Об авторе | Владимир Навроцкий родился 23 сентября 1979 года в поселке
Зырянка (ныне Верхнеколымский улус Якутии). Жил в
городе Лисаковск Кустанайской области, затем переехал
в Пензу и окончил Пензенский государственный университет. Работает удаленным программистом.
Предыдущая публикация в «Знамени» — № 6, 2012. Живет в Пензе.
Марьино-8
Итак, приходи: между Марьино-8 и Зябликово-15/тета,
От съезда с пятого МКАДа в одной минуте полёта —
Огромное поле никому не нужных предметов,
Последняя в мире работа для тех, кто любит работу.
Здесь собран контент антресолей ЮВАО-4, его гаражей и лоджий;
Всё, найденное в подсобках, складах, грузовых терминалах, фурах.
Металлопрокат, торшеры, лонгборды, диваны из грубой
кожи,
Обрезки досок и оцинкованного листа, ящики крепежа, фурнитуры.
Гора пятитонных контейнеров от неба и до земли;
Башня из белых стиральных машин; башня из красных бочек
Из этого горького скарба мы строим космические корабли:
Кто хочет, на них улетает. Наша бригада не хочет.
Круглые
рыжие
Теперь упади в болезнь,
но перед собою брось
подушку, платок и плед,
и мятных таблеток горсть.
Теперь осторожно в плед
и в кокон и в бред залезь
и дальше, винтом и вниз,
проваливайся в болезнь.
А вынырнешь в солнечном
снежном безветренном поле
своей постели, тёплой и невыстуживаемой,
в середине,
по диагонали, но можешь и поперёк,
пока всё равно один, и
кстати, заметишь ли, тут
нет существительных боле.
Вот и твои ожидаемые появляются,
издали машут лыжными.
В крепких заплечных нейлоновых
несут они разное:
Чилийское цилиндрическое
полусухое красное;
огромные марокканские
сладкие круглые рыжие.
Радость
самое тихое серое облако
медленная бескрайняя радость
накрывает последнего наблюдателя
и ему ничего не надо
наблюдателю легко и светло
у него есть важное дело
смотреть на плиту под ногами
шептать в шлемофон
что серый бетон становится
нестерпимо белым
Темы
Когда раздавали темы
для сочинений, я
надеялся воздух вытянуть
(или хоть воду взять)
но выпала — чёрная, волглая,
с камешками — земля.
Холодная горка в горсти,
и корешки висят.
Зато — я подумал, выщипывая
фрагменты гнилой травы,
выбрасывая черепки
из песка с перегноем —
Никто не позарится на мои
ямы, овраги, рвы
и тихое
тесное
тёмное
хладное
земляное.
И ныне, куда б я ни шёл
(а я не хожу никуда),
рюкзак штурмовой беру,
в котором всегда со мною:
мой внутренний паспорт, карточка «Visa»,
мазь «Золотая звезда»
и – в кексовой форме, для целости —
чёрное, земляное.
Коллекция
Думаю, настолько открытое пренебрежение
мной не заслужено.
Впрочем, заслуженное бывает внимание,
а пренебрежение в базе идёт.
Только хочу сообщить, что я тоже
могу быть полезен и нужен:
вот, у меня есть тележка и флешка
редкостей и красот —
мелких, разрозненных, мятых,
собранных в кляссер как бы случайно.
Коллекция бесполезных фактов,
гордость моя и тайна.
1. Выбранный наугад пример, неинтересный рассказ:
Дорога на дачу была умощена гайками,
впрессованными в окаменевшую грязь.
этих гаек, довольно крупных,
было не менее ста на квадратный метр.
А теперь ни одной не осталось,
кто-то выкопал их в девяностые, сдал в чермет.
2. (Это сведения, ценность которых именно в том,
что никак эти сведения невозможно использовать).
Или вот: Детская Энциклопедия, пятый том,
страницу с атомным «Лениным»
я залил акварелью розовой.
3. Производил конфетти
дыроколом чёрным
(и каждую сотню ещё в отдельной таблице учесть)
в ожидании Нового года, до которого, в любую сторону,
оставалось или прошло приблизительно месяцев шесть.
4. Ни один из этих
рассказов не подойдёт, чтобы найти своих,
или казаться умнее, или глупее даже,
этим не рассмешишь, не напишешь на базе этого стих.
