Об авторе | Родион Сергеевич Мариничев родился в 1984
году в Саранске. В детстве переехал в Ленинградскую область, большая часть
жизни связана с Петербургом. Там окончил школу и факультет журналистики СПбГУ. С
2005 года живет в Москве, пишет стихи и прозу. Работал корреспондентом в
сельской газете, редактором и шеф-редактором, ведущим
на телевидении, в настоящее время — корреспондент еженедельной программы на
одном из федеральных телеканалов. Публиковался под псевдонимом Родион Вереск в
журналах «Нева», «Урал», «Волга», «Сибирские огни». Участник форумов молодых
писателей в Липках (семинар поэзии журнала «Знамя»).
*
* *
Какое терпкое лето! Пахнет пылью забор.
Пахнет картошкой подвал. Полдень, собачий лай.
Закрываешь глаза, говоришь себе: мутабор,
Ахалай-махалай…
А это просто день, без свершений и без прикрас.
Солнце на белой стене, на скатерти — огурцы.
Зарычит, загрохочет, поднимется на дыбы мотоцикл
И затихнет где-то за вторым светофором от нас.
И нам останется — тишина, пустота
Занесённого пухом двора,
Назойливые верёвки с прищепками от белья,
Рассохшаяся веранда,
Где только резать вчерашний хлеб,
Крошки сметать со стола, искать моего плеча.
А на улице — лето — всё терпче и всё звончей.
Отбросишь чёлку с мокрого лба,
Надавишь на ржавый рычаг —
И родится, змеится ручей.
*
* *
Птичий язык. Турбулентность. Руки сложить в замок.
Как ты боялась падать! — и не могла сказать…
Солнце в широких окнах, пола бетонного гладь,
В трещинах потолок.
Февральское небо. Заснеженная земля.
Как ты ждала горящего февраля!
Глянешь на ровное поле — глаза болят, —
Длинные тени скользят.
Растёшь вместе с воздухом, вместе с потоком слов,
Что в голове проносятся. Притяжение. Пропасть. Взлёт.
Рассвет над Сибирью, кратеры Васюганских болот,
Белый снег, серый лёд.
Девочка в полушубке. Берёзы. Над кронами — грай.
А кажется с теперешней высоты — безветрие, тишина.
Старый аэропорт. Красно-жёлтого света край,
Солнечная сторона.
Мир согревается, оттаивает, сверкает окнами,
Обволакивает сотканное из светотеней жильё.
Оттепель. Воздух пронизан лучами тонкими,
Зеленоглазый ребёнок размахивает ручонками
И повторяет имя твоё, моё.
9 февраля 2015 года
*
* *
Всё уже началось,
Понеслось,
Завертелось,
Заколыхалось.
Рельсы идут через лес.
Рыжий Шерлок косматый
Тычется мордой в калитку.
Песочница. Остов детского самосвала,
Мостки за забором — качающиеся, хлипкие.
Взмах пыльного покрывала...
И всё это — искать и никогда не найти,
А потом увидеть случайно
В своём мозгу воспалённом,
Как ребёнок, пройдя через родовые пути,
Вскрикивает, ослеплённый
Густым полуденным светом.
И этот поток световой
Забивается под потолочный свод,
Пробивает стекло…
А там — седого прохожего несколько слов,
Грузовика спущенное колесо,
Кусок бордюра, собачье блюдце
И серый песок.
2 июня 2015 года
*
* *
Пару раз в год, в облачно-хвойной яви,
Расступятся ветки и — то ли снаружи, то ли внутри —
Платформа в трещинах. Дизель на Местерьярви.
Окурки на насыпи. Мёртвые фонари.
И как в себе уместить — воду, листву, расстояние?
Пока вагон ползёт по ржавеющей колее,
Там, на другом конце твоего сознания,
Пыхает лапник в костре, ель зацепляет ель.
Это не выжечь, не вырубить, не спеть под гитару —
Всё, что выше водораздела, в височной кости:
Длинные прозвища станций, на мокром шоссе фары,
В апреле снег, в мае — дожди, в июле — дожди.
Воздуха наберёшь, тронешь тёмную воду ладонью.
