Тайный знак Инны Желанной
Я эту музыку лучше воспринимаю, танцуя. Но в ЦДХ-вском амфитеатре сидят. Физиологическая часть отпадает, остается высшая фракция — интеллектуально-духовная. Зал наполнен интеллигенцией, эмоциональной, редкостно красивой, молодой и при этом зрелой. Пылкий вначале, после концерта зрительный зал уходил тихо, как беременный, видимо боясь растрясти что-то важное внутри. Тот зал, который во время исполнения песен белыми пятнами боящихся шевельнуться лиц напоминал киплинговских бандерлогов, а после замирания звука — множеством бурно аплодирующих рук ассоциировался с травами саванны, вздымаемыми винтом низко зависшего вертолета.
Загадочные они все в этой группе. Вечно насупленный басист Сергей Калачев с викинговской внешностью и странным прозвищем Гребстель держит в руках могучий шестиструнный безладовый бас, подключенный к не менее могучему чемодану, синтезирующему странные, порой вовсе небасовые звуки, и переминается с ноги на ногу, как коты топчутся у вас на коленях, норовя коварно запустить когти. За его внешним спокойствием — мощная сексуальная волна, на которой индифферентная Инна качается как щепочка. Их скупость в движениях, внешних выражениях чувств перестраивает на более внимательный лад. Начинаешь воспринимать мельчайшие движения и тайные знаки. Когда они играют вдвоем, поток флюидов между ними становится очевидным. Бас в этой группе все сразу — и бас, и клавиши, и гитара, и литавры, и ударные, и еще незнамо что, но очень большое и красивое. Под кримсонообразные навороты подчеркнуто асексуальная Инна своим заиндевелым голосом выпиливает курлыкающие русские напевы, больше напоминающие плачи, но только плачущая героиня — неподвижная снегурочка, чьи дистиллированные слезы застывают, не долетев до земли. Редкий случай столь полного совпадения имени и личности. Недоступная, но притягивающая замороженная клюква, высоко висящая сосулька необычайно утонченной формы и прозрачности, до которой и хотелось бы дотянуться, да никак... Она выходит на сцену, словно выполняя тяжкую повинность. Залу не улыбается, необходимые слова произносит сквозь зубы, со вздохом и даже с каким-то отвращением. Спешит поскорее забыться в музыке, в ангельском (ли?) пении светлоглазой и спокойной, но внутренне убийственно могучей валькирии. Когда в бой вступает барабанщик, начинает казаться, что мчишься на огромной скорости тоннелем в поезде с открытыми окнами. Хочется развивающихся локонов, плещущих на ветру тканей ярких цветов, чего-то страстного и безумно женственного. Мерещатся этнические танцы и пестрые костюмы разных народов, индейцы, негры, тувинцы и бабы в шитых бисером кокошниках. Не тут-то было. В мешковатых брючках, с мальчиковой стрижкой и в школярских ботиночках Инна словно специально задалась целью максимально скрыться, нивелироваться, запрятаться за музыку, как за ширму — я, мол, не я, и лошадь не моя, а музыка сама за себя все скажет. Она удивительно неплохо и чисто играет на гитарке. Чисто, лаконично, неброско и очень вместе с остальными музыкантами. Вообще, ритмическая сыгранность — отличительная особенность группы. Ритм изощрен, витиеват и отточен. Иногда даже странно — как же Инне удается петь под ритмические телеги, идущие строго поперек вокала, и при этом еще и играть на гитаре. Но все хорошо отрепетировано. Даже слишком. Они порой играют даже как-то безжалостно, так и хочется оживить этот совершенный мир мятой незабудкой хоть какой-нибудь небольшой непредсказуемой накладочки. Но дело тут же спасает Сергей Старостин, кларнетист, вокалист и коллекционер этнических духовых инструментов (калюки, жалейки, бирбине, висл и т.д.). Старостин для группы — просто находка. Его духовые играют в музыке наиважнейшую роль, в отличие от их традиционного дополняюще-украшающего места в других группах. Подпевки, вобравшие в себя интонации деревенских бабушек, чрезвычайно уместны — чувствуется музыкант с большим опытом, тонкой интуицией и умением взаимодействовать на сцене с другими. Он поет и играет ровно так и столько, как и сколько надо. Он живой, открытый, нежный, но это нежность не мальчика, но мужа. В нем чувствуется скорее отец семейства, много лет юношески страстно влюбленный в свою жену и балующий не исключено что многочисленных детей. Он весь пропитан любовью, но не модной ныне несчастной, порочной или запретной любовью, а любовью здоровой, семейной, чистой и плодовитой. Ему очень идет народная музыка с ее простодушным культом свадеб, урожаев и сил природы. Его сподвижник по духовым Сергей Клевенский, как альтер эго, держит второй голос, идеальностью сочетания явно символизируя гармонию природы. Вообще, это редкая музыкантская фишка — заменить центральный гармонический инструмент в группе двумя духовыми. Интересно, что Старостина и Клевенского признали лучшими духовиками страны.
