Ольга Постникова. Понтийская соль. — М.: Время, 2014.
Крымское
побережье — художественное пространство этого поэтического сборника,
объединяющего стихотворения разных лет с 1964 по 2014. Древнегреческое название
Черного моря, Понт, задает пространственно-временные координаты сборника, его хронотоп. Как уживаются две волны, древняя и новая, из
которых рождаются стихотворения сборника? Сама поэт говорит об этом временно?м феномене так:
Есть в Херсонесе места,
где нарушена
времени сплошность.
Так же колонны лежат,
как упали в пожаре осады.
Грубо расколот алтарь
тесаком озверелым славянским.
Зыбок мозаик узор,
Сохранивший павлинов и плющ.
Это — о времени места,
времени этой земли. Несмотря на уход от линейности времени, с археологической
скрупулезностью, сверху вниз, вскрываются временные пласты крымской истории,
дает о себе знать профессия: Ольга Постникова — реставратор, долго работала в
археологических экспедициях на Черноморском побережье.
Одно из первых стихотворений
сборника, «Гора Митридат», задает его тон и подтверждает художественный метод:
Посылали смотреть
что наука в земле откопала.
Только то и увидела,
что война погубила
Мне гашеная известь
в порезы на пальцах
попала
И линию жизни прижгла и углубила
Поэзия, почтительно опирающаяся на
традицию, но в то же время современная, с оригинальной образностью. Ясно
ощущается влияние античных авторов, в первую очередь Сафо. Постникова часто
использует сапфическую строфу. Преклонение перед Сафо
и античностью и почтительная, но вместе с тем и дерзкая диалогичность, которая
будет продолжаться, пока не иссякнет коллективная поэтическая память, возможно,
и составляют основу мироощущения Постниковой.
Лирическая героиня Постниковой — обретшая
индивидуальный голос участница античного хора, самостоятельно выполняющая его
функцию, которая, по выражению О.М. Фрейденберг,
состоит в том, чтобы «обслуживать культ любви с его гетеризмом, песнями
священной эротики, с чисто женской тематикой… где
женщины говорят о женщинах, восхищаются женщинами, вращаются в узко женском
круге тем, среди которых на первом месте — любовь, красота, наружность, наряды,
— здесь, как в женских праздниках и мистериях, мужчине не было места».
Единственное стихотворение сборника,
лирический герой которого — не женщина, так и называется: «Стихи от мужского
имени». И это подчеркнутое объявление другой гендерной принадлежности,
вынесенное в название, только подчеркивает превосходство основной. Вся эта
античная «женскость» постоянно присутствует в лирике Постниковой, являясь ее
точкой сборки. Стихи обильно, словно оливковым маслом, приправлены греческой
лексикой, именами античных божеств, старинными названиями мест. Лексическое
изобилие усложняет восприятие: сознание невольно спотыкается о незнакомые или
отдаленно знакомые слова и названия. Автор порой, сжалившись, снабжает сносками
малознакомые слова. Однако античное эхо неотделимо от мироощущения Постниковой,
она так слышит, греческая лексика органично вплетается в рифму, становясь
частью поэтической строки. Ольга Постникова на самом деле дышит
понтийским воздухом. Архаика с ее метафорической образностью — наследием
древней коллективной памяти — стержень поэтического пространства сборника,
проступающий практически в каждом стихотворении.
Здесь явлен в действии
археологический метод: через «ощупывание» предметов и их останков, через
вскрытие древних пластов добывается реальность с ее сегодняшней проблематикой,
неразделимо связанной с прошлым. Это — способ чувствовать и жить.
Ты знаешь этот мир до-грешный,
Где дух и тело — не враги,
Когда взросление поспешней,
Чем рост мальчишеской ноги.
Там нынче дикою черешней
Нам красит пальцы и шаги.
Подчиняясь циклической
закономерности, образы любви и смерти сходятся в стихотворении «Радуйся!»,
завершающем сборник.
Радуйся тому, что тепло,
почти двадцать градусов.
Если ты можешь дышать, радуйся!
Только вернись
после смерти и после сожженья!
Белою стелой обещана трапеза впредь:
Ложе и стол,
виноградного сока броженье…
Как хорошо жить,
и как хорошо умереть!
Смерть как рождающее начало.
Земля-преисподняя — одновременно и земля-мать, из которой все рождается. Образ
смерти как подательницы жизни и плодородия, образ рождающей смерти-круговорота,
в котором все, что погибает, вновь нарождается, круговое языческое движение
времени: жить — хорошо, и умереть — хорошо... Однако сквозь декларацию
всепобеждающего начала смерти слышится отчаянный призыв современного человека:
радуйся, пока живешь, чувствуешь, дышишь…