Река стала морем. На куртке расходятся швы,
Молния заедает. Выдохнешь в межсезонье.
Корни. Хвоя. Песок. Правый берег Невы.
7 января 2015 года
Полнолуние
Моя бабушка — что ни праздник — делала беляши,
Были скулы её широки, а глаза — черны.
Она говорила «жиен», и звали её Когершин,
И жила она неподалёку от Астаны.
Полухутор-полупосёлок. Крыша еле видна —
Остывая, твердеет земля, выпускает пар.
Километр за километром — столбы, Целина,
Серая плоть планеты, говяжий навар,
Надтреснутая тарелка —
Только бы не остыла в печи зола —
Целиноградский хлеб раскрошить по двору,
Чтобы луна к полуночи проросла
И клевали иней курицы поутру.
Спит пустота, человек седеющий тоже спит.
Словно дрейфующий айсберг, выстуженная страна.
Сутки за сутками поезд летит по степи.
Синь. Полнолуние. Астана.
*
* *
А осталось только вот это:
Мокрый бетонный забор, тропинка
В яблоневом саду,
Булыжник под острыми языками крапивы…
Рассеянный свет будит дождливое лето.
Ивы
На резком ветру, на виду.
Косточка от чернослива.
Бабушка, захлопнув кухонное окно,
Положит себе творога
И скажет, дождём облитая,
Огрубевшим голосом —
Нет, не сердитым —
И взглядом — ровным, далёким:
«Я тоже была ребёнком,
Ходила сырой тропинкой
И сбивала веткой травинки,
Прилипшие к резиновым сапогам».
19 мая 2015 года
*
* *
Если обнять-согреть,
Будет тепло-светло...
Ночь на росистом дворе,
Мохнатый собачий лоб.
Гонят коров на убой —
Колонка, мопед, сарай —
Встань у ворот, постой,
Не выходи со двора.
Крепок коричневый гвоздь,
Серые доски крепки,
Храбр седеющий пёс,
Дремлющий у руки.
Веток кленовых сеть.
Кресло. Веранда. Свет.
Эхо ночного шоссе.
Сарай, колонка, мопед.
Топот сырых копыт,
Роса. Луна высоко.
И на крыльце стоит
Стынущее молоко.
Глохнет коровий вой,
Бьётся о цепь ведро,
Крепче ворота закрой,
Не выходи из ворот.
18 октября 2014 года
*
* *
Отмирающий снег. Штукатурка.
И этот синий фургон с выцветшей надписью «хлеб».
Нащупать спички в дальнем кармане куртки,
Ступить в осиновый лес,
Ступить в теплеющий воздух, в зарастающую аллею,
Развести огонь, подставить ладони, лоб.
Теплее. Ещё теплее.
Совсем тепло.
Согрей же, согрей — стволы и длинные тени,
Изгороди ржавые звенья,
Улицу поселковую,
Пенистого молока бидон,
Кормушку на ветке
И весь этот мир весенний,
Что умещается в хлебный фургон.
Вырасти сына, потолок побели, с верёвки бельё сними.
Окна открой осине навстречу, картошку пожарь,
Рубашку ему погладь, всё как есть прими,
Хлебом его не корми,
Только дай убежать.
*
* *
Индостан. Голубиный помёт
На сухой водосточной трубе.
И пружинящий гул —
Словно трепет тысяч мембран,
Словно длинное эхо
Из каких-то нездешних времён.
Зеленеет овраг.
Индостан. Повторяю чеканящий звук,
Будто верный пароль.
Разворачивается лист
Над бурой древесной губой,
А ты всё готовишься
Рубашку свою замарать,
Улететь-удрать
Несмолкающим жарким шоссе,
Муравьиной тропой,
Сорным оврагом,
Где недавно горела трава,
Где розочка от бутылки,
Кассетная лента
И ржавый штырь.
Чёрные муравьи
Заявили свои права,
На осколках устроили пир.
Сухую кору сковырнёшь
И — всё о том же,
Всё об одном:
Индостанские реки,
Кружки городов, перепады высот.
Капля за каплей —
Кислый берёзовый сок
На пальцах твоих,
На твоём пути травяном.
13 мая 2015 года
