* * *
...с такой же лёгкостью расплачется зима,
за мокрой веткой выпрямится ветка.
Крылатки ясеня — кривая бахрома —
прожилок разбегающихся сетка.
Как получается, что у природы есть
мельчайший сор, дыхание и влага,
а человек — единственный — не здесь
и не подаст оставшимся и знака?
Должно быть, жизнь — не то, что мы хотим,
не то, что чувствуем, не смена лет, не даты,
а капель блеск, обвалы снега, дым
и облаков слоистые агаты.
Но всё равно, что льдинка, что закат,
какие ветки вздрагивают, если
едва я отвела от мира взгляд,
приметы настоящего исчезли,
утихли голоса, прервался день,
и дорогая тень сказала где-то:
«Так холодно… хотя бы шарф надень,
а что тепло — то кажется. Не лето».
* * *
Дымная слабость болезни,
дынная сладость зимы.
Если бы утром исчезли
без объяснения мы.
Лестниц пустые пролёты,
комнат прохладная мгла.
Музыка этого года,
как ты со мною могла
так поступить и прерваться? —
Атропос выбрала нить. —
И на тебя не сослаться,
и о тебе не забыть.
* * *
Л. И.
За мелкими деталями в пыли
мы полюбили то, что мы могли
возненавидеть:
лиловый сад с фиалкой — очевидцем
вторжения, тарелки чечевицы,
печёных яблок мягкие бока,
простую бедность в окруженьи хлеба
и коврики, цветущие нелепо
на стульях, полюбили огонька
болезненного трепет и пропажу,
и поиск спичек в яме темноты,
и мать твою инсультницу, и — даже —
грядущего тревожные черты,
но до того, как заглянуть в глубины,
до разговора в стае голубиной,
до превращений в землю и траву,
ты входишь в кухню, разбавляя хаос,
а я из коридора, задыхаясь,
тебя к себе по имени зову.
* * *
Мне тоже снился страшный стук.
«Они пришли!» — сказала ты,
и темнота легла вокруг.
Не мне просить у темноты
не забирать с собой родных,
но я прошу, прошу во сне,
и твои руки холодны —
ты прикасаешься ко мне.
Ты возвращаешься ко мне,
и сквозь тебя видны кусты —
они всегда стоят в окне,
а что с тобой? А ты ли — ты?
Просвечивая, не дыша,
едва храня живых черты,
так вот какая ты, душа,
пришедшая из темноты.
А утром что? А утром где
искать тебя, с каким огнём?..
Сказала ты: «Теперь — везде».
Но в этом мире пусто, в нём
нет воздуха, воды, огня,
земли — один лишь голос твой
всё время мучает меня,
звуча над самой головой.
* * *
Всю ночь с тобой о смерти говорила
и стала твёрдым воздухом берилла.
Разбей мне сердце, хватит, не тяни.
Один кристалл, и жалости так мало —
она звездой над нами просияла,
распалась на полночные огни.
Сменяются цвета на светофоре
и из-под ног уходит тротуар.
Я этот мир не мыслила как горе,
а принимала как бесценный дар.
Но отнят дар, мертвеет оболочка,
вмещавшая прохладные цветы.
Подобия пронзительная строчка.
Игла неравноценной пустоты.
* * *
Два дня душа ходила по земле
и ничего не знала о земле.
Знакомое, а всё равно — впервые.
Впервые снег, и кочки, и кусты,
и жёлты окна в рамах темноты,
и спят под снегом травы луговые.
Впервые стали близкие нежны
и становились дальше и нежнее.
Любовь чиста, без призрака вины,
не так, как раньше, и ещё важнее.
Важнее слов, поступков и всего,
имеющего вес в пространстве быта.
Недолго длится хрупкое родство,
когда другая комната открыта:
все вещи те же — на своих местах,
но, посмотри, прозрачная изнанка
иного мира — это только прах,
воспоминаний бледная приманка.
ак перейти какую-то черту —
нет в языке названия пределу, —
вступая в неземную пустоту,
как девочка, легко и оробело.
* * *
Не выходила две недели.
Лежала. Смерть и в самом деле
лишает человека чувств.
