ушанке и перебирал пальцами бусы. Где-то играл варган.

21 февраля
У Харпер Ли пьют кока-колу. И Керуак на Биг-Суре пьет кока-колу. Не знаю, почему меня это так поражает.

26 февраля
Вчера дочитала «Циники» Мариенгофа. В конце романа жена главного героя умирает, и он констатирует: «А на земле как будто ничего и не случилось». Сегодня от меня ушел Витя, а кажется, что он умер, на земле ничего не случилось, а во мне все опустело и остановилось.

27 февраля
Не вытерпела, уволилась уже сейчас. Зарплату выплатили за полмесяца. Смотрели на меня как на дезертира в советской армии. Плевать, мне нужно как следует поплакать, пошли все к черту. В. ушел, сказав: «Я тебя люблю, но не так, как должен», добавив: «Чтобы было легче, я исчезну». Это надо обдумать.

1 марта
Еще одна потеря: приехала Лена, забрала коробку. Я хотела поговорить с ней о Викторе, но она была сердита, что я брала книги без спросу, а что «хуже всего» — оставляла их в открытом виде, портя корешки. Я еле сдержалась, чтобы не зареветь, как маленькая девочка.
По привычке просыпаюсь в шесть утра. На улице серость, грязь, выходить не хочется. Сижу дома. Мама говорит, что мне полезно сейчас «отдышаться». Она даже не включает лишний раз телевизор.

3 марта
У всех были: умом непостижимые приключения (писатель П.), психологические травмы (Озабоченный Зануда), ошибки (Харпер Ли), любовь (Мариенгоф). Но когда они заканчиваются, остаются: призвание (Джейн Эйр), стремление стать лучше (Анна Франк) и время для установления мира в душе (Керуак).
И кока-кола.