Лауреат
1998 года за роман-комментарий «Подлинная история «Зеленых музыкантов» (№ 6)
«Как
пишутся рассказы?» — написал писатель Гдов и
задумался над белым листом бумаги, как лыжник перед заснеженным полем. — «Мысль
боится белого листа бумаги и не хочет его пересекать», — догадался Гдов, потому что был умный.
…Вот,
например, разодетый кудрявый хлопец, смазливую женушку
которого пригласили в свой номер «выпить чашку чая» заезжие московские
литераторы. Прогрессивный хлопец отпустил супругу, но
сам подкрался и подслушивал у двери, время от времени заглядывая в замочную
скважину. В зеленой рубашке, желтом галстуке, клетчатых брюках и лакированных
ботинках.
—
Ты че? — спросили его, застигнув за подслушиванием.
—
Та ниче, — смущенно сказал хлопец,
отковыривая длинным ногтем штукатурку.
Или:
«Он умер потому, что всем надоел, а вовсе не из-за болезни», — пу-стился в спор
Иван Иваныч.
А
также — вставить в текст про человека, который выпил три
рюмки водки, потом еще одну, потом еще семь, после чего заснул, как дитя. Во
сне ему снился Коммунизм. А что это такое, каждый понимал по-своему, как
Аркадий Гайдар понимал счастье в рассказе «Чук и Гек»…
О
вреде физкультуры. В Берлине он бегал по утрам по гравийным дорожкам Шлосспарка, и ему потом долго лечили коленку. В Будапеште
плавал в горячем бассейне и подцепил на ногти грибок. В Москве взялся было
ходить пешком с целью уменьшения своего живого веса и
вывихнул ступню. «Ну ее к бесу, эту физическую культуру», — решил он, когда в
Питере споткнулся и упал вниз лицом, очарованный красотой этого города,
построенного Петром Романовым, преобразованного чаяниями царя Николая II,
Владимира Ленина, Сергея Кирова, Собчака, Путина, Валентины Матвиенко. А кругом-то
враги, троцкисты! «Огурчики да помидорчики, Сталин Кирова убил в коридорчике»,
— пел тогда народ, которому, как известно, всегда принадлежит в нашей стране
любая власть, что и записано в Конституции черными буквами по белой бумаге.
Безработный
Хабаров, этот эстет и любимец стареющих женщин, вдруг
тоже заговорил об искусстве.
—
Написанный рассказ должен настояться, как правильный борщ, который вкуснее есть
на второй день после его изготовления. Текст нельзя сразу
отдавать издателю, а то будет пресно, — сказал он, но никто не оценил скрытого
изящества этой фразы, потому что все к тому времени были уже пьяные и
реагировали только на брутальное, вроде матерщины и скабрезностей полового
вопроса. — Хотя что такое нынче женщины? — тем не менее
гнул свое Хабаров. — Вот раньше были великие женщины — Клеопатра, Сара Бернар.
Да и мужчины от них не отставали, носили шляпы. А теперь что? Одне профурсетки, просморкавшие демократию. Искусство пасует перед пошлостью
жизни, девяносто пять процентов так называемой художественной литературы —
одноразовая пластмассовая муйня, — горько закончил
он, глядя на нас искоса, как милая девушка из песни «Подмосковные вечера»,
слова М. Матусовского,
музыка В. Соловьева-Седого.
Спародировать
типичное начало из рассказов Вудхауза, содержание
которых столь же далеко от российской жизни, как Луна от Земли. Однако, в
отличие от Луны, рассказы Вудхауза греют, но не
светят. (Реплика интеллектуала, читающего по-английски со словарем.)
Да
Хабаров-то отнюдь не прост. Он почему-то разволновался не на
шутку, утверждая, что на церковных колокольнях есть специальные пластины,
поставленные с ведома православных властей правительством и его
госбезопасностью. С целью зомбирования
населения в нужном направлении.
—
Я, например, из-за этих пластин с вредоносным излучением иногда испытываю
беспричинные страх и отвращение ко всему, когда включаю телевизор и гляжу
новости, — собственным примером иллюстрировал эту важную информацию Хабаров.
