Об авторе
| Ирина Викторовна Машинская
родилась в 1958 году в Москве. Окончила географический факультет и аспирантуру
МГУ, занималась теоретической палеоклиматологией.
В 1991 году эмигрировала в США. Автор девяти книг стихов и переводов, в том
числе книги избранного «Волк» (НЛО, 2009). Редактор издающихся в США журналов
«Стороны света» и Cardinal Points,
соредактор англоязычной антологии «The Penguin Book of
Russian Poetry» (Penguin Classics, 2015).
Предыдущая публикация: «Знамя» № 9, 2013. Живет в городке Парамус,
пригороде Нью-Йорка.
После
снегопада. Отец
Так громыхают
снегоочистители,
сползая с перевала,
встают опять вокруг встают родители,
их снова мало.
В тени горы кадык скалы блистающий
отец, осколок.
Как пред рождением искрится март нетающий!
Откинут полог —
остр водопад, замёрзший вмиг как был,
подобьем ярок
колонн, лучащихся капелл —
пинаклей, арок.
Подъём, шлея шоссе
из тени снова в тень
жмётся от края
к корням скалы, в её родную сень —
мутнея, сверкая.
Ещё чуть-чуть
побыть в слепой отроческой
тени пред дверью,
нащупывая код отеческий
в предмирной мути, Брайля.
Но вспыхнет, не
отринув родовое,
первопроходцем
стекло огромное в долину лобовое,
продавленное солнцем.
В открывшейся
долине человеческой
за влажным перевалом,
лежит земля, туман судьбы отеческой
в лучом пронзённом её теле талом.
Сверкают спуски
лыжные, облитые вдали
яблочным воском,
туман надышанной до нас земли,
её Брейгелем, Босхом.
В солнечну грязь, искрясь, грузовики
сползают с перевала
и машут мельницы
разлуки резаки —
любить сначала.
Река
Иордань
По голень в илистой
Иордани, жёлтой, словно Янцзы
я уже на границе стою, у границы.
Толпы накатывают на
сувенир-лоток,
медленный глинистый катит на юг глоток.
В длинных мокрых
футболках «Я люблю Иордан»
паломники из небольных уже, как не
бывалых стран.
Вижу, как, в
тростнике усевшись с трубкой, на тот уют
ты бы поглядывал — как жадно они поют! —
на терпеливых икарусов огненный
каучук,
то, скосив: у плеча по стеблю странноприимный диковинный паучок
к
своим тащится точно в каком-нибудь Угличе...
В небе угли печные, как угольки ночные на млечном твоём плече —
там, да, в нашем лесном под крышей глинистой дождевой
в лёгкие дни, где дышишь вокруг, когда живой.
И тут ты смеясь оглядываешься — лучевой сноп —
и глиняных слёз столп, я говорю стоп.
Дымоход
П.
Б.
1. Порхают
маленькие selfie, слепые зеркальца ли, эльфы,
нарциссов жадную пыльцу размазывая по лицу,
и нежное мелькает «ах» толпой фонариков в кустах
2. Каждый
охотник и лежебока ждёт объятия от Фейсбука.
Отвечает ему Фейсбук: — Как тебя обойму без рук?
Сам себе наследи в
передней, я, мой милый, всего лишь средне-
арифметическое ~
3. Посыл
летит и пропадает, как небо, в небе пропадает.
Туман вращает колесо всеколлективного бессо —
Там склока, тут
стрельба из лука — весёлая пыльца Фейсбука.
4. «Ибо
весна» и.о. весна и б. весна
ясеня асана
Над ним облака
вещмешок — ещё в себе вещь уже ожог
5. «Я
ордината, ты абсцисса», — приникнув к пестику нарцисса,
сказала веская пчела —
в себе уверена
была.
…Тобой
уложена в строку, гляжу на мир, как на боку,
и я мой Б-же
Четыре
Один подарил своего
Кришнамурти — привёз в Шереметьево
и бросил вслед в самолёт —
я и таскала её за
собой по всему эмигрантскому следу,
эту пачку густых ксерокопий
в синей советский негнущейся папке —
Второй дал весёлого
чудо-ребёнка с оттопыренным ушком
Третий — любимый
оранжевый велосипед, полудетский, складной,
и насос к нему, и ещё фотовспышку, рюкзак и треногу
У четвёртого ничего
не было, он и отдал мне себя
Смерть
Я в чистом озере
нырок плыву на солнечном закате
наискосок под ободок горы на стынущем востоке,
плыву, не замочив
волос, как зверь, плывущий по наитью
к горе — её горбатый лес врезается лохматой нитью
в ещё живую неба
плоть — до вмятины, но не до крови,
как будто можно переплыть на неболоб, где шрам над
бровью,
и горы, вздёрнуты
веслом тектоники — темнее сливы,
вот островок-Авессалом запутанный,
проходит слева
— на мокром плоском
животе, несомая тремя китами
в освободительной воде...
Вдруг с берега доносит: Mommy, Look!
Look! Животное — смотри! —
who is that
animal?!! — Ребёнок, конечно, прав. С тобой внутри
меж водорослевых гребёнок, и брошенная в воду горсть,
закат — как медные монеты.
Как жаль теперь любой, не здесь, с тобою прожитой минуты.
Почти погасло...
погоди.
Вот напоследок посерёдке застыло облачко одно
над отраженьем синей лодки.
Но гладь пустеет, и
себя оно в ней больше не узнает,
и чем длиннее летний день, тем он быстрее улетает.
Открытые
окна
С.
Т.
Случайно проскочишь
на алый, открытые окна, K-Rock* —
весёлый водительский ветер, водительский ветерок.
Deep
Purple, Pink Floyd бывалый по гнутой, бетонной, литой.
Серёжка! Деревья — как дети на скорости алой такой.
Одно
Ставили шкаф
темноты, свет унесли.
Воздух осенний в лёгкие вот возьми.
Думала — холодно, вышла— а там свежо
и хорошо, хорошо.
Как сошлось — на
семи ветрах, четырёх китах
в до-бытии, на маминых на четырёх руках
в тёмной квартире, до четырёх-пяти.
Как сложила, так и легло. Свети,
улица, музыка, ливневы пузыри,
Мир-Проспект, мокрые пластыри-пустыри.
Ибо сквозь все слои вот оно зажглось —
чудом сердце одно нашлось.
* K-Rock —
радиостанция на востоке США.
