Леди
Макбет нашего уезда. Режиссер
Кама Гинкас. — МТЮЗ, 2014.
Очерк Николая Лескова
очевидно спорит с двумя всем известными произведениями. Первое из них — драма
«Гроза». Предлагаемые обстоятельства схожи, только у Лескова, в отличие от
Островского, не видно луча света, который озарил бы темное царство, нет убедительной моральной победы жертвы над мучителями и совсем не
остается места для мечтательных монологов.
«Леди Макбет…» вступает также в
полемику с романом «Преступление и наказание». Главные герои обоих произведений
используют убийство как средство достижения цели и на себе испытывают закон
умножения зла. Итог принципиально разный: окончательная физическая и духовная
гибель центрального персонажа в одном случае и постепенное духовное
выздоровление в другом. Лесков ставит свою героиню в более жесткие условия,
доводя до крайности проявления ее характера. У Раскольникова есть моральная
опора в лице Сонечки Мармеладовой. В художественном пространстве «Леди Макбет…»
нет ни одного персонажа, воплощающего какую-либо спасительную идею. Более того,
самый близкий человек толкает Катерину Измайлову на самые отчаянные поступки.
Раскольников еще только проверяет себя и свою теорию и пытается действовать
рационально. Катерина Львовна находится во власти инстинкта и не знает
сомнений. Герой Достоевского способен оценивать происходящее — героиня Лескова
окончательно ослеплена единственной целью и не видит ничего, кроме нее. Она
действует, как утопающий, которому важно только одно — выплыть на поверхность.
Сравнительно короткий очерк резче и беспощаднее знаменитого романа. Он лишен
смягчающих красок и не предлагает вариантов благополучного исхода.
Постановка Камы Гинкаса
еще более заостряет все углы. В изложении Лескова история Катерины Измайловой —
нечто исключительное, выходящее из ряда вон, оставившее по себе долгую
печальную память. По-видимому, автор был склонен недооценивать универсальность
своего произведения. Спектакль Камы Гинкаса
представляет собой многоуровневое обобщение. Об этом говорит все, начиная с
названия, — «Леди Макбет нашего уезда». Речь идет о национальном характере,
национальной истории и неизменных основах нашей национальной жизни.
Неизбывная повседневная скука
повергает героиню Лескова в сонное полузабытье и бесцветное равнодушие.
Катерина Измайлова в исполнении Елизаветы Боярской с самого начала находится в
нарастающем нервном напряжении, совсем не похожем на сон. Каждая минута
бессмысленного существования увеличивает жажду настоящей жизни и одновременно,
что важно, — готовность к самообольщению и самообману.
Героиня очерка переживает много
счастливых моментов, когда она чувствует себя любимой, когда жизнь обретает
желанную полноту. Этим моментам соответствуют свет, солнце, зеленые рощи,
теплые сумерки, цветущие яблони… В этом отношении
близость к оригиналу сохраняет известный фильм Романа Балаяна
с Натальей Андрейченко в главной роли. Там картины счастливой любви и цветущей
природы дважды перебиваются мрачными сценами ночных убийств. И только в
заключительной части их черно-серый цвет вытесняет с экрана все прочие краски,
сливаясь в густую и беспрерывную полосу.
В спектакле Катерина Измайлова
никогда не покидает свою тюрьму. Оформление пространства сцены помогает
визуализировать ее реальное, а не воображаемое положение: она заживо похоронена
в тесной, душной, непроницаемой могиле. Всем своим существом она стремится
вырваться на свет и воздух. Но, чем больше усилий к этому прикладывает, тем
глубже зарывается в землю. После первого убийства место действия получает
перспективу — провал на тот свет, в преисподнюю. Единственный открытый выход из
замкнутого мира, в котором находится героиня.
Преступления, совершаемые Катериной
Измайловой, имеют разную подоплеку. Первое обусловлено угрозой разоблачения.
Второе — стремлением избавиться от нелюбимого мужа и освободить место для
любовника. Сюда также примешивается отчетливый мотив мести: убийство
сопровождается унижением и оскорблением жертвы. В обоих случаях Катерина
Львовна действует по собственной воле, осуществляя свой замысел. А вот третьего
убийства, продиктованного чуждой ей корыстью, она не хочет, но, тем не менее,
становится его соучастницей. Ее воля подчиняется чужой, в действиях появляется
обреченность. Кама Гинкас находит очень убедительный
способ показать превращение героини в безвольное орудие зла. Мальчик Федя
появляется в ее доме одетым в длинную белую рубашку, напоминающую саван. К его
приезду на сцене заранее сколачивают кроватку-гроб.
В очерке любовник героини Сергей
явно обнаруживает свою жестокую и лживую сущность уже после главных событий.
Ближе к развязке он превращается в изощренного истязателя, который наслаждается
чужим унижением и страданием. На сцене все становится очевидным намного раньше:
он издевается над влюбленной в него Катериной Львовной и демонстрирует свою
грубую власть над ней, когда произносит фальшивые признания в любви.
Если говорить о положительных
началах, то в очерке Лескова эту роль отчасти выполняет обобщенный и несколько
условный «народ» — праведная сила, которая вмешивается в ход событий и
останавливает цепь злодеяний. В постановке Камы Гинкаса
акценты расставлены совсем иначе: народ — это толпа, затаптывающая в финальной
сцене два трупа под звуки балалаечной мелодии.
Молодая и темпераментная женщина
просто хочет жить. Ничего предосудительного: ей не нужны
богатство, власть или что-либо в этом роде. Просто жить. Но она заперта на все
замки: ее никто не любит, у нее нет и никогда не будет
детей, она полностью лишена свободы и какого-либо выбора. Это острейшее и
мучительное противоречие порождает в ней подспудную ненависть к тем, кто держит
ее взаперти, а также готовность броситься без оглядки в любой омут. Неожиданно
в узком пространстве ее существования появляется новый человек. Он воплощает
все, чего у нее не было и чего она так хотела. Перед
ней появляется цель и мощный стимул для решительных действий, продиктованных
максимой «все или ничего». Происходит ее первая трансформация: из угнетенной
жертвы она легко превращается в палача. Героиня начинает сметать преграды,
разделя-ющие ее с новым возлюбленным. Но освобождаясь из одного рабства, она
немедленно попадает в другое. Она вновь перестает принадлежать себе. Черты
жертвы вновь начинают проступать в ее образе. Когда рушится ее главная иллюзия,
молодая женщина гибнет. Ее смерть все приводит в соответствие: теперь в могиле
лежит уже мертвый человек.
Постановка не отрицает любовь,
свободу, жизнь… Они где-то есть. Только из той темной ямы, куда брошена
героиня, до них дотянуться невозможно. Прав Лесков, и не очень убедителен
Островский. Тюрьма калечит души и тюремщиков, и заключенных. Разрушительная
энергия ненависти и мести, безудержная жажда освобождения требуют выхода,
биологический инстинкт сметает моральные ограничители.
Нравственное превосходство, которое
могло бы выражаться в красивых театральных жестах, остается в области чистой
теории. Так же, как «быть или не быть», «имею я право» или нет… Происходит неконтролируемый, стихийный взрыв, несущий смерть.
Как это бывает, можно увидеть в театре. И в жизни.