—
А в синагоге нету таких пластин? — выкрикнул кто-то.
Вопрос
повис в воздухе. В синем московском воздухе неполиткорректный вопрос,
невоспитанный.
План
рассказа «Неподкупные друзья»:
1.
Любование седой стариной.
2.
Минусы седой старины.
3.
Минусы «неокрепшей» и любой другой демократии.
4.
Хвала социуму, частной жизни, обывателям, цыпленкам,
которые «тоже хочут жить».
5.
Катарсис и реквием на закуску.
«О,
эти яростные споры!..» У меня состоялся характерный разговор
с одним приятелем по поводу того, что Россия сошла с ума, долго кружилась по
темному лесу, заблудившись в трех соснах рыночной экономики, после чего
вернулась обратно в город Н., откуда она вышла в XIX веке, когда ее остроумно
описал в своем «Ревизоре» писатель Гоголь, которому поставлены два памятника в
Москве.
Я
сказал, что это очень даже и хорошо, что — в город Н., а не попала, например, в непонятное. Во французский феодализм, к примеру, или,
упаси Бог, к Иосифу Сталину «на зону», или к древним египтянам строить за
бесплатно пирамиды, как это практиковал рабовладельческий строй.
—
Суди сам, — втолковывал я приятелю, — в «Ревизоре» ведь персонажи отнюдь не
кровожадные, а лишь одно ворье да идиоты, от которых нет большого вреда и
кровопускания для человеческой личности. Равно как и от нынешнего начальства.
Которое, как и в этой гениальной пьесе, написанной Гоголем не по заказу, а по
велению сердца, принадлежавшего царю, что может, то и делает, как барон
Мюнхгаузен, который вытаскивал себя за волосы, или простолюдин Гулливер,
одуревший от собственных приключений. Так что — все в порядке, а вот когда у
нас в финале новейшей российской истории тоже появится НАСТОЯЩИЙ РЕВИЗОР, вот
тогда-то будет по-настоящему страшно, вот тогда-то мы и засуетимся, как вошь на
гребешке.
Приятель
вяло протестовал, все толковал про какой-то прогресс. Какой такой прогресс? Где
он, спрашивается? Прогресс, покажи личико!
Писатель
Гдов, допустим, пишет рассказ. О том, как робкий
молодой человек влюбился в красивую девушку, продававшую в ларьке мясо и рыбу.
Как он долго не решался объясниться с нею. И сделал это только в помещении
районного кожно-венерологического диспансера, где она сдавала анализы, а он
лечился от гонореи. И как они прожили долго и умерли в один день, случайно
отравившись паленым коньяком «Хеннесси».
Писатель
Гдов писал рассказ. Параллельно писатель Гдов варил гороховый суп. Он предварительно замочил горох,
чтобы горох размяк. Он притомил на сливочном масле лук
и морковку. Он не забыл нарезать картошку кубиками, положить укроп, орегон, лавровый лист и в качестве ноу-хау — модную траву «руккола». Суп вышел такой вкусный, что он съел две или три
тарелки. А потом тут же пошел в Кремль на встречу президента с писателями и там
обделался во всех смыслах этого беспощадного, безжалостного русского глагола.
«Луч
света в темном царстве». Вот все говорят — милиционеры, милиционер! Рожа красная, озверевшая от водки. В левой руке резиновая
палка, которой бьют по спине. А меня вот около Белорусского вокзала на мосту
спешащий милиционер задел за наплечную сумку, набитую книгами, своей
выступающей с правого боку кобурой, после чего обернулся и тихо сказал:
«Извините!». Отчего я настолько ошалел, что даже не
успел ему ответить: «Пожалуйста».
«Роза есть роза есть роза», — говорила Гертруда Стайн. «Эвенок есть эвенок есть эвенок», — говорили алданские бичи, сыгравшие в моей жизни роль Арины Родионовны.