А вышла — оттепель, прохлада
и снег идёт, но мне — не надо,
мне ничего не надо. Пусть
мир остаётся неизменен,
всё время чист и откровенен
в своей бесстыдной простоте,
а если снег идёт, а если
любимые совсем исчезли,
и снег идёт, а все исчезли,
и оттепель, а все исчезли —
исчезли, все, их нет нигде —
что дальше?.. Пусто. Пусто. Чисто.
Так чисто и так пусто, как
дыханье мальчика-хориста,
какой-то свет, какой-то знак —
неявные, не для сердечной
и долгой боли, не для той
открытой радости беспечной,
что поражает полнотой,
а так — без повода, куда бы
ни шла я.
…дальше? Не смеши.
Не видят даже эскулапы,
как иссякает свет души.
Никто не видит, как пустеет
внутри, и остаются — да! —
лишь тела восковые стены
и слёзок ломкая слюда.
* * *
Я этот мир всегда любила.
Творились странные дела.
Во всём обыкновенном сила
преображения была.
Но как мне жить, когда не стало
тебя — куда ни посмотри,
и я с утра иду к вокзалу
и целый день сижу внутри.
Билет в кармане согреваю,
смотрю на круглых воробьёв.
Всё вижу и не понимаю,
зачем так много лишних слов.
* * *
Свет нитяной и лукавый покой,
повод слоняться по скверу без дела,
клёны над мутной зелёной рекой.
Были и утки, на них и глядела.
Были и гости: собака и мяч,
первому встречному пообещала
позднее яблоко с брошенных дач
и не прощаться, но этого — мало.
Не расставаться уже никогда.
Бабочки — два адмирала — на ветке.
Бедность словарная, радость труда,
а остальное — в газетной заметке.
Этих людей — уважаемых — всех
по именам, как приятелей школьных.
Этих людей — обожаемых — смех.
Кажется, им в чёрной рамке не больно.
Вот тебе яблоко, хочешь — кусай.
Хочешь — верни молчаливо обратно.
Сколько его ни храни, ни спасай —
запах растительный, голос невнятный, —
не удержать торопливого дня.
«И не прощаться» — какая досада,
что, отвернувшись, забудут меня,
как и привет от озябшего сада.
Трать, не стесняйся. Теряй, не храни.
Скоро стемнеет. Слова распадутся
на тишину и ночные огни
и в разговоре уже не сойдутся.
По одному — эта книга пуста,
или история длится любая.
Прячется ветер, считая до ста,
и не находит себя, засыпая.
* * *
Радостно ли просыпаться воскресной
ночью и слушать молчание птиц?
Свет мой единственный, праздник небесный,
сколько в толпе невнимательных лиц!
Парки пустынные, не провожайте
строгими скрипками, дрожью смычков.
Снежные призраки, не обижайте
ночью бредущих домой дурачков.
Не загоняй в переулок дворняжку,
ветер неласковый, скройся в тени
труб заводских. Над рекламной растяжкой
светятся звёзд голубые огни.
Видимый мир и невидимый, где я
сон провожу, собирая цветы.
Гибнут цветы, на ветру холодея,
и среди них растворяешься ты.
Будь ты одним лепестком, ароматом
или — разжала ладонь — пустотой,
плакать не надо, бояться не надо,
я тебя помню на кухне простой,
все разговоры и — сколько осталось —
буду беречь и в пространстве ином.
Видишь, как снег исчезает, ласкаясь
к поздним прохожим под нашим окном?
* * *
Пространство во сне раздаётся,
границ не найти в темноте.
Должно быть, подземное солнце
свой свет источает везде.
Базальтовых скал перепады.
Растут, умножаясь, слои
высокого чёрного сада,
где спят сквозняки-соловьи.
Держи меня, мёрзлая ветка.
Неси меня, лодка руки.
Глубокая яма рассудка.
Текучая пропасть реки.
Не с этой землёй пререкаться,
не жить среди мёртвых, тайком.
О, белые кисти акаций,
побудьте моим маяком
и ровно горите и кротко
в пространстве, где угольный лёд,
где голос кукушка-сиротка
насмешливо всем подаёт.