Стихи по сравнению с мелодиями в песнях Желанной явно стоят на втором месте, являясь лишь наполнителем и без них чрезвычайно насыщенной информацией музыки... Похоже, что они просто пристегиваются к магическим мелодиям, хоть и пишутся вовсе не бесталанными текстовиками, в том числе самой Желанной. Просто, чтоб не петь “ля-ля-ля”, вставляются стандартные наборы из понятийных, знаковых выражений — неба, крыльев, ворожбы, кружев. Все это действительно приходит на ум и больше описывает саму музыку — кружевную, летящую и колдовскую, но происходит это описание на довольно плоском, прямолинейном уровне — нечто тонкое ускользает. Как говорится, мысль изреченная есть ложь, а тут слова бессильны. На самом деле, можно было бы написать более крутые тексты, но в них тогда должна существовать какая-то самостоятельная мысль. Есть, конечно, и в этих узких рамках удачные строчки — “Я начинаю полет с разбитым крылом, лети вместе со мной и вместе умрем!”. Голос Желанной чрезвычайно мягок и человечен, если прислушаться, но сама по себе “world music” несет в себе некий планетарный заряд чего-то стоящего за гранью человеческой жизни и смерти, и оттого наводит некоторый тайный внутренний страх. Вообще она несколько перегружена барабанами и поэтому расплющивает зрителей. Барабанщик Павел Тимофеев техничен, но не очень опытен — не может заставить себя играть мало, ему хочется шуметь, показывать себя. Эдакий музыкальный эгсгибиционизм заметен в некоторой, хоть в меньшей степени и у Гребстеля. Его уникальный музыкальный инструмент, без сомнения, крут, как и необычная техника владения им, но истинная крутизна работы в группе состоит все-таки в том, чтобы не показывать это, а просто хорошо играть и работать на солистку, поддерживать, обрамлять ее пение. Я думаю, что группа премного бы выиграла, если бы допустила в свои песни больше воздуха, тишины, прозрачности, на фоне которых и кульминации бы смотрелись яркими всплесками, а не непрерывным прессингом.
А Желанная непрерывно похожа сама на себя. Один и тот же тембр. Отрешенное выражение лица, эдакий “Dead can dance” в эмоциях. Полное отсутствие всякого там веселья, рок-н-ролла, блюза и советской песни. Она без этого, безусловно, уже состоявшаяся звезда первой величины. Почти. В ней есть для этого все, кроме упаковки — звездного поведения, звездной одежды и шоу на сцене. Как, однако, невелика в данном случае дистанция между клубной группой местного значения и возможной мировой известностью! Всего лишь — пренебрежение к внешним эффектам. Правда, о звуке группа радеет более, чем о чем-либо другом. Директор группы Николай Садовский не поскупился на дорогой аппарат, который наверняка съест скромные музыкантские гонорары. Но эти люди явно предпочтут сделать подарок зрителям и сыграть на самом лучшем из мыслимых звуков, даже при этом поехав домой с пустым карманом и на трамвае. Аншлага не было. Но публики в зале было достаточно, чтобы понять — эта музыка нужна. Особенно запомнились дети с цветами в первом ряду и седовласый патриарх со снежной бородой до пояса. Это особая публика. Многие в зале знакомы между собой и с музыкантами. Быть может, музыка — это пароль? Тайный знак сопротивления тупости попсы?
Ольга Арефьева