«Баба есть баба есть баба», — часто слышал я в винных
очередях, практиковавшихся при позапрошлой власти, которая именовала себя
советской. Это я к тому, что НАСТОЯЩИЙ ПИСАТЕЛЬ всегда может писать все, что
ему угодно, любую чушь. Конечно же, если это — настоящий писатель. Но ведь
любой писатель ОБЯЗАН думать, что именно он и есть настоящий писатель и лучше
всех других, иначе он не настоящий писатель. Вот почему настоящий писатель
никому не завидует. Ведь он-то точно знает, что он — настоящий писатель, а все
остальные его коллеги — в большей или меньшей степени фуфло. За исключением
пары-тройки других, по мнению настоящего писателя, настоящих писателей.
Подросток
Савенко играет роль писателя Лимонова, а писатель Лимонов — роль тов. Че
Гевары.
От
третьего лица. Гдов взвесился на весах. Оказалось,
что вес его составляет 107,2 кг. Гдов сходил в туалет
по своему большому делу и снова взвесился. Оказавшись весом 107,5 кг. Сильно
удивился Гдов!
Писатель
Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он
хотел создать широкое полотно о нравственных страданиях интеллигенции при
тоталитаризме коммунистической партии, плавно перешедшем в дикий капитализм. По радио как раз сказали, что Польша объявила люстрацию, будет
гонять своих бывших коммуняк, что сотрудничали с
ихней гэбухой.
Гдову внезапно подумалось, что
знаменитый детский писатель В.Б. тоже непременно был осведомителем КГБ, хотя
никаких явных признаков этого ни-где в природе, кроме как на Лубянке, по всей
видимости, не существует.
—
Получается ли, что каждый, кто выжил при коммунистах, сотрудничал с ними? —
громко спросил Гдов неизвестно кого.
И
так разволновался, что больше в этот день уже не мог работать.
Гдов завел будильник на десять утра и
хотел лечь спать, но в темноте смахнул будильник рукой. Он хотел спать, но
подумал, что, когда будильник зазвонит, он его долго не сможет разыскать под
кроватью. Гдов, отвратительно ругаясь, долго искал
будильник в темноте. Оказалось, что на будильнике уже была утоплена та самая
кнопка, которая обеспечивает побудку. Гдов снова
завел будильник и снова его смахнул. «Чаплин да и
только», — уныло думал Гдов, засыпая.
В
канувшие времена был такой один начальник коммунистов одной латиноамериканской
страны, которого звали в советских газетах тов. Родней Арисменди.
Гдов сочинил о нем незаконченные стихи:
Кто на свете родней,
Чем товарищ Родней
Арисменди…
Хотел
было зарифмовать Арисменди с Айрис Мэрдок, английской
писательницей, да не получилось.
Начальники
остались прежние. Но раньше они хотя бы обещали коммунизм, а сейчас прямо
говорят — хрен вам всем, еще кому, подходи по одному!
Старик
(запевает):
…страдает организм.
Когда же, сука, будет коммунизм?
«Здесь
холодно, сыро, не с кем выпить, отвратительно работает Интернет, медленнее, чем
в Китае или в колхозе. На хрен я сюда приехал, когда в Москве блестящее
светское литературное общество собралось сегодня вокруг журнала “Знамя”, чтобы
чествовать своих кумиров?
На хрен я вообще родился на белом свете, чтобы на старости
лет, в начале якобы продвинутого ХХI века, очутиться в мире, полном каннибалов,
пидарасов, убийц и дикарей, с трудом скрывающих за микроскопическим НАНОслоем цивилизации и прогресса свою первобытно-общинную
звериную сущность», — думал наш герой, стоя у Пизанской башни (Италия).
Внезапно
ему вдруг показалось, что башня...
22.01.2015, Пиза, Италия*
*
Гдов и Хабаров — два
известных персонажа сочинений Евг. Попова, прошедших
весь свой скорбный путь «опоздавших шестидесятников» от 5 марта 1953 г. до
дикого капитализма и соответствующей ему пенсии. Один из них, подобно Ленину,
именует себя литератором, другой пишет в анкетах — «временно не работающий»,
хотя какая разница, кто у нас в стране есть кто, если все мы до сих пор единый
народ?