Ты подумай — кто, кроме меня, тебе такое расскажет.
Вилы
Вот что колотится в голове, с умеренной, впрочем, силой,
примерно как ложка в вагоне о край стакана:
— Колодец, в котором, возможно, когда-то хранился силос,
но не было никогда потерянного нагана
и других интересных штук, например, заколотого
вилами деревенского дурака;
— Красный пластмассовый стул с надписью «кока-кола»
из пивного шатра, один из ста сорока;
— Ваза, в которой ни разу не было розы, ни разу
даже гвоздики (выброшенная по ненужности, без слёз, без разбития);
Всё, что желает быть сказанным, но не стоит рассказа.
Всё, что существовало, но не участвовало в событиях.
Всё, что просит быть вспомненным, но этого не заслуживает.
Это теперь моё дело.
Я понял, зачем я нужен.
Ауди
В двухэтажных дворах рядом с железной дорогой,
где сырые листья на ауди сотой (ещё не бочке),
где верёва с бельём висит (незаметно потрогай) —
оставляют игрушки в песочнице на ночь, а иногда
и на несколько лет, потому что дочка
собралась в полчаса и уехала
не запомнить куда
с неизвестным на А4, и забрала
внучат
ну, звонят, обычно под Пасху.
Хихикают и молчат.
Яма
Я не могу, чтоб стихотворение было само по себе
и не выполняло полезной работы.
Пусть это будет такой оберег хотя бы,
или речёвка для созидательного труда.
Мы, например, виноград собираем,
давай же ритмично читать чего-то.
То есть какой виноград, что за бред,
мы же землю копаем.
Землю — копаем — лопатой
Ну да. Ну да.
Вот докопали яму: сорок одна минута
Мы молодцы с тобою, теперь становись сюда.
Впрочем, чего это я, снова я всё перепутал.
Это же мне на краю вставать?
Подожди. Ну да.
Птюч
С серебристым сидиплеером из Южной
Кореи,
с пачкой дисков самописных, с мешком батареек,
с полной сумкою журналов «Компьютерра»,
«Птюч» и «Ом»,
на «Икарусе» двести пятьдесят шестом,
как следует полуденным солнцем согретом —
хорошо приехать к бабушке на целое лето.
Познакомиться с соседской девочкой Олей,
слушать музыку в огромном подсолнуховом поле:
каждому по одному наушнику
(или как правильно — по наушников половине?),
от ливня укрыться в заброшенном
элеваторе или, не знаю, овине.
И на почве любви к ансамблю «Воскресение»
ощутить единство душ и плоти веселие.
1. но мертвы все наши
бабушки, включая двоюродных
их дома прошли по сделкам в несколько уровней
и недавно только выкуплены из-под залога
за комбайн и за измученный «рено логан».
2. (Живут
ли в этих жилищах,
и если да, то зачем, зачем?
что мой электронный ворон скрежещет,
сидя на левом плече?
3. что означает твоё «неверморе»,
тупая ты непереведённая птица?
и без тебя понимаю (горе мне, горе):
чего не случилось, то не повторится.
Шахта
Проснуться и обнаружить, что все исчезли, никого нигде нет.
Дальше существовать по плану, подготавливаемому много лет:
питаться консервами, добытыми в супермаркетах, избегать отделов с протухшим
мясом,
двигаться к морю, меняя машины, брошенные на трассах.
У моря найти яхту, управляемую в одиночку, но способную
пересечь океан
(если такие, конечно, бывают; иначе придётся переписывать план).
Несколько лет потратить на поиск оставшихся
(безрезультатный), исследование (бессмысленное) планеты.
Плавать, ходить, тосковать: по близким, по разговорам,
по интернету.
И тут голоса в голове сообщают, что ты видел огонь и воздух,
а воды видел даже чересчур — но земля обижается; голоса выводят к ближайшей
пещере
или в шахту заброшенную; в общем, поближе к аду.
И в этом прыще земли понимаешь, что только сюда тебе все эти годы и было надо.
Ведь тут — все ушедшие, сросшиеся меж собой и с породой, но
более или менее
живые, хоть и по-своему; и это грибница и матрица, а не могила.
Понятно, что все уже десять лет как здесь, и у них интернет, общий разум и
единение,
а до тебя просто долго доходит, как и при жизни медленно доходило.
Пенза
