Leo Gursky: Moscow—Washington—Saratov
Лев Гурский. Спасти президента. Роман. — Саратов: ИКД “Пароход”, 1998. — 448 с.
Бог мой, не люблю я Гурского, не люблю детективов! Мое детективное развитие остановилось на Конан-Дойле и Жорже Сименоне. В особенности же не люблю детективов, написанных от первого лица — западная мода. Гурский и живет на Западе, хоть и русский и даже саратовец. Повествование от первого лица, от лица сыщика, как непременный элемент включает иронию, что вовсе непереносимо: в русской прозе после Ф. М. Достоевского ироничный рассказчик никому не давался.
Почему я должен читать этот роман, написанный человеком с фамилией солиста провинциальной оперетты? Да потому, что живу в Саратове, откуда родом не только Гурский, но и Роман Арбитман, его издатель, редактор и литературный агент. Почему-то слово агент хочется произнести с ударением на первом слоге, как Хрущев на Вознесенского. Так вот бгент Гурского Арбитман попросил меня прочитать очередное сочинение своего принципала. А если я откажусь, он спросит строго: “А про Вайнеров писал?”
Про бр. Вайнеров я в самом деле однажды написал. Много лет назад, в расцвете-разгаре застоя, редактор одного ведомственного и очень популярного журнальчика предложил мне про них написать. Был молод, имел я силенку, печатался почти столько, сколько сейчас Р. Арбитман, вмиг сотворил статейку. Отдавая дань мастерству братьев, я упрекал их в отсутствии любви к героям, а их сыщиков, так даже и в мизантропии. Редактора журнальчика в это время с работы сняли, и я, чтобы добро не пропадало, отдал статейку в “Волгу”, где ей заменили мой лихой заголовок “Гонки за милосердием” на угрюмое “Без любви к человеку”.
А Гурский подымается выше и выше: если в прежних его вещицах с читателем беседовали Штерн и Лаптев — менты невысокого полета, то здесь первый персонаж — глава администрации Президента. Затем редактор “Свободной газеты” Морозов с экзотическим отчеством Ноевич. Оно мне напомнило письмо восьмилетней давности, в котором некий редактор обращался “с просьбой поддержать своим моральным и профессиональным авторитетом создаваемую нами “Независимую газету”. Моральный — это, конечно, льстило, но требовался еще взнос, составлявший два моих оклада, в “фонд создания НГ”, который должен вернуться в виде именной акции. Увидев по ТВ, как редактор НГ вручает отставному премьеру музейную шпагу, подумал, что надо бы обратиться к нему, чтобы поддержал нашу бедную “Волгу” своим материальным авторитетом.
Другие высокопоставленные персонажи тоже кого-то напоминают, а б.м., это только кажется. Компания пестрая и духовитая: премьер-министр незалежной Украйны, знаменитый писатель Изюмов, замгенсека компартии, генерал — кандидат в президенты и еще много кто, включая агента органов Макса Лаптева, который уже успел надоесть своей разговорчивостью в прежних книгах Гурского.
Вся эта враждующая, интригующая, совершающая подлости и преступления публика выглядит совершенным братством, наподобие масонского. Только цели не возвышенные, как у вольных каменщиков, а самые низменные. Зачем только Гурскому понадобилось их живописать? Очевидно, находясь за рубежом, он не представляет, как вся верховная компания осточертела по ТВ и в газетах, чтобы еще и романы про них читать.
Про ихнюю сладкую жизнь. Уж не знаю, откуда автор в своем вашингтонском далеке набрался про нее всяческой информации, но страницы прямо-таки набиты марками автомобилей и телефонов, дворцовыми интерьерами, видами правительственной связи и прочая. А может, он все выдумывает, пользуясь тем, что читатель все равно не может проверить, так ли в Кремле работают лифты, разговаривают между собою охранники и какие напитки предпочитает вождь коммунистов или нацистов.
Там же, где нам дано г-на Гурского проверить, заметна его оторванность от Отчизны. Скажем, простую жизнь кипучей и могучей, ее улиц, переулков и рядовых обитателей ему не удается описать столь же ловко, как штабы и резиденции. Вероятно, он прямо из Саратова в Вашингтон махнул — представления о столице, словно у колхозника, прибывшего в брежневские времена в белокаменную за сапожками и колбасой и страшащегося выйти за пределы видимости от станции метро.
Но пишет он недурно, местами даже хорошо. Обед, скажем, украинской делегации или московский мэр с биографией по М. Горькому: “Детство” — “В людях” — “Мэрия”. А генерал, которому изготовляют афоризмы для очарования электората типа “тяжело в мучении, легко в аду”. В языке, правда, тоже разлука с Родиной сказывается. Прямо-таки беда его — это фраза с деепричастным оборотом для создания обстановки: “Посмотрев на часы, я встал... закурив такие-то сигареты, я сказал, прицелившись из такого оружия, я...” Его бы назад в Саратов — забыл бы про свои деепричастия, обошелся бы одними глаголами, преимущественно в повелительном наклонении.
Дочитав роман “Спасти президента”, вижу, что это не детектив, а что такое триллер, как сказано в предисловии, я не знаю. Это политическая сказка про плохих людей. И хоть вращаются персонажи вокруг Президента — кто ему служит, кто его соперник, кто его грохнуть хочет, а кто спасти — всем до него дела нет. А уж про страну и говорить смешно. Смешного, кстати, в книге много, и это очень скрашивает чтение. Плохо ли: пирожки в форме военных корабликов на обеде русского и украинского президентов или исполнение коммунистическим генсеком Зубатовым танца семь-сорок в колхозе “Заря”.
Не могу сказать, что после романа “Спасти президента” я сделался поклонником Льва Гурского, но интерес к нему стал испытывать. Хотел бы ему, как земляк земляку пожелать: Лева! хватит писать про всякую нечисть, возвращайся в Саратов, свои ладошки усталые, компьютерными кнопками натруженные, в Волгу опусти и поступай на работу в лучшую газету города обозревателем. Читатели найдутся.
С. Боровиков
